Пересмешник так и не успел договорить, потому что Эсме приложила палец к губам и взгляд ее устремился на что-то за его спиной. В больших глазах целительницы отразился страх, но она не закричала, не бросилась бежать, а с обреченным видом смотрела на поднявшуюся из воды мерцающую сеть – полупрозрачную, но все-таки материальную, да к тому же пугающе близкую. Что за исполинский рыбак решил поохотиться на «Невесту ветра»? Отчего-то это было страшнее, чем встреча с глубинным ужасом – может, потому, что капитана не оказалось рядом. Хаген стоял и дрожал, как заяц; он понимал, что если выживет, то будет вспоминать об этой ночи со стыдом. Сеть внушала ужас, потому что держать ее мог только сам Великий Шторм.

Собрав последние остатки храбрости, пересмешник заслонил собой неподвижную Эсме.

Сеть ринулась на них. Хаген зажмурился: «Заступница, пощади!»

Это было похоже на бег сквозь густые заросли – ветви секут по рукам, жалят лицо, а глаза открыть нельзя, если они тебе дороги. Так и бежишь вслепую, словно зверь, спасающийся от лесного пожара; мчишься, не разбирая дороги, скрываясь от угрозы, которая дышит в затылок. Интуитивно Хаген понял: падать нельзя. Нужно выстоять, и тогда все будет хорошо.

А еще он понял, что от этого врага сбежать не удастся.

В следующий миг Хагену показалось, что его голова вот-вот взорвется. Сразу две чуждые сущности проникли в его сознание и принялись там орудовать с бесцеремонностью воров, связавших сонного хозяина его же собственной простыней и взявшихся потрошить сундуки. Что они искали, он не понял, но перепугался до полусмерти. Перед его глазами беспорядочно скользили воспоминания; утаить хоть что-нибудь от чужаков оказалось невозможно – они бесцеремонно совали повсюду носы, отбрасывали ненужное и подолгу рассматривали что-то, казавшееся самому магусу незначительным. Он именно этого и боялся, когда заключал контракт с Крейном, он не хотел кому-либо открывать свой разум – и вот, доигрался.

Потом Хаген потерял сознание, а когда он снова пришел в себя, луна неспешно проплывала по темному небу, «Невеста ветра» неслась вперед и вперед, как будто ничего особенного не случилось. Выходит, прошло не так много времени? Приподнявшись на локтях, пересмешник огляделся. Зрение было затуманено, но ему не требовалось видеть капитана, чтобы узнать его.

Эсме на палубе не оказалось.

– Вставай.

Он не сразу разглядел протянутую руку. Ладонь Крейна оказалась очень горячей… или это Хаген так замерз, пока был без чувств?

– Поздравляю, – сказал капитан без улыбки. – Ты прошел экватор и познакомился с его охраной. Должен заметить, ты вел себя достойно. Многие ломаются сразу, просят отпустить, пощадить и так далее. Ты выдержал.

Сдержанная похвала заставила матроса задрожать так, что застучали зубы. Выходит, это выворачивание наизнанку и было пресловутым морским крещением?!

– Теперь понимаешь, отчего истории о переходе экватора такие разные? – поинтересовался Крейн. – Думаю, ты и сам не станешь никому говорить правду. О таких вещах иной раз не рассказывают даже близким.

Хаген кивнул и, слегка заикаясь, спросил:

– Но з-зачем, капитан? Что это вообще… было? Или кто это был?

– Понятия не имею, – признался Кристобаль Крейн. – К кому-то они являются сразу, а некоторым везет, как тебе и Эсме, – мы ведь уже переходили экватор однажды. Они словно ищут кого-то. И готовы искать хоть целую вечность.

– А где Эсме?

– В своей каюте. – По лицу Крейна скользнуло темное облако. – Ей пришлось тяжелее, чем тебе. Целителям всегда тяжело. Ах да – чуть не забыл…

Он протянул руку и вложил в ладонь Хагена что-то маленькое, блестящее:

– Твоя по праву. Носить ее или нет, каждый решает сам.

Еще долго после того, как капитан ушел, пересмешник стоял на палубе, тупо уставившись на золотую серьгу и размышляя, осмелится ли надеть ее, тем самым признав раз и навсегда, что встреча с охраной экватора – не ночной кошмар.

