Тут же в комнате появился длинноволосый парень в наушниках. Он подошел к стойке, включил освещение.

Яркий свет ударил по глазам, я зажмурилась.

Потом включилась камера, и мужчина проговорил вполголоса:

– Давай!

Я послушно отбарабанила текст. Яркий свет погас, я повернулась к режиссеру, чтобы наконец добиться от него объяснений, но он уже вышел, а ко мне снова подошла старшая женщина, взяла меня за руку, отвела в прежнюю комнату и ушла, прежде чем я опомнилась и что-то успела у нее спросить.

Нет, это какой-то дурдом!

– Постойте! – Я устремилась за ней, подошла к двери, дернула за ручку – и убедилась, что дверь заперта. Постучала – но никто не отозвался.

Вот влипла!

Я огляделась.

На стуле висело мое пальто, лежала сумка. Я накинула пальто, взяла сумку в руки и снова постучала в дверь.

И снова безрезультатно. Вот интересно – дверь случайно закрылась или эта тетя сделала все нарочно? И какое право они имеют так со мной обращаться?

Я снова оглядела комнату – и увидела в углу еще одну дверь, на которую прежде не обратила внимания.

Открыла ее, предварительно прислушавшись, потому что как-то мне стало вдруг неуютно. Прошла сонная одурь, я встрепенулась, как будто выпила чашку крепчайшего кофе. И как-то мне не понравилось все, что со мной происходит. Люди какие-то подозрительные, обращаются со мной хамски… теперь вообще заперли. Нет, нужно отсюда убираться как можно скорее… Не вступать больше с ними ни в какие разговоры, просто сбежать, пока не поздно.

За маленькой дверью был крошечный санузел – раковина, зеркало, унитаз. Все было новое, чистое, только из магазина, но дешевое и простое, и казалось, что все это установили здесь только вчера, кое-как, ненадолго. Ну ясно – жить здесь никто не собирается.

Все же я оглядела себя в зеркале и расстроилась – вид был измученный и несчастный, глаза красные, как у кролика.

Я достала косметичку и расческу.

И тут откуда-то сбоку донеслись едва слышные голоса.

Я завертела головой и увидела на стене слева от унитаза, чуть выше человеческого роста, пластиковую решетку вентиляции. Голоса доносились оттуда.

Я взобралась ногами на унитаз и извернулась, чтобы прижаться ухом к вентиляционной решетке.

Теперь голоса были слышны довольно четко. Разговаривали двое мужчин, и голос одного из них был мне знаком. Это был голос того человека, который командовал съемкой – не знаю, режиссер он или ассистент режиссера. Противный довольно мужик, грубый очень, но, может, у них в кино так принято?

– Думаешь, он согласится?

– А куда ему деваться?

– Может, он понял, что это не она?

– Не сомневайся! Она очень похожа, а он не видел ее несколько лет. Наверняка он купился.

– А что делать с этой девчонкой?

– А ты как думаешь? Она слишком много видела. Нужно от нее избавиться.

– Избавиться? То есть…

– Ну да! Очень удобно. Здесь промзо-она, можно так спрятать – никогда не найдут!

– А что, если он захочет еще раз ее увидеть? Другую ему уже не покажешь!

– Ну, тогда можно немного подождать, а пока отвезем ее на Обводный. От Ильиничны она не сбежит…

– Ладно, так и сделаем. Я пойду, нужно проверить почту, может, уже поступил ответ…

Голоса замолкли, а я стояла на унитазе в полной прострации.

Я просто не могла поверить в то, что сейчас услышала.

Эти двое… они наверняка говорили обо мне! Они решали мою судьбу! Они хотели меня убить и спрятать где-нибудь здесь, в промзоне… но потом решили пока оставить в живых, потому что я еще могу им понадобиться для их черных дел!

Нет, не может быть…

Да что я такое выдумала? Такие истории бывают только в кино, в криминальных сериалах! В настоящей жизни их не бывает!

Подумав о сериалах, я ухватилась за эту утешительную мысль. Ведь я уже решила для себя, что попала на кастинг такого сериала – так, наверное, эти двое тоже репетировали сцену…

И тут же я опустила себя с небес на землю.

Разговор, который я подслушала, был слишком будничный, слишком спокойный для сериала. Там бы в нем непременно звучал надрыв, фальшивый театральный пафос.

