Глава 1. Ирина

Кто решил, что сделать глянцевый натяжной потолок в жилой комнате отличная идея? Я таращилась на лакированную поверхность, и чувствовала себя, как на операционном столе или столе для вивисекции. По моим представлениям, конечно, как на операционном столе, хоть двадцать пять лет жизни я обходилась без врачебных манипуляций, и «вивисекция» – слово в моём лексиконе чужеродное.

Раздраженно перевернулась на бок, уставилась в стену с обоями, попыталась смириться с жёлтыми цветами на размытом грязно-голубом фоне. Я до сих пор помнила, как эти обои покупали, и что они мне категорически не нравились. Зато продавались со скидкой, потому выбор пал на жёлтые кляксы, мутный голубой фон, а обои помнили меня. Как я лежала здесь почти семь лет назад и глотала слёзы обиды, отчаяния и любви. Самой первой, самой настоящей, на всю оставшуюся жизнь! Благо хоть недолгую. В двадцать пять лет я собиралась постареть, а в тридцать превратиться в страдающую старческим слабоумием бабку.

И вот, спустя семь лет, я находилась в той же комнате, смотрела на те же обои, глядела в нелепый, на фоне старых стен, глянцевый потолок, и стареть не собиралась. Поумнеть бы к тридцати годам. Ведь то, что я делала прямо сейчас, и за несколько часов до этого абсолютно точно не признак ума.

У меня была благоустроенная жизнь, приличная работа, хорошая квартира в центре города, который любила всей душой. Последнее, о чём я мечтала, – рвануть в южный, приморский городок собственного детства, раздражённо взбивать подушку, страдать от духоты летней ночи, пытаться уснуть, слушая пьяные разговоры, несущиеся в окно – источник моей бессонницы.

Стоило встать, закрыть окно, включить сплит-систему, перестать подслушивать, изображая мёртвого опоссума, но тогда бы я не слышала голос любви всей моей жизни. Той самой – первой, настоящей, которая навсегда.

– Мне сразу твоя Лийка не понравилась, – повторил примерно двухсотый раз за вечер Коля – мой родной брат, лучший друг любви всей моей жизни, а прямо сейчас – пьяный, тридцатипятилетний подводник в отпуске. – Цыпе, кстати, тоже, а дети, они как звери: плохого человека сразу чуют! – это про меня.

В одном предложении назвать и ребёнком, и животным двадцатипятилетнюю обладательницу длинных ног, упругой задницы и груди третьего размера мог только Колян.

– Правильно делаешь, что разводишься, – продолжал Коля. – Найдём мы тебе бабу, правда, Нюта?

– Обязательно, – отозвалась жена брата, мать его троих детей, боевая подруга, кладезь всяческих достоинств, начиная от внешности, заканчивая умением готовить.

– Нют, хоть подругу твою, Диану! – продолжил брат. – А что? Женщина хозяйственная, ладная, грудь во какая!

– Сейчас спать отправишься, – резанула Нюта. – Давно на Динкину грудь смотришь, спрашивается? Шрам от аппендицита часом не разглядел?

– Я? Не пялюсь я, пацаны рассказывали! Честное слово, в глаза грудь Динки не видел. У неё и нет сисек-то. Это я так… Глеба поддержать.

– Конечно, нет, – фыркнула Нюта. – Пятый размер.

– Да ты что? – наиграно удивился Коля. Когда бог выдавал умение врать, мой братец точно стоял в очереди за чем-то другим. – Глаза у Дианы в пол лица, лупатые, синие, как море, – продолжил сватать Коля. – Ляжки крепкие, лошадиные!

– Шёл бы ты спать, Колёк, – раздался голос того, ради кого я пролетела почти пять тысяч километров. – Договоришься.

– Уже договорился, – буркнула Нюта.

– Я же от чистого сердца. Диана твоя – красивая, яркая, одинокая. Чем не пара Голованову?

– Колян, уймись. Делать мне нечего, на Кольский полуостров ехать за какой-то Дианой? Да и завязал я.

– С чем?

