Ковровая дорожка подвела ко входу в квартиру, занимавшую пол-этажа. Дверь открыл старый слуга Василий, добродушный и говорливый. Ирина обожала старика, который угощал ее в детстве разноцветными леденцами и баловал незатейливыми, но полными удивительной мудрости народными сказками, от которых в душе оставалось ощущение светлого чуда и тепла.

Прихожая совсем некстати была завешена чужими пальто, шарфами и шляпами. В квартире теперь часто собирались старые и новые знакомые отца – он словно пытался заполнить пустоту, образовавшуюся в доме после кончины жены.

Из гостиной через приоткрытую дверь донесся веселый голос:

– Так вот послушайте, господа! Мой коллега, школьный товарищ Брюсова, сообщил его юношеский экспромт:

 
Мелодия нарушена,
Испорчен инструмент,
Свеча любви потушена,
Упал мой президент.
 

Взрыв смеха, раздавшийся в гостиной, вызвал улыбку у Шаляпина. Ирина же опустила глаза, словно отгораживая себя от чужого ей мужского мира.

– Сергей Ильич, так что господин Шаляпин к вам, и Ирина Сергеевна с ними! – поспешно распахнув дверь, возвестил Василий.

Смех оборвался.

– Фе-едор Иванович, – поднимаясь с кресла, нараспев произнес отец и, широко расставив руки, двинулся навстречу гостю. – Вот сюрприз так сюрприз! Рад, рад, безмерно! Проходите же, дружище! – Обнял Шаляпина и дружески похлопал по спине.

Сергей Ильич был почти одного роста с гостем и чем-то даже похож на него: то ли статью, то ли той спокойной уверенностью в себе, которой обладает всякий, достигший в своем деле вершины профессионализма.

– Спасибо тебе, Ириночка, за такого гостя! – улыбнулся он дочери.

Ирина же, снисходительно выслушав привычные комплименты мужчин о том, что «и повзрослела, и расцвела, и на покойную матушку-красавицу сделалась похожа», прошла вглубь комнаты и устроилась в кресле. Она, как и многие молоденькие девушки, естественно, считала себя умнее и красивее жен папиных друзей и коллег. И, конечно же, была уверена, что все они, точнее, почти все, втайне влюблены в нее. Просто не показывают виду. Так, иногда, мелькнет в глазах что-то, вот как сегодня у Шаляпина.

– Знакомьтесь, Федор Иванович, – Сергей Ильич сделал паузу, пытаясь сообразить, в каком порядке следует представить гостей. Решил начать с того, который стоял ближе. – Полковник Чирков. Неделю назад прибыл из действующей армии, прямо с фронта.

Полковник, прищелкнув каблуками, крепко пожал руку Шаляпину.

– С профессором Мановским вы у меня уже встречались, – продолжил Сергей Ильич.

Профессор, невысокий человечек в мягком сюртуке, протянул гостю руку с расслабленной ладошкой, которая утонула в ладони Шаляпина.

– Не знаю, знакомы ли вы с господином Керенским? – Хозяин повернулся к стоящему чуть поодаль худощавому мужчине с бледным лицом и болезненными мешками под глазами, одетому в полувоенный френч.

– Александр Федорович, – бросив на Шаляпина цепкий, изучающий взгляд, представился тот. – Очень рад знакомству. Являюсь искренним поклонником вашего таланта.

Шаляпин расплылся в благодушной улыбке.

– Будет вам, Александр Федорович! – пожал он руку Керенскому. – Сценический талант в наше время в меньшей цене, нежели талант политический.

– Именно время и покажет, кто чего стоит! – с улыбкой отпарировал тот.

Гости снова расселись в кресла и на диван возле столика, заставленного легкими закусками, в середине которого возвышался запотевший графинчик с водкой.

