Глава 5

– Макс, а может, ну его? Не стоит возиться?

Тёмные глаза Макса взглянули на меня с укоризной:

– Ещё как стоит!

Он снова принялся целеустремлённо стучать по клавишам ноута, забыв про недопитый кофе.

– Лучше позавтракай нормально. Зачем на это время тратить? Эрик мне хороший телефон дал – сойдёт.

– Не в телефоне дело, Ладка, – назидательно возразил Макс. – Такое нельзя оставлять безнаказанным, чтобы неповадно было.

– Ну и как ты его найдёшь?

Макс фыркнул и уверенно взмахнул ладонью: дескать, без паники, не учи учёного.

– Ерундой ты занимаешься, Максим. Раз по запросу на пеленг ничего не вышло, значит, телефон выключен. Или выкинул он его, или аккумулятор сел давно…

– Во-о-т. Поэтому… – Макс ударил по клавише ввода и поманил меня. – Поэтому зайдём с другой стороны. Поищем среди развлекательно-зрелищных мероприятий.

– Кого? Этого Ника?!

– Зачем Ника? Брата его, Фильку. Ты же лицо запомнила?

– Да.

– Тогда смотри внимательно, вот афиши всех художественных выставок, которые сейчас проходят в Питере. Раз у него даже критика есть, значит, не ерунда какая-нибудь, а что-то солидное.

Я встала у Макса за спиной, обняла его за шею и уставилась на экран.

Макс неторопливо прокручивал бесконечную ленту с афишами. Далеко не на всех были фотографии самих творцов, поэтому я сосредоточилась на именах.

– Стоп, стоп! Вернись-ка назад. Там был какой-то Филипп…

Оказалось, не художник. Филипп Корышев, скульптор, малые формы. Выставка в Таврическом дворце. Фотографии скульптора на афише не было, только изящный бронзовый единорог.

– Странно. И фамилия знакомая… Макс, проверь-ка его.

Поисковик выдал несколько снимков с открытия выставки. Это было именно тот самый Филька из кафе.

– Ну, надо же… – пробормотал Макс, продолжая озадачивать поисковик. – Семейка у него интересная. Отец – владелец небольшой фармацевтической фабрики в Питере. Мать – политикой занимается, сейчас выдвинулась аж в губернаторы.

– А, так вот почему фамилия знакомая.

– Ну да, – кивнул Макс на окно. – Вот, выгляни наружу: на перекрёстке рекламный билборд.

Я отцепилась от шеи Макса и вышла на балкон. Внизу на перекрёстке с огромного рекламного щита пялилась на прохожих седовласая, но моложавая дама раннепенсионного возраста с суровой, немного желчной улыбкой. Мария Корышева, кандидат в губернаторы. «Бла-бла… Замужем, есть взрослый сын»…

– Как я поняла, она прикидывается, что у неё только один сын, – сказала я, возвращаясь в комнату к Максу.

– Это не удивительно. Не всякое родство в её деле полезно, – задумчиво протянул Макс и развернул ко мне ноут. – Погляди-ка внимательно. Этот?

С экрана насторожённо смотрел молодой узколицый и остроносый парень. Невнятного цвета рыжевато-русые волосы, зачёсанные назад, одна бровь чуть выше другой, кожа и губы слишком бледные. В целом ничего особенного, кроме разве того, что фотография была открыта на служебном поисковом сайте питерской дружины.

– Он что, из наших? – изумилась я.

– Ты сначала скажи, это он или нет? – уточнил Макс.

– А я не знаю.

– Как это? – Макс вытаращил глаза.

– Первый раз я видела его со спины. Второй – в тёмном дворе при свете фитюльки в телефоне, когда у него физиономия была вся в кровище. Я его просто не разглядела!

Макс вздохнул:

– Ну, не разглядела – и ладно. Всё равно у будущей губернаторши Корышевой на самом деле два сына, а у скульптора Корышева, соответственно, один брат. Так что узнала ты его, не узнала – не важно. Других вариантов нет. Вот он, твой ворюга: Корышев Никита, поднадзорная кикимора, вторая группа.

– Знаешь, это даже как-то не смешно совсем, – вздохнула я, рассматривая ворюгу. – На весь Питер на свободе осталась пара тысяч кикимор, но такое ощущение, что они все встали в очередь со мной познакомиться.

– То есть, если бы тебя ограбил обыкновенный гопник, это тебе понравилось бы больше?

– Вполне возможно… А это не твой клиент, случайно?

Макс пожал плечами:

– И да, и нет. Им Лабазников занимался. После его гибели его поднадзорных поделили на всех оставшихся. Корышев достался мне, но я его ещё в глаза не видел – не успел, – Макс встрепенулся и озорно подмигнул мне. – Вот какой отличный повод побыстрее познакомиться и побеседовать! Надо будет навестить его на днях.

