«Вот тебе и взрослые отношения. В сущности, они дети совсем. Так переживать из-за того, что кто-то о чем-то поговорил! Ну и что, что подруги… Необязательно всем делиться. Хотя, конечно, у Алины часто вероломство было связано с излишней опекой и ревностью». – Людмила Михайловна смотрела на раскрасневшуюся дочь.

– Ира, не беспокойся из-за ерунды. Каждый человек имеет право на свою жизнь. И на разговоры, в частности. Поэтому пусть Алина общается, и ты тоже. Тем более что у Саши и Марины, как ты говоришь, отношения серьезные. А вы дружите. Друзья могут болтать о чем угодно!

– Мама, он сегодня сказал, что не хочет больше общаться с Маринкой. Понимаешь, так и сказал. Я даже растерялась.

– Вот как? Ну что ж, никто никому не гарантировал вечные отношения. Но вот когда будет семья, тогда надо будет поступать иначе. Придется искать компромиссы. Так просто сказать, что «все надоело», нельзя будет. Хотя бы из-за детей.

– Ну, не знаю, – вдруг задумчиво произнесла Кузнецова, – когда я была поменьше и вы с папой ссорились, я очень нервничала. Вряд ли хорошо, когда дети это все время видят и переживают. Лучше, чтобы родители разошлись.

Людмила Михайловна внимательно посмотрела на дочь:

– Мы с папой любим друг друга до сих пор. Просто с течением времени любовь меняется. И к этому надо быть готовыми.

– Мама, – отмахнулась Ира, – но я же права? За спиной общаться с парнем и ничего не говорить!

– Это ее личное дело! Ира, в шестом классе, помнится, мы вели такие же разговоры. Господи, ребенок просто! – рассмеялась мать. – Не надо ссориться с подругой из-за мальчика. Понимаешь, вы с Алиной дружите больше десяти лет, а Саша Быстров с вами общается совсем недавно. И нравится ему Марина Ежова. Так надо ли вашу дружбу под удар ставить?

– Да, ты права, – вздохнула Ира. Но в голове и в душе у нее ничего не прояснилось – вероломство Новгородцевой было очевидным. К тому же возмущение вызвали слова матери о том, что Быстрову нравится Ежова. «Мама даже не поняла, что Маринка ему больше не нравится. А… нравлюсь я!» – думала про себя Ира.

Июль пролетел быстро. Подготовка, экзамены, консультации, волнение и ожидание результатов – все это съедало время. Ира Кузнецова просто не успевала заводить будильник. Весь июль она жила по режиму, который сама и определила. Ранний подъем, учеба, повторение вчерашнего, еще два новых вопроса, затем завтрак, потом опять учеба. Наблюдая, как дочь занимается, Людмила Михайловна иногда даже переживала.

– Хорошо, что весной сдала два экзамена, а то сейчас бы переутомление заработала, – говорила она.

– Мама, два экзамена тоже надо сдать, – отвечала Ира.

– Иди, прогуляйся, воздухом подыши, – настаивала Людмила Михайловна. Но Кузнецова сидела за столом так долго, что начинали ныть виски, а вместо текста в глазах прыгали отдельные буквы. Тогда она наскоро что-то перекусывала и уходила на улицу. Она действительно уставала, но не могла себе позволить сбросить темп. Ира всегда была ответственным человеком, но получение школьного аттестата повлияло на нее совершенно неожиданным образом. Кузнецова поняла, что детство закончилось. И как бы ни манили студенческие развлечения и свобода, она должна уже сейчас думать о будущем. А его она видела в интересной работе, путешествиях и… семье.

Весь июль Кузнецова занималась и сдавала экзамены. И целый месяц общалась с Сашей Быстровым. Их встречи были как бы случайны, внешне они не проявляли никаких особых чувств. Мол, что такого, столкнулись вчерашние одноклассники, отчего бы и не поболтать, не пройтись пару кварталов? Кузнецова и сама верила в этот миф, но как только она становилась честной и принципиальной, такой, какой старалась быть всегда и во всех вопросах, она признавалась, что ничего случайного тут нет. Ира понимала, что интерес, любопытство, симпатия и еще что-то такое будоражащее, что сложно побороть, неудержимо тянут ее на эти встречи. Она себе признавалась, что все эти занятия в течение дня, непрерывные, на износ, не что иное, как взятка совести. «Я же весь день сидела не поднимая головы, даже мама говорит, что много работаю и мне надо гулять!» – говорила себе Кузнецова и ровно в пять вечера собиралась на улицу – надевала заранее приготовленное платье, причесывалась тщательно, красила глаза. И получалось, что ровно в пять Ира Кузнецова шла на свидание с Сашей Быстровым. Только себе она в этом не признавалась.