– С красавицами завязал. Хочу простую, домашнюю, тёплую, хозяйственную. Видеть по утрам сонную, и не понимать, что больше хочется – переспать прямо сейчас или затискать. Вот, такую как Нютка хочу.

– Но, но, но, – послышалось возмущённое бурчание брата.

– Поехал я домой, – ответил Глеб. – Мужика не бей сильно, пригодится. – Наверняка он обратился к Нюте, демонстрируя знаменитую улыбку – смесь восхищения и снисходительности.

– Не за рулём? – обеспокоилась Нютка.

– Не, такси вызвал, завтра машину заберу. Ворота помню, как открываются. Цыпе привет.

Через пять минут двор осветили фары подъехавшего такси, Голованов укатил, я закрыла окно и наконец-то провалилась в долгожданный сон.

Я чувствовала вкус его языка между своих губ, лёгкие поглаживания-заигрывания, прерывающиеся тяжёлым мужским дыханием, от которого внутри всё цепенело и сладко-сладко ныло. Вкус, от которого разум испарялся, сердце заходилось в бешеном темпе, дыхание сбивалось. Между ног становилось горячо, я рефлекторно сжимала бёдра, когда мужская ладонь настойчиво разводила их в сторону, поглаживая эпицентр моего желания, становившееся неистовым. Глубокий поцелуй застал меня врасплох, язык, который протискивался глубже и глубже, завоёвывал границы дозволенного, заставил растеряться. Мелькнувшая мысль о бегстве погибла под спудом обрушившихся на тело безумных ласк. Настоящих, умелых, взрослых. От них дыхание перерастало в стон, кружево трусов становилось нещадно мокрым, а организм требовал разрядку. Сейчас же, сейчас…

От острого требования тела я проснулась, рука машинально отправилась в пижамные шорты, пальцы сделали своё дело, сбрасывая гнетущее напряжение. Я откинулась на подушку, зажмурила глаза. Самоудовлетворение стало неотъемлемой частью моей жизни. А ведь у меня были стабильные отношения с приятным во всех смыслах мужчиной. Они не тянули на романтическую историю любви, но в комплекте с регулярными, можно сказать, удовлетворительными занятиями сексом шло симпатичное лицо, прокаченный торс и сносное чувство юмора.

С добрым утром, Цыплакова Ирина Васильевна!

Вскоре, несмотря на раннее время, частный двор Цыплаковых заполнился разговорами, детским визгом, громыханием посуды, выразительными стонами Коли, не менее выразительным сердитым шипением Нюты, довольным голосом мамы и громогласным «догоню-догоню» отца в адрес внуков.

– Ириш, завтракать будешь? – окликнула меня мама, когда я полусонная шлёпала из уличного душа. – Я овсяную кашу сварила, как ты любишь. Инжир добавила!

– Спасибо… – А что еще ответить? С детства не выношу овсяную кашу, инжир, и вообще – завтракать. Столько времени молчала, теперь тем более лучше помалкивать.

У родителей настоящий праздник. Приехали сын с женой, внуки, и даже дочь, которая отказывалась совать нос в родное гнездо, примчалась по неведомой причине. Стоит ли вспоминать, как я давилась завтраком каждое утро? В конце концов, наверняка правильно кормить ребёнка перед школой, зная, что обед в два часа дня вряд ли будет съеден. В детях я ничего не понимала, в ближайшие десять лет не собиралась разбираться, потому оспаривать родительский авторитет желания не возникало.

– Здравствуйте всем! – раздалось со стороны двора, там, где обычно оставляют машины отдыхающие, а вчера бросил свой внедорожник Глеб.

– Здрав, – ответил брат.

– Привет, – пискнула Нюта, на ходу поймала младшего сына двух лет от роду, решившего до завтрака наесться грушей-падалицей.

– Проходи, проходи, Глебушка, – засуетилась мама. – Позавтракай с нами, голодный, небось, ходишь.

– Спасибо, Лариса Павловна, – ответил несчастный голодающий ростом выше ста девяноста сантиметров, обладатель широкой грудной клетки, объёмных мускулов на руках, что бугрились сквозь длинные рукава светлой рубашки. На животе, я уверена в этом, красовались рельефные кубики, косые, поперечные и прочие полагающиеся привлекательным альфа-самцам мышцы.