– Я с тобой!

Макс покачал головой:

– Не надо. Нельзя рисковать из-за такой мелочи, как телефон, который тебе и не особо нужен. Я со всем разберусь сам.

– Да при чём тут телефон?! Мне же интересно!

– Лада! – голос Макса окреп до металла.

– Карпенко боишься?!

Макс криво улыбнулся и покачал головой:

– Будто бы я без Карпенко не соображаю, куда можно тебя брать, а куда нельзя. Уж поверь мне, я никогда не пойду с тобой вместе навещать кикимору второй группы.

– А тебя, кстати, не смущает, что кикимора второй группы расхаживает по улицам, как ни в чём не бывало?

– Здесь… – Макс ткнул пальцем в ноут, – … здесь написано, что он оставлен на свободе и под стандартным надзором по решению суда. Несмотря на вторую группу, признан общественно неопасным. Хорошо, видимо, быть сынком больших людей, даже отвергнутым…

– Маа-акс, ну можно будет мне с тобой к нему?

– Нет.

Я повернулась, вышла на балкон и облокотилась на перила. Внизу под домом небольшой скверик с цветущей сиренью и парой скамеек, рядом перекрёсток с тем самым рекламным щитом, а чуть дальше впереди, через квартал, хорошо видно, как по Московскому проспекту туда-сюда мчатся машины. А здесь, на боковой улочке, ещё относительно тихо. Именно в таком месте я и хотела жить. И чтобы вот так высоко: седьмой этаж сталинки. И чтобы обязательно был балкон на восток, и на ночь в тёплое время не закрывать дверь, и чтобы ветер шевелил длинную лёгкую занавеску, парусом задувая её в комнату. И чтобы рано-рано утром, едва вскочив с постели, можно было выйти на балкон и смотреть, как солнце встаёт. Именно такую квартиру я себе и нашла, когда мы с Эриком договорились, что я от него съезжаю.

Правда, ещё я мечтала завести кота, а лучше двух – серого и рыжего, чтобы мурчали мне песенки. Но вместо котов у меня поселился Макс.

Если Макс сказал, что он никогда не сделает нечто этакое, упрашивать его бесполезно. Он правильный. Иногда вот просто убила бы его за эту правильность, до чего раздражает порой. А с другой стороны, должен же в этом безумном мире быть кто-то совсем правильный. Людей хороших много, но все они норовят как-нибудь да сглупить, надеясь, что если глупость делается из благих побуждений, то будет она прощена свыше, и нехороших последствий не наступит. Да, как бы не так… Вот и нужны такие правильные, как Макс, чтобы хороших людей направлять, куда следует. А уж плохие ребята Максу пусть лучше совсем на дороге не попадаются. Но он всё-таки не прописной идеал, а обычный парень, не без пунктиков. И больное место у него одно: Макс терпеть не может кикимор. И при этом любит то, чем занимается, – такая вот странность. Хотя, возможно, потому и любит свою работу в дружине, что это даёт ему возможность держать под контролем тех, кого он ненавидит.

– Обиделась? – Макс встал рядом у балконных перил.

– Не-а, больно надо. Я на Карпенко не обиделась, так на тебя уж и подавно не буду.

Макс закинул руку мне на плечи, привлёк к себе, потёрся лбом о мой затылок.

Люблю, когда он так делает.

От Макса пахнет миндалём и сандалом. Когда-то в начале нашей дружбы… да, тогда всё это ещё было дружбой… я купила ему на день рождения мужскую туалетную воду с сандалом. А потом, когда флакон подходил к концу, покупала ещё и ещё… Теперь мне кажется, что это его собственный запах – так он с ним сроднился.

– Максюша…

– Да?

– А что будет, если я… если я заболею?

Его замешательство длилось пару секунд, не больше.

– Что за вздор?!

– Ну, пусть вздор. Но ты скажи, что ты тогда будешь делать?

– Бред какой… – проворчал Макс. – Я вообще об этом не думал.

– Это неправда, Макс. Ты должен был думать об этом. Ты мой надзиратель, тебе положено.

– Да кто тебе эти мысли в голову вбил?! – разозлился Макс, отстранил меня, развернул лицом к себе. – Ну-ка, посмотри мне в глаза!

Они у него красивые, глаза. Тёмно-синие, внимательные. А смотрит Макс на меня немного снизу вверх. Ну, вот так вышло: не все отличные парни могут богатырским ростом похвастаться. Макс невысокий, и при моих ста восьмидесяти сантиметрах он чуть ниже меня. Что мне нравится, никаких комплексов по этому поводу у него нет.

– Никто мне ничего не вбивал, – ответила я, глядя, как Макс и просил, ему в глаза. – Просто иногда что-то или кто-то опять напоминает мне, что я другая.