А Быстров вылавливал ее на улице – видимо, уже понимал, когда она будет. Они некоторое время стояли и разговаривали о пустяках. Потом один из них произносил фразу:

– Я вообще-то шел/шла в аптеку/магазин/химчистку, которая на улице…

И при этом назывался один из самых отдаленных районов города, где почти не было шансов встретить знакомых. Затем они шли быстрым шагом, почти не разговаривали, и оба хмуро посматривали по сторонам. Если бы кто-то их увидел, то даже не догадался бы, что этих двоих на окраину города гонит чувство, в которое они сами еще поверить не могут. Оказавшись в глухом районе, они выдыхали, и плечи их словно распрямлялись, и посмотреть друга на друга они уже не боялись. Голоса их становилась громче, жесты свободнее. Именно здесь, в запущенных, но еще не застроенных промзонах и неухоженных кварталах они обсуждали самые важные вещи.

– Я хочу заниматься спортом. Я знаю, что это – мое. Но потом я хочу дело свое открыть.

– Какое же?

– Машины продавать буду. Мне копеечный вариант типа кафе не годится. Я хочу, чтобы заработок был сразу хороший.

– Смотря какое кафе, – размышляла Ира. Она мало что понимала в этих вопросах, но после подобных разговоров читала статьи в интернете и внимательно читала меню городских кафе и ресторанов. Она делилась своей информацией с Быстровым, а он иногда даже сразу не понимал, о чем это она.

– Ты же вчера сам говорил про рестораны. Вот я и решила узнать, что да как…

– А, – морщился Быстров. И Ира понимала, что эти разговоры ведутся просто так. «Игра все это!» – думала Ира. Ей было жаль, что нельзя с ним обсудить полезную информацию, но потраченного на это времени жаль не было. Кузнецова знала уже: никакое знание не пропадает. Через два дня Саша будет так же серьезно и увлеченно говорить о торговле лесом или нефтью, но это его легковесность не вызывала у нее отторжения. «Чего это я хочу? Мы только школу окончили! Нельзя же требовать от человека четкого планирования и постоянства!» – думала Ира. О себе она говорила редко, ей казалось, что яркому и удачливому Быстрову совершенно не интересны ее мелкие заботы и планы. К тому же бесконечный глянец, который, казалось ушел в небытие, научил женщин подстраиваться под мужчин. Ира сама того не заметила, как пошла наперекор себе и признала главенство Быстрова. Теперь все эти встречи и разговоры крутились вокруг него. Во всяком случае, она никогда ни на чем не настаивала и почти не спорила с парнем. Впрочем, Ире хватало чутья и сообразительности делать так, чтобы эта податливость не выглядела покорностью. Их диалоги выглядели примерно так:

– Мне не нравится, как переделали старую набережную! – говорил Быстров.

Кузнецова после короткой паузы – вроде она размышляет – отвечает ему:

– Мне всегда казалось, что чугунные ограды придают вес и солидность. Но если присмотреться, то, похоже, ты прав. Надо было что-то другое придумать.

Так Кузнецова и льстила ему, и сохраняла лицо. По реакции Быстрова она видела, что попала в цель, угадала линию поведения. Ему нравилось, что к нему прислушиваются и серьезно относятся к его суждениям. «Ну а если быть до конца откровенной, он по большей части прав!» – убеждала себя Ира.

Наконец закончились экзамены. Они оба стали студентами. Ира понимала, что Саша поступил благодаря своим успехам в спорте, для него это был довольно формальный шаг, и в исходе он совершенно не сомневался. За себя Кузнецова особенно не боялась, была уверена. Попав в общий настрой, она, конечно, немного попереживала, у дверей аудитории охала и бегала курить в парк, но когда дело доходило до самих ответов, Кузнецова старалась отвечать спокойно. Впрочем, произошел эпизод, который озадачил Иру, а потом заставил рассмеяться.

Последний экзамен был самым трудным, народ особенно волновался. Ира накануне просмотрела все темы, удостоверилась, что пробелов нет. Спала она спокойно, встала вовремя и в десять часов была уже в институте. Когда она вошла в аудиторию, оказалось, что там только один преподаватель.

– Здравствуйте, – сказал он. В этот момент Ира запнулась, задела ногой стул и чуть не упала. Преподаватель внимательно посмотрел на нее.

– Волнуетесь? – спросил он вместо приветствия.

– Э-э-э, – только и смогла ответить Ира, потому что очень больно ударила ногу.

– Волнение – плохой помощник, – сказал преподаватель.

Ира кивнула и поспешила занять первый стол. Всего их было четыре. «Сейчас он пригласит еще троих, а потом предложит взять билеты», – подумала она. Но преподаватель никого не пригласил. Более того, когда кто-то заглянул в дверь, преподаватель вежливо попросил подождать.