– Какая Лариса Павловна? Тётя Лариса, – зачастила пуще прежнего мама. – Садись, садись, Глебушка, поешь по-человечески.

– Спасибо, с радостью, – согласился несчастный владелец сети частных клиник, обладатель внушительного внедорожника, стоимостью выше, чем всё имущество Цыплаковых, нажитое за тридцать пять лет брака.

– Цыпа! – Наконец голодный разнесчастный Глебушка заметил меня.

Впился взглядом, и я отошла на пару шагов, чтобы ему стало лучше видно. Это для брата я оставалась ребёнком и зверьком в одном лице, для папы вовсе из пеленок не выросла, а для всего остального человечества считалась настоящей красавицей, правда не самого высокого роста.

Никакого преувеличения – красавицей. Непонятно, как у заурядных родителей среднего роста и внешности родился ребёнок подобного обличья. Говорили, я похожа на бабушку со стороны отца – актрису Иркутского академического драматического театра, ту самую, в чьей трёхкомнатной квартире я жила центре Иркутска. В одной из комнат, кстати, до сих пор висели старые афиши с портретами молодой бабушки – особого сходства с собой я не видела, однако версия оставалась рабочей.

Я могла смело выбрать карьеру фотомодели и преуспеть в ней. Стать знаменитой блогершей, основной контент которой фотографии красивого лица, плоского живота, длинных, стройных ног, упругой задницы, а ещё груди почти идеальной формы и ухоженных волос. Одним словом – воплощенная мечта инстаграма.

Обычно я не думала о собственной внешности в столь красноречивых выражениях. Откровенно говоря, красота принесла мне мало счастья, зато проблем, пока я не осознала её силу, доставила массу. В любой другой ситуации я бы не вспомнила о своих достоинствах, но только не тогда, когда передо мной возник собственной самовлюблённой персоной Голованов Глеб. Считайте это инстинктом самосохранения!

Мужской оценивающий взгляд скользил по мне. Я знала, что он видит: распущенные, невысохшие после душа волосы, капли воды, стекающие по ткани белого сарафана, который едва-едва доходил до середины бедра. Чётко очерченную линию груди и, да, вызывающе торчащие соски.

– Иди хоть обниму тебя, Цыпа! – громыхнул Глеб.

Он распахнул объятья, сделал несколько наглых шагов в мою сторону, подхватил, прижал к себе, раскачивая из стороны в сторону. Мои ноги болтались в воздухе, сланцы разлетелись в разные стороны, мне не оставалось ничего другого, как вцепиться в шею Глеба и покорно висеть, в ожидании, когда любовь всей моей жизни остановится.

Когда сухие губы Глеба расцеловали меня в щеки, сначала в правую, потом в левую, следом в нос, и будто случайно скользнули у губ, я напряглась. Застыла. Но была тут же оставлена в сторону со смешками и ворчанием, мол, дети растут, а они, старики, лишь чахнут, вянут, дряхлеют. Дряхлеют, как же… Очевидное доказательство «дряхлости» упиралось в мой живот секундой раньше. Не чахлое, не дряхлое и уж точно не вялое доказательство.

В свою комнату я влетела с космической скоростью, рухнула на кровать, попыталась справиться с горящими щеками, судорожным дыханием, беснующимся сердцем, горячим огнем, растекающимся внизу живота. Сердце грозило проломить грудную клетку, руки тряслись, как в лихорадке, губы высохли. Я облизывала их, прикусывала, вспоминая вкус легкого дыхания Глеба несколько минут назад.

Машинально скользнула рукой по талии, там, где казалось, осталось тепло его ладней, опустилась по крепко сведённым бёдрам и погасила непонятно откуда взявшиеся слёзы. Я должна была переболеть наваждением по имени Голованов Глеб. Он сделал всё, чтобы именно так и случилось. Приложил максимум усилий, проехался танком по моей любви, сделал разворот на месте, втоптал всё, что я лелеяла не один год. Однако стоило нашим телам соприкоснуться, как мои руки затряслись, а внутренности свело от жаркого, невыносимого желания.