Утром его разбудили пинком в бок.

– Эй, ты! Вставай!

– Отстань, похмельная рожа… – пробормотал магус, не открывая глаз. – От тебя несет так, что испугался бы и глубинный ужас. Поди прочь…

– Ишь, как заговорил! – раздалось в ответ. – Ты в своем уме, крыса сухопутная? Вставай, ворюга! Верни мой кинжал!

Кинжал?..

Хаген сел, сонно моргая и не обращая внимания на Умберто, который нависал над ним, угрожающе уперев руки в бока. Ах да, кинжал. Ночью пересмешник предпочел оставить оружие Умберто у себя, чтобы пьяный моряк не наделал глупостей, да так и забыл его вернуть. Хаген протянул руку к поясу.

Кинжала не было.

Он покопался как следует в памяти – что же, кракен его побери, случилось с оружием? Когда помощник капитана полез драться возле «Веселой медузы», кинжал точно был у Хагена, а вот потом куда-то подевался. На борту «Невесты ветра» по понятным причинам воровство исключалось, так что оружие исчезло где-то между таверной и кораблем, где-то в Кааме.

То есть пропало навсегда.

– Прости… – Хаген виновато развел руками. – Кажется, я его потерял. Может, в воду уронил, когда мы вчера переходили какой-нибудь из этих крабьих каналов. А еще он мог выскользнуть, когда я вчера затаскивал тебя по трапу на борт…

– Потерял? – прошипел Умберто, сжимая кулаки, и в его глазах зажглись нехорошие огоньки. Молодой моряк был совершенно трезв и совершенно вне себя от гнева, а вот Хаген после ночи на палубе ощущал себя не в лучшей форме. – Потерял?! Это был кинжал моего отца, ты, ублюдок кракена и медузы! Это все, что у меня осталось…

– Хранил бы его в сундуке, – огрызнулся магус. – Я попросил прощения! А теперь оставь меня в покое, крабья башка!

Умберто подбоченился и рявкнул:

– Ты как разговариваешь с помощником капитана, кукушка?

Воспоминание обрушилось, как удар в челюсть.

…Узкая улица заперта с двух сторон: ватага босоногих бандитов, разделившись, загнала жертву в ловушку и теперь не намерена выпускать. Маленький беловолосый мальчик растерянно оглядывается по сторонам; от бессилия ему хочется плакать. Взрослые далеко, а всего-то в двух шагах – ухмыляющиеся рожи, которым наплевать на величие рода Локк.

Точнее, былое величие.

– Эй, седой! – Вожак стаи щербато ухмыляется. Беловолосый мальчик отступает – но тотчас же получает болезненный тычок в спину и падает на колени. Корзина с покупками, которую он как-то умудрился сберечь, убегая от преследователей, переворачивается. Мальчик обреченно следит, как крутобокое красное яблоко катится прямиком в сточную канаву. – Эй! – не унимается вожак. Ему на вид не больше двенадцати; он старше беловолосого всего-то на год-два. – Покажи, как ты умеешь кривляться! Скорчи рожу!

Мальчик размышляет, закусив губу от напряжения. Может, и в самом деле?..

Нет. Запрещено.

Да и не это им в действительности нужно.

– Ну? – Вожак устал ждать, он подходит ближе. Беловолосый рассеянным взглядом окидывает его жилистую фигуру и тщетно пытается спрятать страх под маской безразличия. Сейчас его побьют, отдубасят до полусмерти – возможно, непоправимо испортят лицо. И помощи ждать не от кого. – Чего же ты ждешь, кукушонок?..

Хаген тряхнул головой, словно отгоняя надоедливую муху, а потом бросился на Умберто. Сцепившись, двое покатились по палубе, не обращая внимания на встревоженные возгласы матросов. Шансы были равны: пересмешники среди магусов числились среди слабейших, наряду с воробьями и голубями, и, хотя все без исключения небесные дети превосходили людей не только силой, но и ловкостью, Умберто кипел яростью и восторгом оттого, что наконец-то удалось втянуть кого-то в драку. Оба поддались инстинктам и забыли обо всем; для мыслей о капитане и неизбежном наказании за нарушение дисциплины в их головах не осталось места.