– Никакая ты не другая, – строго возразил Макс. – Я не верю в теорию о наследственном риске. Я, конечно, не научный гений, но мой личный опыт говорит, что эта теория – полный бред. И с надзором для таких, как ты, это какой-то чудовищный законодательный перегиб. Заболеть может кто угодно. И ты. И я тоже… – он вопросительно прищурился. – А если я заболею, что тогда будешь делать ты?

Я пожала плечами:

– Что и обычно. Я ведь умею помочь…

– А я разве не умею? – он печально улыбнулся.

– И ты будешь со мной возиться? Я же стану одной из них! Я же знаю, что это для тебя значит!

Макс закрыл мне рот ладонью и болезненно поморщился:

– Я не хочу этого слышать.

Я сдёрнула его руку:

– А если всё-таки…

– Ладушка! – раздражённо оборвал меня Макс. – Не надо никаких «если». Пожалуйста, не надо! Будем мы больны или здоровы, дело не в этом!

– А в чём?

– Будем ли мы верить друг другу так, как сейчас.

Я обняла его за шею, прижалась, вдыхая сандал.

– А что ты так рано вскочила? – строго спросил Макс. – Мы же слишком поздно легли вчера.

Я выпрямилась и улыбнулась ему:

– Просто хотела с тобой позавтракать, поговорить, проводить тебя…

– Спала бы и спала ещё, – с притворным недовольством проворчал Макс. – Ну, ладно, мне пора по делам, а ты ложись, досыпай.

– Не хочу, совершенно. Сегодня что-то совсем не спится.

Макс чуть заметно прищурился, и мне показалось, что в его взгляде промелькнула тревога.

– Ты что, Максюша? – удивилась я. – Не бойся за меня. Я в порядке!

– Я ничего не боюсь, – твёрдо сказал Макс и крепко-крепко обнял.

Я слышала его спокойное размеренное дыхание.

– Ничего не боюсь, – повторил он. – И ты не смей бояться.

Глава 6

Дежурство прошло без происшествий. Новичок, возможно, побегал бы в мыле и на нервах, но такой бывалой, как я, даже суетиться не пришлось. Да и пациенты Эрика – или, как он предпочитал, «подопечные» – действительно помогали. Впрочем, удивляться тут нечему. Кикиморы никогда не бросают себе подобных, потому что понимают: если не будут друг другу помогать – никто больше не поможет.

Ближе к утру у нас уже была тишь и благодать. Перед рассветом я ещё раз навестила лежащих в коконе, убедилась, что всё спокойно, и ушла туда, где местные жители развлекались ночью, чем могли: рассказывали байки.

Самое большое помещение в подвале было отведено под общую комнату. Тут бы надо было сказать «спальню», но хоть кровати здесь и стояли, спать в этой комнате практически не спали. Жили все вместе, несмотря на возраст и пол, будто в детском саду. И так же, как в детском саду, когда в тихий час не спится, травили бесконечные байки по кругу. А кикиморам никогда не спится, поэтому фольклор в подвале расцветал пышным цветом – только записывай.

Когда я с кружкой кофе присела на ничейную койку, Вероника как раз завела свою любимую историю. Все в детстве рассказывали друг другу про чёрную-чёрную комнату, в которой стоит чёрный-чёрный гроб… ну, или ещё что-нибудь в этом же роде, тоже обязательно чёрное. У кикимор тоже есть своя культовая страшилка – про чёрный кокон. И Вероника очень любит рассказывать её, когда у Эрика в очередной раз полностью обновляется контингент.

Сама же Вероника уже полтора года живёт в подвале. Девать нам её некуда. Если следовать инструкциям, Веронику следует передать на судебное освидетельствование, которое обязательно придёт к выводу, что девушку надо поместить в заключение с самым суровым режимом. А там, вероятнее всего, Веронику просто под шумок умертвят тем или иным способом, потому что возиться с экземпляром, на счету которого смерти невинных, никто не будет. Только Эрик с ней и возится, считая небезнадёжной. Но он прекрасно понимает, что, кроме него, так считать никто не станет. Вот и живёт Вероника столько времени у Эрика под неусыпным присмотром.

Вероника на пару лет старше меня. Глядя на неё, ни за что не скажешь, что она опасна. Странная немного, рыжая, бойкая, неутомимая. В общем, забавная и прикольная. Только, когда думаю о ней, мне становится очень страшно за Эрика, который так часто остаётся с ней наедине и позволяет ей помогать ему. Сейчас она выглядит просто как дамочка с небольшим приветом. В её голове однажды сработал барьер – сильнейшая психологическая защита, позволившая Веронике забыть, что она загрызла несколько человек, в том числе своего маленького сына. Вероника понимает, что она – кикимора, осознаёт, что она здесь, в подвале, неспроста, но ничего о себе не помнит и на свободу не рвётся. Вот только я постоянно думаю: а ну как она вспомнит…

Вероника только что, несколько часов назад вышла из кокона. В коконе она была спокойна и выглядела ангелом. Сейчас, после душа это уже обычный вертлявый бесёнок с ещё мокрой кудрявой гривой. Рассказывает свою байку, как всегда, вдохновенно – прямо артистка. Кто первый раз её слушает, тот вообще сидит, открыв рот.