С горем пополам мне удалось успокоиться. Постепенно я выровняла дыхание, собралась с мыслями. Не для того я уехала за пять тысяч километром от родного дома, начала жить взрослой, полноценной жизнью самодостаточной женщины, чтобы снова попасться в ловушку собственных чувств. Я неспешно переоделась в более подходящее ситуации платье, и спустилась в беседку под увитым виноградом навесом, к общему завтраку.

Глеб уехал, сидящие за общим столом живо обсуждали новость номер один: Головановы разводятся. После семи лет брака, четырнадцати лет отношений делят имущество через суд, ругаются, скандалят. Уму непостижимо! Такая хорошая, дружная, любящая пара! Детей, правда, не нажили, но семьёй были красивой. Крепкой, всем злопыхателям на зависть.

И что самое невероятное: именно Лия стала инициатором развода. Вернее, на развод подал Глеб, а что ему оставалось, когда жена загуляла с молоденьким, двадцатитрехлетним представителем армянской диаспоры. Скандал стоял на весь белый свет.

Горе любовник из уважаемой влиятельной семьи, в планы которой точно не входили натянутые отношения с важными персонами побережья – Головановыми отцом и сыном. Обалдевший папаша любовника спешно отправил сына подальше из города. Говорили, что заграницу к дальним родственником, чтобы приглядывали, как бы «влюблённый» не натворил глупостей. Кровь южная, молодая, горячая. Глеб выставил за порог изменщицу, оплатил билеты к маме в Нижегородскую область и подал на развод.

Собственно это не стало для меня новостью. Увы, именно из-за развода Глеба я бросила свою размеренную, обустроенную, благополучную жизнь и рванула в родительский дом на побережье Чёрного моря. Несмотря на лето, на то, что искренне, всем организмом от макушки до пяток ненавидела жару, пыль, толчею отдыхающих и прочее, по неведомым причинам привлекавшее толпы туристов на крохотный клочок земли у берега тёплого моря.

Утром я узнала о том, что Глеб разводится, а значит, у меня появился шанс на реванш: уж в этот раз я точно не сбегу, трусливо поджав хвост, спустя семь лет найду способ проехаться по Голованову с тем же цинизмом, с которым он прокатился по моей любви. Так что вечером я уже сходила с трапа самолёта, щипая себя за руки, не веря самой себе.

Где-то между этими событиями уместился разговор с Нютой, в котором она сетовала на ситуацию с Головановым. Глебу она сочувствовала всем сердцем, Лию поливала последними словами, что не пристало говорить дочери и жене кадровых военных, но своя рубашка ей была ближе. Николай принялся с завидным энтузиазмом утешать друга, а на это никакого здоровья не хватит. «И вообще» – многозначительно добавила Нюта.

Тогда же состоялся спешный разговор с Вадимом, который только глазами хлопал, да пытался понять, какая муха меня укусила. Он даже не сообразил отвезти меня в аэропорт. И к лучшему! Наверняка, я была похожа на алкоголика, собирающегося развязать. Отвечать на вопросы Вадима не хотелось, говорить правду – тем более.

И ещё договорённость с соседкой-пенсионеркой, что она приглядит за квартирой. Домашних животных и цветов у меня никогда не было, но мало ли – глаз всегда нужен. Там же спешная покупка билета, по цене которого можно бюджетно отдохнуть в Турции. Быстрый звонок Коле, честное-пречестное заявление, что в кои-то веки выдалась возможность навестить родителей. Повидать его, Нюту, племянников – младшего ребенка я видела лишь на фотографиях.

Чуть позже состоялся приезд домой. Суета: хлопоты мамы, громкий, армейский выговор папы, визги племянников, пара драк между ними же. Ночной приезд Глеба с двумя бутылками бурбона. Моё бегство в комнату под предлогом дичайшей усталости. Бессонная ночь, утренний ритуал, объятья, недопоцелуй Голованова и…

«Что „и“?» – спрашивала я себя и не находила ответа.

Меня ждало возвращение в собственную юность, и в этот раз я не собиралась отступать. Этим летом самодовольная, снисходительная улыбка обязательно сползёт с лица Голованова Глеба.