Ирина, сожалея, что привела Федора Ивановича в дом в такое неудачное время, когда продолжить беседу с глазу на глаз уж точно не удастся, принялась листать новый номер журнала «Изида», посвященного оккультным наукам и тайным знаниям. Журнал ей определенно нравился. По ее мнению, для девушек тонких и образованных, к коим она себя относила, чтение «Изиды» было просто необходимо. В нем было много непривычного, побуждающего к размышлениям и более внимательному взгляду на мир внутри себя, немало развивающего и возвышающего душу, что помогало отгородиться от соблазнов вокруг, которых просто не счесть. К примеру, она до сих пор еще ни разу не позволила себе всерьез увлечься мужчиной, если, конечно, не считать Феличку Юсупова, по которому втайне вздыхала за компанию со многими сокурсницами по институту. Ну, так это же была упоительно веселая игра – писать в дневниках любовные послания, которые, ясно, никогда не будут отправлены, и перешептываться друг с другом об очередных похождениях великосветского красавца! «Это так унизительно – принадлежать кому-то! Будто ты вещь какая!» – не раз говорила она своим подругам. Конечно, ей было интересно – как же на самом деле все происходит между мужчиной и женщиной? Ответа на этот щепетильный вопрос у Ирины не было. В ней боролись стеснительность и любопытство, но стеснительность пока побеждала – лишь только подруги заводили разговор на эту тему, она смущенно отходила в сторону: казалось, стоит только начать прислушиваться – неизбежно произойдет что-то постыдное и предосудительное. Да и как признаться, что до сих пор этого не знаешь? Сколько раз она пыталась найти ответ на страницах любовных романов, которые брала почитать у подруг, но… «Он подошел к ней… обнял и нежно поцеловал… почувствовал, как страстно трепещет ее тело… они проснулись от первого луча солнца… она благодарно прикоснулась губами к его виску…» И все! Какая тайна скрывалась за этими строками? «Всему свое время, Ирочка!» – говорила мама, ласково поглаживая дочь по голове. «Но когда оно наступит, это время? – спрашивала себя Ирина. – А вдруг я его пропущу? Или уже пропустила? Ну почему, почему я не родилась мужчиной? Ведь именно мужчины являются подлинными хозяевами жизни, управляют событиями, а заодно и женщинами. И потом, разве женщины могут сделать хоть что-нибудь значимое для блага России? Конечно, во Франции была Жанна д’Арк, но ведь когда это было и чем это служение стране для нее закончились?»

Ирина, вздохнув, полистала журнал и остановилась на странице с заголовком «Снотолкование, составленное св. Никифором».

«Так… Что же мне снилось сегодня? – задумалась она. – Кажется, ничего. Проснулась от лая собак за окном, но вот что снилось? – потерла пальцами висок. – Вспомнила! Снилось, будто стою посреди заснеженного поля, чувствую, как горят щеки, и стараюсь прикрыть их ладонями, чтобы никто не заметил, потому что – дурно и некрасиво. На какое же слово искать?» – побежала глазами по строчкам. – «Бить… мужа, который смеется, – счастливое замужество», – перевернула страницу. – «Воробей – замужество с пьяницей», «Жаба – победа над неприятелем», «Змея в кровати, – передернула плечами, – доброе предзнаменование».

Изучение журнала прервал хорошо поставленный, явно привыкший звучать перед большой аудиторией голос профессора Мановского.

– …Высшее изящество слога, господа, заключается в простоте, а совершенство простоты дается нелегко, это я вам повторю вслед за архиепископом Уэтли! – Профессор указал пухлым пальцем вверх, что могло означать либо высоту авторитета архиепископа, либо то, что последний уже отошел в мир иной.

– А как, господа, у нас говорят обвинители? – вступил в разговор Керенский, приглаживая короткие волосы ладонью. – Я могу вас развлечь примерами, – он весело оглядел гостей. – Негодуя против распущенности нравов, заявляют: «Кулаку предоставлена свобода разбития физиономии».

Шаляпин зычно захохотал, перекрывая смех гостей.

– Каково? – воскликнул Керенский, довольный произведенным впечатлением. – Или… – он на мгновение задумался, – желая сказать, что покойная пила, выговаривают: «Она проводила время за тем ужасным напитком, который составляет бич человечества».

– Да-да, у меня тоже пример уморительный есть, – подхватил Сергей Ильич, радушно подливая гостям водки. – Защитник, желая объяснить, что подсудимый не успел вывезти тележку со двора, а посему еще не украл ее, торжественно произнес этакий спич: «Тележка, не вывезенная еще со двора, находилась в такой стадии, что мы не можем составить определенного суждения о характере умысла подсудимого». Ваше здоровье, господа! – Он пригубил напиток.

Шаляпин, до того сидевший нога на ногу, поставил на стол опустошенную рюмку, нанизал на вилку и с видимым удовольствием положил в рот шляпку соленого гриба и наконец тоже включился в разговор, наполнив сочным басом все пространство гостиной:

– Надо просто говорить!

Гости повернули головы в его сторону.

– Просто – не значит плохо. И здесь я полностью согласен с господином Мановским.

Лицо профессора расплылось в признательной улыбке.

– Вот, к примеру, как просто сказано: «Каин убил Авеля». Ну-ка, а у нас в судах как бы это прозвучало? Даже предположить боюсь, – весело оглядел он собеседников.

– «Каин с обдуманным заранее намерением лишил жизни своего родного брата Авеля», – сказал Керенский.

– Браво! – расхохотался Шаляпин и даже захлопал в ладоши.

– Именно так! – Профессор Мановский чуть не подскочил с места. – Именно так, господа! Именно «с обдуманным заранее намерением лишил жизни»! Почему ж не сказать просто «убил»? Да потому, что простое слово «убил», видите ли, смущает. «Он убил из мести», – говорит какой-нибудь оратор и тут же, словно испугавшись ясности и краткости выраженной им мысли, спешит добавить: «И тем самым присвоил себе функции, которых не имел!» Да разве же дело в функциях, когда говоришь об убийстве? Да-да, господа, не смейтесь! Я этот пример студентам рассказываю и сам всякий раз удивляюсь – сколько же у нас дураков!

