На следующий день после нашего странного разговора с Виноградовым меня весь день мутило. Я даже померила давление, и точно, – низкое, почти коллапс: восемьдесят на пятьдесят пять. Я пила крепкий сладкий чай, стояла в горячем душе, к вечеру стало вроде бы лучше, – вот если бы не мысли…
– Ты позвонила Милке?
– Нет еще… А ты где?
– Прошу тебя, не надо за мной следить. Неужели ты ничего не понимаешь? Ты только себе делаешь хуже.
– А ты не хочешь спросить, как Варя?
Я совершенно безнадежно попыталась попасть в то крошечное место в душе Виноградова, на которой написано: «Я – отец». Хотя моя мама считает, что у него нет не только такого места в душе, но и самой души.
«У него есть брюхо, есть гениталии и, к сожалению, мозги. Душа!.. Какая там душа…»
– Спрашиваю – отвечайте. Как. Варя. Общая дочь, хорошая девочка. Как она поживает?
– Варя нормально, Саша.
– Вот и славно. Звони Милке, потом мне.
Я понимала, что он задумал что-то странное, по меньшей мере. Но тем не менее нашла Милкин телефон. Поколебалась некоторое время. И позвонила. Милка была пьяна, но разговаривать могла.
– Ленуся! Ленка… – она заплакала.
– Милка, привет, ты как живешь? Что-то совсем не звонишь…
Я ощущала себя полной сволочью. Мне-то совсем не хотелось звонить ей. А зачем она понадобилась Виноградову – я не понимала. Но чувствовала, что это имеет какое-то отношение к нашим последним сложностям.
– Да как живу… Хреново! Романы, мужики… и ничего… Вот ты молодец, родила хотя бы… А я приду домой с работы, телевизор включу, есть не хочу – на работе наелась, напилась, рекламу посмотрю – и спать. Все бессмысленно…
– Мил… Тут вот мой… гм… Саша хочет пригласить тебя в ресторан.
– Меня? – Милка засмеялась. – А ты?
– Ну вроде со мной… Но я что-то не пойму…
– Да и не надо понимать! Что ты всё, Ленуся – понимать да понимать… Пошли! Поболтаем с тобой, в обстановочке…
– Ну да, действительно, может, он хочет, чтобы мы с тобой поболтали, я отвлеклась… А то я с работы уволилась… Сижу дома… И потом, он предлагал мне, чтобы я открыла свой журнал…
– Ой, Ленка… Возьми меня на работу… Хоть кем-нибудь, а?
Я пожалела, что сказала об этом. Вряд ли для этого он просил меня пригласить ее. Хотя он загадочный человек, мой Саша Виноградов…
Через два дня мы пошли втроем в итальянский ресторан. Ничего особенного там не было, Виноградов напился не больше обычного, Милка, видимо, тоже. Я, как почти не пью, так и не пила тогда, хотя Виноградов всячески пытался меня напоить. Это, пожалуй, было единственное, что чуть насторожило меня. Он прекрасно знал, что мне становится плохо от бокала сухого вина. У меня начинает кружиться голова, меня тошнит, а от двух бокалов я теряю равновесие и засыпаю до утра. Поэтому тем, кто этого не знает, он сам объясняет: «Лена – женщина оригинальная, водяру не пьет, а винищем брезгует».
– Лена! Пить надо много! – пьяным голосом говорил Виноградов, подливал мне красного вина и смотрел на меня злыми трезвыми глазами.
– Ой, я не зна-а-аю… – хихикала пьяненькая Милка и расстегивалась.
Она пришла в черной кружевной блузочке. Меня не оставляло ощущение, что я видела кофточку еще в институте – застегнутую по меньшей мере на тридцать крошечных черных перламутровых пуговок. Через три минуты Милка стала ее расстегивать. Наверно, это ее обычная штучка. Виноградов пару раз взглянул на ее ручки, теребящие очередную пуговку, со странной улыбкой.
Во время ужина я взяла сумку и вышла из-за стола.
– Ты куда это? – нахмурился Виноградов.
– В туалет.
– Я с тобой, – запищала Милочка. Думаю, что она хотела замурлыкать, но получилось, как будто пищит больной котенок. Котенок, больной сифилисом или, на худой конец, хламидиозом.
– Сиди, – подал голос Виноградов и, по всей видимости, зажал ее ноги своими под столом.
– Ага, – мяукнула Милочка.
Возле туалета я достала телефон и позвонила Варьке, я все же отвезла ее к маме. Взял трубку, конечно, Игорек. Он всегда машинально берет трубку, которая лежит у него под локтем, а потом кладет ее обратно рядом с собой, забывая, что на другом конце кто-то ждет ответа. Иногда мама обнаруживает через два-три часа, что никто не смог дозвониться на домашний, оттого что Игорек снял трубку и забыл про нее, увлекшись работой.