А эти двое разговаривали так спокойно и уверенно, как будто обсуждали покупки в супермаркете или меню ужина. Кроме того, один из собеседников, как я думала, был режиссером, а режиссеры не снимаются в своих фильмах…

И еще одно. Теперь понятно, почему меня заперли в этой комнате.

В общем, дело плохо. Не зря мне стало как-то не по себе еще до того, как услышала разговор.

Я попала в ужасный переплет, меня собираются убить – пусть не сразу, а через какое-то время, но собираются.

Нужно бежать, не тратя времени на рассуждения, потом подумаю, что это вообще такое было!

У меня есть крошечное преимущество – я узнала об их планах. Но что мне это дает?

Я спрыгнула с унитаза, выбежала в комнату, подергала дверь… разумеется, она была заперта.

Я снова обежала комнату, стараясь не стучать каблуками.

Здесь больше не было ни дверей, ни окон. Бетонная коробка без выхода…

Снова заглянула в санузел.

Здесь тоже не было окна, но за унитазом было что-то вроде шкафчика, точнее, просто дверца, за которой обычно прячут трубы, фильтры и краны.

Собственно, даже дверца – слишком громко сказано, это была просто кое-как прилаженная доска из ДСП.

Я же говорила, что все здесь временное, дешевое, бутафорское. Почти картонное.

Я сняла доску без особых усилий и шума.

За доской действительно проходили трубы с вентилями, а за ними – еще одна такая же доска. Я толкнула ее вперед, доска провалилась в пустоту, и передо мной оказался темный туннель.

Выбора не было. Я с трудом пролезла в квадратную дыру, как смогла, приладила на место доску, чтобы преследователи не сразу догадались, куда я ушла. Впрочем, думаю, они очень скоро это поймут – больше мне просто некуда было деваться.

Теперь я оказалась в полной темноте.

Нашарив в сумке свой телефон, я включила его подсветку и осмотрелась.

Я была в темном бетонном туннеле, по стенам которого тянулись провода, кабели и трубы. Наверное, здесь проложены все коммуникации. Что тут раньше было – завод, фабрика? Во всяком случае, этого тут больше нет. А коммуникации остались.

Так или иначе, выбора у меня не было, и я пошла вперед по этому туннелю, подсвечивая дорогу телефоном. Время от времени я выключала его, чтобы экономить заряд, и шла в темноте. Благо туннель был прямой и с дороги не собьешься.

Так прошло несколько минут, и при очередном включении света я увидела впереди в стене круглый люк. Подошла к нему, с трудом повернула ручку. Люк со скрипом провернулся – и откинулся. Из него потянуло сыростью и холодом.

Выбирать опять-таки не приходилось.

Я пролезла в люк, закрыла его за собой.

Теперь я была в совсем тесном туннеле, здесь нельзя было выпрямиться, и мне пришлось ползти. Очень мешало длинное пальто, но не бросать же его.

А еще здесь было очень холодно.

Я проползла несколько метров, как вдруг туннель резко пошел вниз. Я не успела затормозить и покатилась вниз, как в трубе аквапарка. Только это было не так весело.

Правда, спуск был недолгим, я упала на бетонный пол прямо перед железной дверцей, закрытой на обычный засов.

Я легко отодвинула его – и оказалась на улице.

На улице была ночь, на улице была метель. Но у меня опять же не было выбора – и я выбралась в эту зимнюю ночь.

Дыхание сразу же перехватило от холода, снежные хлопья облепили лицо, пролезли за шиворот. Я подняла воротник пальто и зашагала вперед – чтобы как можно скорее уйти из этого страшного места, от этих страшных людей… Каблуки скользили по обледенелой дороге.

Но все же лучше идти по зимней улице, даже в такую метель, чем покорно ждать, когда тебя убьют и зароют на территории заброшенного завода!

Так я шла десять минут, двадцать – и наконец почувствовала, что не слишком выиграла.

Может быть, меня здесь не убьют – но я сама умру от холода! Или свалюсь в какую-нибудь яму и переломаю ноги. И еще неизвестно, какая смерть ужаснее!

Телефон работал, но я по-прежнему не знала, где нахожусь, так что не могла вызвать такси…

И тут впереди сквозь мутную пелену метели проступили два тусклых пятна.

Эти пятна двигались – значит, это были фары машины…

Я бросилась навстречу этому свету и скоро увидела приближающийся автомобиль.