– О-о, насчет дураков это и я вам понарассказать могу, – Шаляпин потянулся к рюмке, предусмотрительно наполненной хозяином. – Кстати, Сергей Ильич, «ужасный напиток, составляющий бич человечества» у вас о-очень хорош! Дома приготовляете или из ресторана приносят?

– Домашнего изготовления, конечно, – благодарно улыбнулся Сергей Ильич. – Мой Василий такой мастер в этом деле! Старинные рецепты знает. Мы и до введения сухого закона в основном свое вино пили.

– Так вот, – Шаляпин с видимым удовольствием опрокинул рюмку в рот, – давеча, стыдно сказать, господа, – он покосился в сторону Ирины и понизил голос, – пожаловал к нам в театр…

Ирина опустила глаза и продолжила чтение снотолкований.

«Пощечина – мир и единение между супругами…» Ничего себе! Так, на что же смотреть? А может, смотреть надо на слово «краснеть»? – Она вернулась назад. – Та-ак… «Кр… Крокодил – близкая смерть». О Господи!» – быстро перекрестилась.

Дружный смех мужчин снова заставил ее оторваться от чтения.

– …Слово, бесспорно, великая сила, которая может побудить к действию, но может и оправдать бездействие! – услышала она наполненный трагизмом голос отца. – Недавно в заседании Государственной думы представитель одной политической партии торжественно заявил: «Фракция нашего союза будет настойчиво ждать снятия исключительных положений». Вслушайтесь только, господа! Каково словосочетание! «Будет настойчиво ждать!» – Сергей Ильич горько усмехнулся и махнул рукой.

«Как же надоели бесконечные разговоры о политике! – подумала Ирина. – Люди буквально доводят себя до истерии. Любовь к России стала для них поистине сизифовым трудом! Ежедневно до изнеможения катят в гору камень патриотизма, потом отправляются спать, а камень скатывается вниз, и они на следующий день снова приступают к той же сладостно-бесконечной работе. Порой кажется, что находишься в зрительном зале огромного театра, где каждый желающий может выйти на сцену и исполнить свой собственный этюд на тему «Я и Россия». Не зря матушка говорила, что хоть много есть вокруг людей достойных и благополучных, однако, коли начинают они бить себя кулаком в грудь, то и дело повторяя последнюю букву русского алфавита, человеку смышленому сразу же становится понятно: как раз с собственным «я» они и не в ладах, – она откинулась на спинку кресла. – Россия… Как красиво называется моя страна! Здесь точно рождаются люди, отмеченные печатью Божией. Потому что только избранники Божии могут так страдать. Христос умер в страданиях и воскрес ради всех людей, и вот теперь православные люди, живущие в России, так же страдают и умирают за всех людей на земле. И те из них, кто отдал ей весь талант, все силы, всю любовь и испытал всю боль от безысходности этой любви, непременно воскреснут. Непременно».

– …всегда одетая, как простая сестра милосердия…

«О ком это они? – Ирина прислушалась. – Похоже, о сестре государя Ольге Александровне».

– … она начинает свой день, господа, не поверите, в семь утра и часто не ложится спать всю ночь, ежели необходимость возникает перевязать прибывших раненых. А солдаты, – полковник, опустошив рюмку, расстегнул верхнюю пуговицу на кителе, – солдаты отказываются верить – и их можно понять! – что сестра милосердия, перевязывающая им раны, – родная сестра государя и дочь императора Александра Третьего!

– Удивительно, господа! Женщины в России – это вообще феномен, – всплеснув руками, неожиданным фальцетом воскликнул профессор Мановский. Краем глаза заметив, что Ирина с интересом повернула голову в его сторону, он воодушевился еще больше. – Даже те, кто рожден был на другой земле, попадая сюда, начинают служить России, порою превращаясь почти в святых! Женщины в истории России – это нечто высокое и трагичное, непередаваемое словами! – сказав это, бросил взгляд в сторону Ирины, которая поспешно опустила глаза, сделав вид, что неотрывно изучает журнал.

«Спать с негром – трудная беременность», «…с мертвым негром, – Ирина поморщилась, – счастливое известие, конец заботам». «Спать с негром». Приснится же кому-то такое! Может «щеки»? – предположила она. – Где же эти «щеки»? – Она перевернула страницу. – Нашла! «Щеки – похудевшие – семейная досада, покрасневшие (у девушки) – помолвка». Помолвка? Значит, мой сон означает скорую помолвку? Смешно! Я никогда не выйду замуж! Никогда!» – Ирина закрыла журнал и, желая удостовериться в правильности умозаключения, окинула взглядом уже разгорячившихся от напитка мужчин.

– …Вот слушаешь вас, военных, – раскрасневшийся отец, повернулся к полковнику, – и думаешь: бросить, что ли, все к чертовой матери – и на фронт! Там ведь все ясно: вот враг, вот друг! А здесь…

– Да, господа, бедная, бедная Россия… Что нас ждет? – грустно воскликнул