Когда я вернулась, то застала идиллическую картинку. Виноградов кормил Милочку жирными черными маслинами, а Милочка пыталась засунуть обратно левую грудь, которая вывалилась у нее из полурасстегнутой кофточки. Ее сильно прорисованные пухлые губы были при этом перепачканы темной мякотью маслин и производили устрашающее впечатление.
– Ну что, Саш, я пойду, – я попыталась пройти мимо стола.
– И не вздумай, – яростно зашипел Виноградов и дернул меня обратно. – Сейчас пойдем вместе.
– Саш, а что происходит? Ты просил познакомить тебя с Милкой, вот, пожалуйста, она сидит, знакомая с тобой. Меня ждет дочь.
– Подождет! Ты просила меня не бросать вас? Обещала больше не выдрючиваться? И что? – держа меня за руку выше кисти, он достал другой рукой портмоне и помахал официантке. – Рассчитайте! – он притянул меня на колени. – Сядь на минутку.
Официантка быстро подошла с готовым счетом.
– Выпей пока вина, – он попытался поднести мне к губам бокал.
– Да не хочу я больше вина, Саша! Ты же знаешь, что со мной бывает после того, как я выпью!
– Сегодня будет другое, я тебе обещаю, – Виноградов крепко прижал меня к себе и стал целовать мне шею, очень больно подгрызая при этом мочку уха. Со стороны можно было подумать, что он мне что-то говорит. Хотя мы сидели в таком темном углу, что со стороны можно было все что угодно подумать.
Я чуть отодвинула от него голову.
– Саша, не съешь сережку.
– Так, все, девчоночки, – Виноградов аккуратно убрал карточку в портмоне и оставил на столе триста рублей чаевых. Задержавшись взглядом на нашей официантке, швырнул еще сто.
– На всякий случай, авось пригодится? – спросила я.
– Вот я и думаю… такая степень близости, как у нас с тобой – это хорошо или уже то, что бывает после «хорошо», а, Лен?
– А что бывает после?
– Рюмка хорошей водки, вторая, четвертая, девятая, бэ-э-э-э-э… – Виноградов показал, как его вырвало от нашей с ним чрезмерной близости. – Ну ладно, ладно, я пошутил, не очень блестяще.
Виноградов вытащил размякшую Милочку из-за стола.
– Лен, застегни ей кофту, что ли… Неудобно до гардероба идти…
– А как же она домой поедет? Посадим ее в такси, давай. А лучше, конечно, отвезти домой. Правда, она живет черте где… В Бибирево, кажется… Но не дай бог что с пьяной случится…
– Ага, ага… – Виноградов одел Милку и выволок на улицу. – Давайте, давайте, маленькие… – Он и меня ухватил за руку выше локтя и пытался вести за собой.
Я высвободила свою руку.
– Саш, ну я-то не пьяная, что ты со мной так? Держи Милочку, я сама как-нибудь…
Милочка на удивление ловко спустилась на высоких каблуках с лестницы, держась за меня острыми коготками.
– Давайте, давайте в машину, быстренько, замерзнете, – продолжал обращаться к нам обеим Виноградов.
– Ты решил отвезти ее?
– Ага, ага… Костик, в Митино.
Костик, покосившись в зеркальце на Милочку, молча кивнул. Кого только он, наверно, не возил в этой машине.
– Саша, меня, пожалуйста, домой, вернее, на Маяковскую, к маме. Мне надо Варю забрать. Я понимаю, что ты хочешь…
Не могла же я при его шофере сказать, что теперь поняла, для чего он пригласил Милочку. То есть не поняла, а удостоверилась. Он хочет проверить, как я буду ревновать его. Посмотреть, как поведу себя, когда вот она – соперница. И он вроде и меня на коленки сажает, да уезжает с моей подружкой. Как я себя поведу? Может быть, это тест на совместную жизнь? Как я буду относиться к его баловству? Терпеливо и мудро? Снисходительно и с юмором? Или брошусь расцарапывать обоим физиономии?
– Саша, – спокойно сказала я. – Делай, что хочешь. Только сначала отвези меня к маме.
– Ага, ага…
Костя вопросительно посмотрел на меня в зеркало, потом – на него. Виноградов покачал головой:
– Всех в Митино. Трезвых, пьяных, мальчишек, девчонок…
Ладно, я же решила пройти этот путь до конца. Тем более что я хотела забрать у него пару Варькиных любимых книжек. Потому что ей всегда не хватает именно тех книг, которые мы в прошлый раз оставили у него или на даче.