Это был скромный пикапчик с надписью на борту «Срочная доставка пиццы».

Я выбежала на дорогу, наперерез машине, и замахала руками, лишь бы она не проехала.

Тут мне пришли в голову все страшные истории о наивных девушках, которые садились ночью в машины незнакомцев. Такие истории рассказывала мне мама в воспитательных целях, да и не только она, и они сидели уже у меня в подкорке.

Но метель была очень убедительна, и я решила для себя: если в машине два человека – ни за что не сяду, а если один – так и быть. От одного я как-нибудь отобьюсь.

Пикап остановился.

Я заглянула в кабину.

Там сидел один человек, парень лет тридцати с круглым, добродушным, как у целлулоидного пупса, лицом и растрепанными светлыми волосами.

Порыв ветра залепил в меня снегом, и я перестала сомневаться, потянула на себя дверцу и влезла в кабину. Машина тут же тронулась с места.

– Привет! – проговорил парень, оглядев меня боковым зрением.

– Привет! – ответила я, стуча зубами. – Хорошо, что я увидела твою… вашу машину, а то бы околела от холода!

– А как ты оказалась на улице в такую ночь?

– Ох, не спрашивай!

– Что, с парнем поссорилась?

– Ну до чего же ты догадливый!

– Да тут большого ума не надо. Как еще нарядно одетая девушка могла оказаться на улице в такую метель?

– Ну да, ты прав… – Я откинулась на спинку сиденья.

– Ну, если не хочешь об этом говорить – не надо.

– Честно говоря, не хочу.

– Твое право… это я так, для поддержания разговора. Езжу один, хочется с кем-нибудь поговорить…

Он замолчал, а меня передернуло – было все никак не согреться.

Водитель понял это и подкрутил регулятор печки. По ногам заструилось блаженное тепло. Ноги потихоньку оттаяли и заныли.

Я благодарно взглянула на водителя – и вдруг мне показалось, что сквозь его добродушную кукольную внешность, как сквозь карнавальную маску, проглянуло на мгновение совсем другое лицо – опасное, подозрительное, коварное…

Да нет, это мне просто показалось. Этак у меня скоро разовьется паранойя…

Водитель озабоченно взглянул на меня, спросил:

– Ну что, согрелась?

– Уже почти…

– А то, хочешь, у меня горячий кофе есть.

Он свободной рукой достал откуда-то из-под сиденья термос, протянул мне:

– Нальешь сама?

– Конечно!

Мне вдруг страшно захотелось кофе. Я открутила крышку термоса, налила в нее дымящийся напиток.

Вкус кофе показался странным, немного непривычным, но я списала это на термос. Зато в желудке стало тепло, и это тепло распространилось по всему телу.

– Хорошо! – проговорила я благодарно, возвращая спутнику термос. – Спасибо!

– Не за что! Я по ночам работаю, и мне без кофе никак…

– А ты вообще как сюда заехал? Здесь ведь промзона, кто здесь заказывает пиццу?

– Да тут, в промзо-оне, есть какие-то офисы. Люди снимают помещения по дешевке, а есть всем надо… Хоть днем, хоть ночью.

То, как он произнес слово «промзона», с растяжкой на второе «о», показалось мне странно знакомым.

Машина ехала среди темных корпусов, среди буйства метели. Меня вдруг начало неудержимо клонить в сон. Я потерла глаза, чтобы отогнать дремоту, и спросила:

– А ты сейчас вообще куда едешь?

– На базу, за новой порцией пиццы.

– Будешь какое-нибудь метро проезжать, высади меня…

– Ладно, так и сделаем.

И снова его слова, его голос показались мне странно знакомыми. Где-то совсем недавно я слышала этот голос и эти самые слова…

Я на мгновение провалилась в сон, с трудом вынырнула из него, встряхнула головой. Да что со мной происходит? Только не хватало заснуть в чужой машине!

На какое-то время мое сознание прояснилось.

В голове прозвучали последние слова водителя: «Ладно, так и сделаем…»

И тут я вспомнила, где и когда слышала этот голос и даже эти самые слова. Это было, когда я через вентиляцию подслушала разговор двух мужчин, которые решали мою судьбу. Решали, убить меня сразу и спрятать мой труп в промзоне или пока оставить в живых и отвезти на Обводный канал к какой-то Ильиничне…

Один голос принадлежал тому человеку, который руководил подозрительным «кастингом», а второй… ну да, это был голос вот этого парня, который сидел сейчас за рулем пикапа! И я не придумала ничего умнее, чем самой сесть в его машину!