– Ну, все? Успокоились? – улыбнулся он Ире.

Кузнецова кивнула – не объяснять же, что мизинец из-за этого стула болит.

– Пожалуйста, возьмите билет, – сказал преподаватель.

Кузнецова вытянула билет, показала преподавателю.

– Готовьтесь, – кивнул он.

Кузнецова села на свое место, еще раз прочитала вопрос и… похолодела. Она не учила эту тему. «Господи, как это получилось?! Я же все вчера повторяла?» – Ира была в ужасе. Она даже представить себе не могла, что такое с ней может случиться. «Это все Быстров. Это все эти прогулки! Что же делать?!» – думала она.

– Все хорошо? – спросил преподаватель.

– Да, да, – пролепетала Ира, хотя ее вид говорил об ином.

Преподаватель поправил на своем столе книги, потоптался, нерешительно покашлял и обратился с Кузнецовой:

– Я должен отойти. Меня срочно просят подойти в деканат. Я вас оставлю…

– Да, – растерялась Кузнецова.

– Но я должен вас закрыть. Понимаете, экзамен…

– Закрывайте, – махнула рукой Ира.

– Хорошо. Вот ваши бумаги, вы оставили на столе.

С этими словами преподаватель положил перед Ирой тоненькие книжицы. Они были изданы в институтской типографии.

– Это… не…

– Ваше, да. Я буду минут через двадцать. – С этими словами преподаватель покинул аудиторию. Кузнецова все быстро сообразила и, полистав брошюры, накатала ответ. Преподаватель вошел как ни в чем не бывало уселся за свой стол.

– Ну-с, я готов вас слушать.

На экзамене Ира получила пять.

Эту историю Кузнецова рассказала Быстрову. Тот усмехнулся:

– Что тебя удивляет? Очень красивая девушка пришла сдавать экзамен. Почему бы не помочь?

– Да брось ты! – отмахнулась Ира.

– Только не говори, что ты не понимаешь, в чем дело!

Ира покраснела, словно ее поймали на лжи.

– Я так испугалась, растерялась. Он просто пожалел меня.

– Была бы некрасивой, не пожалел бы, – отрезал Быстров.

«А он ревнует!» – вдруг догадалась Кузнецова.

Они встретились уже студентами.

– Поздравляю, – сказал Быстров и вручил Ире маленькую смешную брошку в виде двух играющих собачек.

– Ой, – зарделась та, – спасибо, а я тебе ничего не приготовила.

– А я бы и не взял, – спокойно ответил Быстров. – Это женщинам дарят подарки. А мужчины сами себе все добывают.

– Ну, по-разному бывает. У мужчин же дни рождения, например, тоже бывают, – отреагировала Ира. Ей было приятно такое внимание. Она вообще была рада, что спустя месяц регулярных встреч отношения между ними становятся все ближе. И за руку он ее берет, и слегка обнимает за плечи, и заботится, чтобы не замерзла. Как бы невзначай поправляет волосы, заправляя локон за ухо. От этих прикосновений Иру бросало в дрожь. Ей очень хотелось ответить таким же ласковым жестом, но нерешительность и даже стыд сковывали ее. «Какая же я дура! Весь наш класс переспал друг с другом, а я…» – корила она себя, хотя и не была до конца уверена в таком полномасштабном падении нравов. Но самым сложным было забыть про Ежову. Поначалу Ира старалась не думать, что делает Марина, когда они с Быстровым проводят вместе целые вечера. Потом Кузнецова себя уговорила, что Быстров объяснился с Мариной и теперь их ничего не связывает. Когда же их прогулки приобрели откровенный романтический оттенок, Ира сказала себе, что Ежова сама виновата, надо понимать, что все не вечно. Вот так и получалось, что ни дня не проходило без Марины Ежовой. Она присутствовала незримо, то ли укором, то ли предостережением.

Наступил август. Лето выдалось жарким, в воздухе пахло то ли сухой листвой, то ли дымом. Ира и Быстров продолжали встречаться. Даже Людмила Михайловна обеспокоилась:

– Саша приятный парень. И в школе был на хорошем счету. И все знают, что он спортсмен. Но, Ира, рано вам, рано…

– Мама! – Кузнецова зарделась. – Ты о чем?

– О том же. Вот где, скажи, Марина Ежова?

– Ты же сама говорила, в этом возрасте вечных отношений не бывает.

– Я не так сказала. Я сказала, что их никто не обещает. Но я не говорила, что самой себе надо яму копать. Ира, пусть он разберется с Мариной. Ты же понимаешь, что…

– Ты что-то знаешь? – вдруг заподозрила Ира.