– Эй, прекратите! – крикнул Джа-Джинни.

Драчуны не услышали. Крылану хватило бы сил их разнять, однако он лишь прибавил еще несколько не особо приличных выражений в духе «ну, капитан вам задаст».

Умберто выдыхался быстрее Хагена и пропускал удары чаще. Дрался он с азартом, но особых приемов не знал; этот стиль боя под грозным названием «врежь сильнее, увернись быстрее» был пересмешнику хорошо известен. Он успел взять себя в руки и не сомневался в исходе поединка. Оставалась лишь одна проблема: не покалечить противника. Между тем помощник капитана не осознавал, что ему не хватит сил одолеть магуса, и распалялся все сильнее. Он вполне мог покалечиться сам.

«На другом конце дороги, вымощенной гневом, тебя ждет Великий Шторм с распростертыми объятиями!» – сказал как-то раз Хагену его первый и единственный наставник. Двуличный пройдоха не солгал…

Пересмешник ловким движением отправил молодого моряка на палубу – если бы они сражались на песке, Умберто пропахал бы в нем отменную борозду собственным носом. Против всех ожиданий, он поднялся, шатаясь и вытирая кровь с лица, и снова бросился на магуса, которому оставалось лишь повторить тот же прием.

Но Умберто встал и во второй раз.

– Может, хватит? – спросил Хаген и шагнул назад, опустив руки. От происходящего потянуло безумием, и пересмешником вдруг овладели дурные предчувствия. – По-моему, достаточно… Эй!

Новая слепая атака, тот же результат. Казалось, в Умберто вселился злой дух, и, хотя на этот раз его попытался остановить Бэр, грогану не хватило проворства. Помощник капитана вывернулся из неуклюжих лап, прихватил оба ножа, висевших на поясе громилы, и снова бросился вперед. До этого магус уже заметил, что его противник одинаково хорошо владеет обеими руками, и увернуться от двух лезвий сразу было лишь самую малость сложнее, чем от одного, однако…

Эй, кукушонок!

Голос из прошлого заорал Хагену прямо в ухо, и он, содрогнувшись, промедлил всего-то мгновение. Жгучая боль пронзила правую щеку – куда более сильная, чем от обычного пореза. Словно кипящая лава начала растекаться огромной лужей, к уху, к переносице, к углу челюсти…

Он схватился за лицо и медленно опустился на колени.

Вот и все. От собственной природы далеко не убежишь. Кто виноват, что у пересмешников такие деликатные нервы? Любое повреждение приводит к параличу мышц, и «кривую маску», которой его пугали в детстве, Хаген вскоре увидит собственными глазами – в зеркале.

Жаль, очень жаль, что его изувечил недостойный противник, в драке, случившейся с похмелья, по совершенно дурацкому поводу.

Он лишь урывками видел, что происходит вокруг. Вот Умберто – тяжело дышит, во взгляде уже нет безумия, но это уже ничего не меняет. Вот Джа-Джинни – что-то говорит, хмурится. Вот подол юбки и босые ноги…

– Позволь мне, – мягко проговорила целительница и, взяв его за запястья, вынудила отвести руки от лица. Магус поддался, но зашипел сквозь зубы, когда рана раскрылась, вызвав новый поток раскаленной лавы, хлынувший от пореза к уху. – О-о, да ведь ты внутри совсем не такой, как остальные… Потерпи, я быстро.

– Эсме, снадобье! – воскликнул Джа-Джинни, но целительница как будто не услышала.

Мир вокруг Хагена сдвинулся. На миг он оказался совсем в другом месте – там царила тьма, и посреди тьмы сиял невообразимо прекрасный цветок, – а потом «Невеста ветра» вернулась, и с нею все прочее, но боль, терзающая его лицо, прошла.

Тонкие пальцы коснулись правой щеки.

– Все, – сказала целительница, и лишь теперь он осмелился посмотреть ей в глаза. Она улыбалась, тепло и беззаботно, как будто ничего особенного не произошло. – Ты обязательно должен мне рассказать, что у вас, пересмешников, спрятано под кожей.

– Стоило так торопиться… – проворчал стоявший рядом Джа-Джинни. – Это ведь была просто царапина!