Я потянулась к ручке двери, чтобы выскочить на ходу, но руки уже не слушались, и сон, точнее, тяжелое беспамятство навалилось на меня тяжелой плитой…

Очнулась я от того, что кто-то тряс меня за плечо.

– Проснись! Приехали!

– Куда приехали? – пробормотала я, с трудом разлепив глаза. – Можно еще немного поспать?

– Там поспишь! – отозвался тот, кто меня будил. – Мне тебя нести неохота!

Я наконец подняла веки и разглядела круглое лицо целлулоидного пупса, светлые растрепанные волосы… я уже видела этого человека, но не могла вспомнить, где и когда.

С трудом я поднялась на ноги, сделала шаг, другой…

Он вел меня за плечо, осторожно подталкивал. Я еле переставляла ноги. Казалось, к ним привязаны чугунные гири.

Таким манером мы вошли в подъезд, зашли в решетчатую кабину старого лифта. Я едва не сползла на пол, ноги просто подкашивались. Кабина с дребезжанием поползла вверх, затем остановилась.

Мой спутник вывел меня из лифта, проволок по площадке, позвонил. Открылась обитая дерматином дверь, показалось жизнерадостное старушечье личико, похожее на печеное яблочко.

– Вот, Ильинична, жиличку тебе привел! – проговорил мой спутник. – Из промзо-оны…

– Что-то она еле на ногах стоит!

– Кофейку моего выпила. Ну, уложи ее сейчас. Пускай у тебя поживет, только смотри – чтобы не сбежала!

– Не бойся, голубчик, у меня не сбежит! От меня никто еще не сбежал, не было такого!

Меня, как куклу, провели по коридору, ввели в полутемную комнату… больше я ничего не помню.

Я провалилась в глубокий сон без сновидений, как в бездонный колодец.

Проснулась я от громкого, хриплого голоса, который проорал:

– Вставай, пр-роклятьем… пр-роклятьем заклейменный!

Я вздрогнула и открыла глаза.

И тут же закрыла их, решив, что все еще сплю.

Потому что увидела перед собой огромный кривой клюв, круглый безумный глаз и растрепанный красный хохолок.

Тут снова раздался тот же хриплый голос:

– Весь мир-р голодных и р-рабов!

Нет, это явно не сон.

Я снова открыла глаза – и увидела большого яркого попугая, который сидел на спинке стула.

– Пр-роснулась, пр-роснулась! – проорал попугай и всплеснул яркими крыльями.

– И правда проснулась! – прозвучал рядом другой голос.

Я повернула голову – и увидела старушку небольшого роста с круглым морщинистым личиком, похожим на печеное яблоко.

– Вставай, деточка! – проговорила эта старушка сладким, как засахаренное варенье, голосом. – Кто рано встает, тому Бог подает! Тем более что уже совсем не рано.

– Кто вы? – спросила я непослушным со сна голосом. – Где я?

– Я-то? – переспросила старушка. – Можешь называть меня Ильинична. Меня многие так называют. А где ты? Это совсем простой вопрос. Ты, деточка, у меня.

Я потрясла головой. От этого простого действия в голове что-то щелкнуло и прояснилось, как будто свет включили.

И я тут же вспомнила свои вчерашние приключения… вспомнила, как попала на безумный кастинг, как с трудом сбежала с него, чтобы тут же сесть в машину к подозрительному типу с лицом игрушечного пупса. К типу, который собирался отвезти меня на Обводный канал к какой-то Ильиничне…

Ну вот, значит, и отвез.

Я поднялась, снова потрясла головой, подвигала руками, ногами и огляделась.

Я находилась в большой, старомодно обставленной комнате. Посредине этой комнаты был круглый стол, накрытый плюшевой скатертью в ромбах, у стены стоял полированный сервант, заполненный дешевой старой посудой в цветах и колосьях. Рядом с этим сервантом на стене висел красный вымпел, по которому золотом было вышито:

«Победителю соцсоревнования предприятий общественного питания Новослободского района».

А еще в комнате было два окна с широкими подоконниками, заставленными горшками с самыми диковинными растениями – кактусами, алоэ и какими-то вовсе незнакомыми.