Врешь, ты все врешь себе, Лена. У меня второй раз за вечер пронеслась мысль, которая меня ужаснула. Я посмотрела на Сашу и опять прогнала ее. Нет, да нет же… Неужели вот такой ценой я должна спасти… А зачем тогда спасать…? Да нет… Или… Пройти до конца? И понять все – про себя, про него, про нас? Может, и другие такой ценой спасают крепкие тридцатилетние браки? Ну, приблизительно такой? Когда очень тошно, но цель высока и всё оправдывает…
В машине Милка, естественно, уснула. По дороге мы еще останавливались, Виноградов выходил в супермаркет и вернулся с пакетом, в котором явно проглядывался классический «набор любовника»: конфетки, орешки, мартини, шампанское, водочка… Какое там Милочке еще шампанское!.. А я его терпеть не могу. Как же Виноградов любил раньше, особенно после длительных отлучек в другие квартиры, вдруг заявляться с таким набором! Молодой, бодрый любовник с праздничным настроением. И все так свежо, задорно, весело… Как, наверно, ему этого не хватало в несчастные полтора года наших псевдосемейных отношений!
Я позвонила Варьке.
– Варюша, ты что делаешь? Спать собираешься?
– Нет, – твердо ответила мне Варя. – Пока ты не придешь, я не усну. А ты где?
На самом деле я никогда не оставляла ее на ночь ни у мамы, ни у кого-то еще. Да и сейчас не собиралась.
– Варюша, я скоро приеду…
Я поймала иронический взгляд Виноградова.
– Может, ты пока ляжешь, возьмешь книжку… А бабушка что делает?
– Изабелла ходит в маске.
Моя мама на самом деле Лидия, которую все зовут Лиля. Изабелла – это была часть ее сценического псевдонима. Но потом многие стали думать (возможно, им намекнула на это мама), что Лиля – уменьшительное от Изабеллы, и стали звать ее и так, и так. Ей действительно очень шли оба имени – и маленькое, тихо звенящее, ласковое Лиля, и это, второе, неожиданное имя с привкусом терпкого винограда и ночных кабаре.
– А-а-а… ну хорошо… А Павлик как себя чувствует?
– Павлика все время рвет…
– О, господи…
Мама сказала, что у него отравление, но мне почему-то казалось, что Павлик начал курить и поэтому его и рвет. По крайней мере, я очень четко чувствовала запах табака в их квартире, хотя там никто вроде не курит.
– А Игорек чем занят?
– Он сказал, что я буду главной героиней следующей игры, которую он придумывает.
– Прекрасно. А что ты там будешь делать?
– Ловить монстров. Потом один монстр окажется заколдованным принцем, сначала он мне съест руку, но рука потом вырастет и…
У меня начала садиться батарейка в телефоне.
– Варюша, друг мой, ложись и жди меня. Я скоро.
– Ты не скоро, Воскобойникова, и не надейся. Сначала ты мне отдашь все долги, которых набралось – ой-ёй-ёй…
Я постучала по сумке.
– Сколько?
– Не в том месте долги, не в том, – покачал головой Виноградов. – Слушай, ты думаешь, она скоро проспится?
– К утру, наверно…
– Ай… – он досадливо крякнул. – Кость, ты когда купишь аптечку в машину?
– Уже купил, Александр Ефимович. Валидол, аспирин, контрацептивы, бинты, йод.
Виноградовский шофер отличался невероятной наглостью – при его тщедушном телосложении это всегда производило впечатление. Сейчас он сказал это, даже не взглянув на Александра Виноградова. Костя разбил ему две служебные машины и проворонил личный «Мерседес». «Мерседес» угнали средь бела дня – Костя показывал его для продажи. Когда его потом просили описать внешность «Артура», который вскочил в машину и угнал ее, Костя с апломбом объяснял:
– Ну типичный азер! Арменин или чечен… Скорей всего башкир!
Второй потрясающей чертой Кости, особенно при его профессии, был географический кретинизм. Без преувеличения – если Косте нужно было хоть чуть изменить привычный маршрут рабочего дня «Митино – банк – другой банк – ресторан «Пушкин» или «Труффальдино» – домой в Митино», Костя доставал карту и смотрел:
– Та-а-ак, и где же эта улица Балтийская у нас находится…
К слову, Костя родился и вырос в Москве.
Все обычно спрашивали Виноградова – а зачем ему такой Костя. Не знаю, как другим, мне он объяснял, что Костя – надежный и проверенный человек. И сейчас Виноградов пропустил мимо ушей его реплику и вполне дружелюбно поинтересовался:
– Костик, а есть что-то от похмелья?