Эсме покачала головой, не сводя глаз с Хагена. Она как будто чего-то ждала. Он нерешительно поднял руку, ощупал кожу – ни следа раны, но это ведь не главное! Подвигал щекой, подергал.

«Заступница, неужели?..»

Он снова спрятал лицо в ладонях, а когда убрал их, целительница воскликнула с притворным негодованием:

– Вот уж не надо нам второго Умберто! Капитан вернется и накажет не того, кого надо. Немедленно верни свое лицо!

Хаген так и сделал – превращение удалось без труда.

Он вскочил, подхватил целительницу на руки и закружил так, что зеленый шарф едва не улетел, подхваченный ветром. Смеясь, она крикнула:

– Поставь меня на место, дубина!

– Славься, Эльга! – воскликнул пересмешник. – Откуда ты узнала? Как ты это сделала? Ты сотворила чудо!

– Никакое не чудо… – Она смутилась и даже покраснела. – Это… не знаю, как его назвать… средоточие твоего дара не было рассечено до конца. Если бы лезвие продвинулось еще на волос – нет, на сотую долю волоса! – я бы ничего не смогла сделать. Но зачем об этом говорить? Я пришла, я успела. Лучше расскажи, как устроены ваши тела, мне интересно. И еще мне интересно, почему ты кинулся на Умберто. Все дело в… том слове?

Хаген помрачнел, но понял, что не сможет увернуться от ответа.

– «Кукушка» – это оскорбление чудовищной силы для любого магуса, не только для пересмешника. Ты ведь знаешь, что кукушки не высиживают яйца, а подбрасывают их в чужие гнезда? Ну так вот, если в семье магусов рождается ребенок, лишенный всего, что свойственно небесным детям, то говорят: «Его принесла кукушка».

– Я считала, лишенных дара магусов называют бескрылыми, – с легким удивлением заметила целительница.

– Как я и сказал, кукушки лишены всего, – с нажимом проговорил Хаген, едва сохраняя спокойствие. – Они обычно живут недолго и отличаются весьма… некрасивой внешностью. Впрочем, «некрасивой» – это мягко сказано. Они безобразны. Лишние пальцы на руках и ногах, перепонки, вертикальные зрачки, чешуя… Все уродства и отклонения, какие только можно вообразить, встречаются у кукушек. Они – полная противоположность нам.

Взгляд Эсме метнулся к его отросшим волосам – наполовину рыжим, наполовину белым. Она болезненно сморщила лоб и кивнула – поняла.

А потом они ощутили приближение капитана, который был очень, очень зол.

^– Ну объясни мне по-человечески, зачем ты это сделал?

Рыжий матрос уставился на своего собутыльника с тем безграничным доверием, которое возникает только после третьей кружки обжигающей сарьи. Они столкнулись в дверях таверны, куда Хаген завернул от отчаяния, надеясь на помощь каких-нибудь богов, ибо шансы на выполнение задания таяли с каждой минутой. Он понимал теперь, как плохо продумал эту часть своего плана. Впрочем, пересмешник весь план продумал плохо – ему просто повезло. Как говорили моряки, Шторм моргнул.

Но теперь владыка грозовых туч устремил на него пристальный немигающий взгляд.

– Я всей душой хочу попасть на ваш фрегат… – начал Хаген, делая вид, будто у него заплетается язык от выпитого. Подходящая история была наготове, и, что бы там ни говорили о сходстве между матросами и их капитаном, сидевший перед ним явно не отличался сообразительностью. – Когда я впервые услышал про «Невесту ветра», мне сразу стало ясно: вот моя судьба…

Рыжий – звали его Грейди – хмыкнул.

– Да уж, мы с тобой в чем-то похожи.

«А ведь и правда…»

Хаген встрепенулся и посмотрел на матроса взглядом оборотня. Рост, ширина плеч и длина рук, посадка головы, форма носа и очертания челюсти – все сходилось. Мелочи вроде иного рисунка скул, чуть раскосых глаз и россыпи веснушек на щеках не представляли никакой сложности, как и рыжие волосы. У Грейди оказалось несколько мелких шрамов на руках, но все пальцы были на месте, и даже без каких-нибудь бросающихся в глаза следов старых переломов.

Неужто Шторм моргнул во второй раз?..

