Цитаты из книг автора «Наталия Соколовская»

В конце августа квартира наполовину опустела. Теперь гонять на велосипеде по их длиннющему коридору было куда приятней и безопасней. Мальчик как раз набрал скорость, когда внезапно дверь в комнату старика открылась, и он едва успел затормозить. Старик несколько секунд молча разглядывал мальчика, а потом жестом велел ему войти.

Раньше старик жил на Васильевском острове и преподавал историю. «В какой-то майской гимназии», – сказала на кухне соседка Антонина. Но за год до рождения мальчика преподавать историю старику запретили и из прежней квартиры выселили. На новом месте ему предложили вести русский язык и литературу. Кто-то из учителей потом рассказывал, что в ответ на это предложение старик рассмеялся. Но директор пожалел его и дал работу в школьной библиотеке. Жильцы старика не любили и побаивались, потому что он ни с кем не разговаривал. Ни с кем, кроме мамы мальчика.

В коммуналке мальчика такая семья тоже была. И состояла она из одного-единственного человека – старика.

Даже когда незадолго до войны отца мальчика арестовали за неудачный вредительский запуск ракеты на полигоне, мама не боялась защищать старика.

Тогда он только научился читать и на радостях читал подряд все, что попадалось на глаза. В тот день чаще всего на глаза ему попадалась афиша, на которой печатными крупными буквами было написано: «Лебединое озеро». Все кругом было заклеено афишами. Это озеро было везде.

Места, по которым они гуляли, мама называла не так, как называли их соседки, когда готовили обед на большой коммунальной кухне, и не так, как называли их в его детском саду, а потом в школе. Республиканский мост волшебным образом превращался в Дворцовый, проспект Двадцать пятого Октября в Невский проспект, а площадь Жертв Революции – в Марсово поле.

Комнату в многонаселенной коридорного типа квартире отец мальчика получил от работы. А до того молодые жили на Петроградской стороне, то у одной, то у другой родни. Отдельную комнату в коммуналке родители называли счастьем, потому что она была своя. «Какое счастье», – говорила мама, застилая по воскресеньям обеденный стол свежей скатертью. «Какое счастье», – говорила она, купая мальчика в оцинкованном корытце, похожем на серебряный кораблик. «Какое счастье», – говорила она, отдергивая по утрам занавески на высоком окне, и добавляла: «Наша рабочая слобода».

Я помню, помню, как мы были живые!

Вот, извольте, мотаюсь с концертной бригадой в надежде получить хоть тарелку супа, и ничего, ничего! Представляете! А мы так старались! – Веруша говорила быстро-быстро, как чечетку отбивала. – Три недели назад еще кормили, да так сытно, знаете, целую тарелку каши пшенной с тушенкой давали, компот и с собой по ломтю хлеба, так сытно, так сытно, а сегодня почти на передовой были – и ничего!

В начале ноября пришел управхоз и заколотил уборную: в доме прорвало трубы, и воды не стало. По малой нужде мальчик уже сбегал во двор, а теперь униженно стоял перед заколоченной дверью уборной и не знал, что делать. На его тихое поскуливание из комнаты вышел старик. В руках у него был старый фаянсовый горшок с ручкой.