– Весь мир-р насилья мы разр-рушим! – проорал попугай.

– Разрушим, разрушим! – примирительно проговорила старушка и протянула птице ладонь с горсткой семечек.

Попугай деликатно подобрал семечки с ладони, проглотил их и рявкнул:

– Кто был ничем, тот станет всем!

– Он раньше в райкоме партии работал! – пояснила старушка в ответ на мой взгляд. – Там научился!

– Сколько же ему лет? – удивилась я.

– Карлуше-то? – переспросила старушка. – Да молодой он еще, ему всего-то пятьдесят лет! Я его еще маленьким птенчиком помню!

Ильинична с ее попугаем показалась мне ничуть не опасной, скорее забавной. Я подумала, отчего меня привезли сюда.

А старушка тем временем поставила на стол старомодный латунный кофейник с гейзером и две чашки с серпом и молотом и предложила:

– Выпьешь кофейку?

Я вспомнила, как накануне выпила кофе из термоса и чем это кончилось – но кофе хотелось. В конце концов, посплю еще… терять мне все равно нечего…

Я согласилась и села к столу.

Кофе был горький и невкусный. Печенье, вазочку с которым поставила передо мной Ильинична, было жестким и сухим, как гипсокартон. Однако я все же выпила чашку, и ничего плохого со мной не случилось – даже немного приободрилась.

На кофейнике я заметила гравировку «За ударную работу от Новослободского райкома».

Чтобы подольститься к Ильиничне и усыпить ее бдительность, я спросила:

– Это вам подарили?

– Мне, мне! – ответила та радостно. – Я ведь тоже в райкоме работала. Там мы с Карлушей и познакомились…

– Тетя Тр-ряпа! – проорал попугай.

– Карл, угомонись!

– Убор-рщица! – не унимался Карлуша. – Р-работник тр-ряпки и ведр-ра!

– Ну да, я работала там уборщицей! – нехотя призналась старушка. – И что в этом плохого? У нас всякий труд почетен! Да, я работала там уборщицей, но при этом была идеологически выдержанной и морально устойчивой! Кроме того, какое у меня отчество правильное! За то меня и взяли. А какой там был буфет! А какой там был стол заказов! Хочешь еще кофейку?

Я вежливо поблагодарила и отказалась.

– Ну, как хочешь…

Ильинична собрала посуду на расписной поднос (с теми же серпом и молотом) и вышла из комнаты.

Я решила, что нужно этим воспользоваться, и выскользнула за ней. Не сидеть же тут вечно. Погостила – пора и честь знать.

– Полундр-ра! – крикнул мне вслед попугай, но я не обратила на него внимания и, как оказалось, зря.

Я очутилась в полутемной прихожей. В темном углу неподалеку от входной двери, под портретом Карла Маркса, стояла рогатая вешалка, на ней висело несколько курток разной степени поношенности, среди которых я заметила свое пальто и сумку. Внизу, под этой вешалкой, стояли мои ботиночки.

Всунув в них ноги, я метнулась к двери…

Но в нескольких шагах от двери резко затормозила.

Перед дверью безмолвно стояла Ильинична. На плече у нее сидел попугай.

– Куда это ты собралась, деточка? – проговорила старуха своим медовым голосом.

– Домой, – ответила я чистосердечно. – Спасибо за гостеприимство, но только мне уже пора.

– Что значит «домой»? Я тебя что – отпустила? Мне люди поручили тебя здесь подержать, а я такая – на меня можно положиться! Если мне поручили – я все сделаю!

Я насмешливо взглянула на Ильиничну. Бедная старушка явно переоценивает свои силы! Ей уже наверняка за восемьдесят, а туда же… держать меня будет…

Я шагнула к двери и проговорила:

– Лучше отойдите! Я стариков никогда не обижала, но если вы будете…

Договорить я не успела.

Каким-то непостижимым образом Ильинична оказалась у меня за спиной, причем она с удивительной для своего возраста силой заломила мою левую руку. Это было так больно и неожиданно, что у меня слезы брызнули из глаз.

– Отпусти, старая ведьма! – выкрикнула я и попыталась высвободить руку…

Но не тут-то было!

Паркет полетел мне навстречу, и через секунду я обнаружила себя лежащей на полу, а Ильиничну – сидящей на моей спине. Рука была по-прежнему заломлена и болела неимоверно.