– Но на «Невесте ветра» свет клином не сошелся, – продолжил Грейди, – если ты и впрямь хочешь стать одним из нас, то попытай счастья на каком-нибудь другом фрегате. Вот, к примеру, неподалеку отсюда я видел симпатичную «бочку» – на торговых судах Окраины вечно не хватает рук…

У Хагена дрогнули ноздри – лишь этим пересмешник выразил свое недовольство. Грейди не очень-то изящно пытался направить его на корабль попроще, чей капитан вряд ли отличался особой разборчивостью. Разница между «Невестой ветра» и этой самой «бочкой», чье имя он пропустил мимо ушей, была как между лошадью и ослицей.

Но пускай Грейди болтает, пускай. Пересмешнику требовалось еще немного времени, чтобы оценить вероятность удачного исхода. Хаген не хотел ошибиться вновь и упустить такую жирную рыбу, которая сама приплыла прямо в сети, которые он и расставить толком не успел. Прежде всего нужно избавиться от этого бедолаги, и можно даже руки не марать – хватит лишнего кувшина сарьи. Потом, когда матрос уснет беспробудным сном, надо пристроить его там, где не потревожат до позднего утра, и заняться той единственной деталью внешности, которую пересмешник не мог изменять усилием воли, – волосами. В квартале от таверны магус приметил лавку, где посреди всяких мелочей для прекрасных дам обязательно найдется краска. Дверь заперта, ведь уже совсем поздно, однако с каких это пор пересмешника останавливали замки? Хозяин лавки поутру и не заметит, что дверь кто-то трогал.

«Невеста ветра» отплывает перед рассветом. Времени более чем достаточно.

– Я-то сам в команде недавно, – задумчиво признался Грейди. – Но старик Силард сказал, что таких, как ты, повидал немало. Он сказал, вас тянет к «Невесте», будто кто-то где-то произнес сильное слово…

Тут пересмешник вздрогнул во второй раз, причем вовсе не от сладких воспоминаний. Первое время он размышлял о том, какие именно слова, произнесенные принцессой, были сильными, но всякий раз эти размышления пробуждали в его душе тьму. Он приучился гнать их прочь.

Скоро он выполнит задание Ризель и избавится от… слов.

Ведь дело в словах, не так ли?

– Налей еще, – попросил рыжеволосый матрос, блаженно улыбаясь.

Ну конечно, в словах. Не будь Ризель цаплей, Хаген ни за что не отправился бы на поиски одного из самых опасных людей в целом мире. Ведь он, что бы там ни говорили, настоящий пересмешник, а не какая-нибудь полоумная кукушка.

^– Так-так-так, – негромко сказал Крейн, оглядывая собравшихся. – Когда мне в следующий раз понадобится отлучиться на берег, вы тут друг друга поубиваете?

Хаген нахмурился. Возможно, феникс прожил среди людей слишком много лет и позабыл, что означают некоторые слова. С другой стороны, как он мог об этом забыть? Ведь разноцветные глаза для обычного человека – всего лишь забавная шутка природы, а для магуса – такая же странность, как белые волосы Хагена и Ризель.

Капитан одарил пересмешника долгим взглядом, словно прочитав его мысли.

– Бэр, проведи Умберто вниз. – «Вниз» – в брюхо фрегата, где провинившемуся моряку предстояло провести какое-то время. Хаген там уже побывал, и воспоминания о недолгом добровольном заключении были еще свежи в его памяти: сырость, холод, неприятное зеленоватое свечение стен, шебаршение маленьких лодок по углам… – Со вторым, хм, дебоширом я разберусь сам.

– Не надо меня вести, – рявкнул Умберто. – Я знаю дорогу.

Он уставился на Крейна с необыкновенной злостью, которую ощутил бы и слепой; феникс помрачнел, но ничего не сказал – по крайней мере вслух. Они вдруг сделались похожими на две грозовые тучи. Хаген невольно взглянул на Джа-Джинни, а потом – на Эсме. Крылан выглядел бесстрастным. Целительница с трудом сдерживалась, чтобы не… вступиться за Умберто? Не дать Крейну убить его? Понимала ли она, что происходит, или просто действовала сообразно своим целительским инстинктам? Хаген понял, что запутался окончательно и бесповоротно.