– Не-а, – ответил Костя. – Сейчас я этого урода сделаю, – и стал «делать», то есть обгонять задастый «Лендкрузер».
– Тогда притормози у какой-нибудь аптеки.
– Саш, меня что-то укачало, купи мне, пожалуйста, нашатырь.
Виноградов купил в аптеке таблетки от похмелья, упаковку жвачки и нашатырь. Я открыла пузырек, понюхала и лишний раз порадовалась, что я умеренно ем и пью – иначе бы мне сейчас стало не просто душно.
Выходя из машины у своего подъезда, он бросил Косте:
– Завтра утром в восемь пятнадцать.
– А Костя не отвезет меня к маме? – Я спросила на всякий случай, хотя понимала, что планы у него другие, и они мне, как и весь вечер, активно не нравились. Но ведь я именно за этим пришла. Я решила пройти до конца, хотя и не знала – что там, в конце…
Я спросила, Виноградов – улыбнулся.
Неживую Милку мы уложили в гостиной. Я пошла на кухню заварить чай, а Виноградов открыл дверь ванной и пояснил мне:
– Я приму душ.
– Это лестно, – отозвалась я.
– Я как следует помоюсь, – он кокетливо посмотрел на меня и покрутил сильно располневшим за последние годы задом.
– Советую еще сбрить волосы на лобке и подкрасить губы.
– Ты заплатишь за эти слова, Воскобойникова, и даже еще не знаешь, чем и как.
– Неужели я чего-то не знаю о жизни? – самоуверенно отозвалась я.
– Может, ты чего-то не знаешь о себе? – улыбнулся Виноградов.
Он уже почти разделся и красовался в трусах. Я давно заметила – в периоды, когда в него в организме начинается гиперактивность половых желез, он меняет удобные немецкие шорты, дальние родственники наших классических «семейных», на эластичные наглые плейбойские трусы.
Виноградов поплескался в душе, накинул один из своих вонючих махровых халатов – однажды все пять или шесть провалялись постиранные в стиральной машинке несколько дней и затухли. А поскольку у него почти отсутствует обоняние, объяснять ему, почему его халаты лучше выбросить – бесполезно.
– Могу и тебя помыть, – подошел он ко мне и сильно ущипнул за внутреннюю сторону бедра.
– Больно, Саша!
– Сейчас еще не так будет! – ухмыльнулся Виноградов. – Хватит изображать из себя китаянку… Чайные церемонии…
Он вынул чашку из моей руки и подтолкнул меня к ванной.
– Я ждать тебя, что ли, должен?
Понятно, значит, такая сегодня игра. Грубый коварный ковбой. Насильник с громадным, не помещающимся в тугие кожаные штаны, органом удовольствия. Скажи себе: «Я красивая», и так будут думать окружающие. Некоторые… Другие будут думать, что ты чокнутая.
Он смотрел, как я моюсь, но ко мне не прикасался.
– Сейчас, момент, – он вышел из ванной. Я слышала, как он открывает огромный шкаф-купе, перегородивший всю его достаточно просторную прихожую.
– Вот это надень, – он кинул мне какое-то светлое платье и поставил на пол коробку.
Я развернула платье. Похоже, что новое. Или почти… Я с сомнением понюхала платье.
– Никто еще не надевал! Специально для тебя куплено!
– А как же та девушка, новая?
– Мо-ра-то-рий, сказано тебе! Про ту девушку – ни слова! Платье надевай, трусы не надо, вот здесь, – он открыл коробку, – туфли. Тоже новые. У тебя же тридцать девятый размер?
– Всегда был тридцать восьмой, вообще-то.
– Ну ничего, велики – не малы. Надевай.
Он достал белые туфли на высоченной тонкой шпильке. Каблуки и носки туфель были покрыты золотыми скобами.
– Теперь иди сюда, – он с удовольствием поцеловал меня куда-то между шеей и ключицей. – Поставь вот так ногу, на стиральную машинку. – М-м-м… какой ракурс… а вот так… а если наклониться… м-м-м… прекрасно… идем…
Он провел меня в комнату, которая одновременно служила ему спальней и кабинетом.
– Не-е-ет, не на кровать, на стол садись, а ноги на стул поставь… Красиво, очень красиво… а теперь повернись ко мне спиной… Замечательно… Воскобойникова, да ты неправильно выбрала профессию!
– Еще не поздно сменить…
– Поздно, Воскобойникова, поздно. Ты уже девушка пожилая и веди себя соответственно – по жизни скромнее, в постели наглее.
– Вообще-то я сейчас на столе сижу.
– И на столе тоже – понаглее. Ножки раздвинь, чтобы мне что-то видно было… вот так, ага…
О проекте
О подписке