Людмила Михайловна замялась:

– Я встретила ее маму. А та видела вас.

– И что?! Они больше не встречаются. Мало ли что говорит мама Марины и сама Ежова. Если один человек больше не хочет встречаться?! Что делать?

Людмила Михайловна промолчала. Только уже когда Ира лежала в постели, она сказала:

– У тебя так много всего впереди. Подумай об этом.

Кузнецова уткнулась в подушку и заплакала:

– Мама, я в него еще в шестом классе влюбилась!

Людмила вздохнула и погладила дочь по голове.

На следующий день Быстров и Ира, как обычно, встретились в центре и так же не спеша пошли блуждать. Они кружили по улицам, стараясь уйти как можно дальше от возможных встреч. И почему бы им не встречаться сразу в каком-нибудь укромном месте? Но нет, Кузнецовой казалось, если они это станут делать на глазах у людей, то встречи не будут иметь неприличный смысл. «Мы не делаем ничего плохого, мы даже не скрываемся…» – обманывала себя Кузнецова. Любовь эгоистична. Истина не нова, но каждый постигает ее, выступая либо причиной чужих страданий, либо жертвой в простой фигуре треугольника.

Ира Кузнецова опять влюбилась в Быстрова. Вернее, ей казалось, что она всегда любила Сашу. И тогда, в шестом классе, когда привязанности имеют наивный и немного смешной вид. И когда, к удивлению всех, Быстров стал постоянным спутником Марины Ежовой, она его тоже любила. Во всяком случае, ей сейчас так казалось. «Но я любила его молча, боясь показаться смешной и жалкой», – думала Кузнецова. В ее голове выстраивалась очень удобная для нее схема. Марина Ежова и эти ее с Быстровым отношения – детство и ребячество. Важно то, что происходит сейчас! Настоящее время – это реальность, с которой должны считаться все остальные. Кузнецова не была наивной дурочкой и старалась всегда поступать правильно. Но любовь смешала карты и расставила приоритеты по-своему. И постоянная оглядка на несчастливую теперь Марину Ежову сочеталась с яростным желанием завоевать Быстрова.

Но в этом не было необходимости. Быстров совершенно не скрывал того, что Ира ему нравится. Сначала он еще как-то камуфлировал это и даже иногда заговаривал о Ежовой. Дескать, он понимает, что «отношения зашли в тупик, но как сказать Марине…». Потом он перестал о ней вспоминать. Был занят Ирой.

Саша Быстров привык к вниманию. Взрослые удивлялись, какой он интересный и ловкий ребенок, мальчишки всегда выбирали его своим предводителем и позволяли верховодить, девочки строили ему глазки и тихо влюблялись. Понятно, в детстве это носило безобидный, озорной характер, а в четырнадцать лет превращалось в дружбу-влюбленность. Никто никогда не понимал, почему самый красивый и успешный мальчик обратил внимание на бесцветную, полноватую и очень тихую девочку. Марина Ежова всегда была на обочине школьной жизни. Но, что удивительно, внимание Быстрова она восприняла как должное. Без глупых ужимок, сплетен и зазнайства. В седьмом классе она повела себя так, как иные взрослые девушки не ведут. Школа сплетничала и потирала руки в предвкушении «трагедии расставания». Но его не произошло. В конце девятого класса школьники стали любовниками. Внешне все оставалось таким же невинным – встреча на перекрестке, вместе в школу и из школы, выходные тоже вдвоем. А если Быстров уезжал на сборы, Марина писала ему письма. Одно из них обнаружил отец Быстрова и устроил выволочку сыну. «Тебя посадят, она несовершеннолетняя!» – кричал. «Я тоже», – спокойно заметил сын. Что происходило в семье Марины, никто не знал. Ежова всегда была сдержанна и спокойна. В учительской школы этот роман вслух старались не обсуждать. Озвучить проблему означало признать ее. Тогда пришлось бы как-то реагировать. А как? Никто не знал. Не беседы же о возможных последствиях проводить? Поэтому все делали вид, что ничего не происходит. Школа вздохнула с облегчением, когда Быстров и Ежова станцевали вальс на выпускном. К облегчению примешивалось любопытство – а что же будет дальше?

А дальше случилось неожиданное. Саша Быстров на одном из уроков оглянулся назад, встретился взглядом с Ирой и обнаружил, что она превратилась в красавицу. «Как я ее не замечал?!» – с недоумением спросил себя Быстров, и Марина Ежова отошла на второй план. Наверное, они расстались бы незамедлительно, если бы не удивительная способность Марины не замечать очевидное и неприятное. А уж коли заметила, то постараться не реагировать. Поэтому, прекрасно зная о прогулках Быстрова, она делала вид, будто ничего не изменилось.