На этот раз слушателей у Вероники целая дюжина. Есть ещё совсем дети – трое мальчишек и девчонка, все не старше пятнадцати. Когда их отловили оперативные группы, была опасность, что родители, не желающие признавать очевидного, снова сдадут подростков на так называемое «лечение», от которого бедняги чуть раньше или чуть позже непременно отдадут концы. Поэтому, как и в недавнем случае с руфером Романом, Эрик просто никуда не отдал беглецов. Подростки до сих пор числятся в розыске.

А кое-кто из нынешних обитателей подвала совсем взрослые. Некоторые – новички, впервые попавшие в сложную и опасную ситуацию, но есть и прожжённые, умудрённые уже кикиморы, для которых подвал Эрика – нечто вроде выигрыша в лотерею, возможность провести несколько недель в месте, где правильно понимают их потребности и никогда не причинят боли.

За годы, которые Эрик работал в питерской дружине, а я путалась у всех под ногами, видела я всё это не раз.

Хотя началось это для меня намного раньше. Тогда, когда мой отец вдруг перестал спать.

ККМР. Клиническое криптогенное ментальное расстройство. Заумная формулировка несёт, конечно, кое-какой смысл, но ничегошеньки не объясняет. В переводе на русский устный означает полный пшик. «Ментальное расстройство» – это и ежу понятно, это значит, что у кого-то не всё в порядке с головой. Или, если угодно, прохудилась и съехала крыша. Или не все оказались дома. Почему это расстройство случается с одним и не случается с другим, что тут становится причиной – органические поражения или наоборот, совсем нематериальное нарушение гармонии со Вселенной, так до сих пор никто и не знает. Неизвестно, откуда это заболевание берётся, поэтому оно обозначается умным словом «криптогенное». Ну, а раз никто ничего не знает, то надо как-то за ум браться и выяснить всё как можно быстрее. Болезнь требует серьёзных исследований и обоснованных подходов к лечению, поэтому расстройство ещё и «клиническое». Так что, если подытожить, то витиеватое название означает некую болезнь, которая чёрт знает откуда и почему взялась, и леший знает, что со всем этим делать. И видимо, пока чёрт да леший между собой не договорятся, это безумие будет продолжаться.

ККМР. КиКиМоРа. Так в народе стали называть заболевших почти сразу после того, как было официально объявлено о неконтролируемой вспышке нового заболевания и озвучено его полное название.

Начинается всё с бессонницы. И бессонница эта не обычная – не та мучительная гадость, которая вытягивает из своей жертвы все силы. Нет. Просто человек вдруг перестаёт спать, совершенно не чувствуя при этом никакой усталости. Когда такое случается с ребёнком, его жизнь превращается в кошмар. Все хотят, чтобы ты спал тогда, когда этого хотят от тебя взрослые, то есть каждую ночь. А тебе не хочется спать, и никак не получается быть хорошим и послушным. Но взрослые не понимают – они хотят, чтобы ты вёл себя, как все, а раз ты не можешь, как все, значит, надо заставить тебя силой.

Со взрослыми поначалу бывает чуть легче. Ну, не спится и не спится. Даже ещё и лучше. Особенно, если работы много, или если дома младенец, с которым всё равно не поспишь по-человечески. Вот и мой отец сначала радовался, что спать расхотелось. Неделями круглосуточно сидел за своими чертежами и расчётами, стал успевать к сроку со всеми проектами и набрал ещё кучу дополнительных заказов.

Но если ты живой человек, будь ты хоть и кикиморой, а спать время от времени всё равно приходится. Сон на кикимору наваливается неожиданно, но неумолимо. Опытные, годами настраивающие свой организм, уже умеют чувствовать приближение этого крепкого неумолимого сна – кокона. Они умеют на это время забраться в такое место, где никто не потревожит. А новички – те просто валятся с ног там, где кокон настиг их.

Силой вывести кикимору из кокона невероятно трудно, но если задаться целью, то возможно. Но – опасно. Если кикимору насильно разбудить один раз, второй, то, возможно, ничего страшного и не случится, разве только кикимора будет чувствовать себя больной и разбитой. Но чем чаще и грубее выводить из кокона, тем агрессивнее будет реакция. Тем ужаснее может быть срыв.

Конечно, сразу же возникли теории о том, как лечить кикимор. И хотя людям здравым быстро стало понятно, что переломить болезнь силой медикаментов невозможно, многие продолжают надеяться на такое лечение.