Часть первая
Итальянское лето

Два журналиста на сорока квадратных метрах – это Персидский залив в период военных маневров. Так как в обозримом будущем изменения жилищных условий в нашей небольшой семье не предвиделось, на двадцать девятом году жизни во мне окрепло желание покончить с журналистикой.

Эванжелина горячо одобрила мое решение. Она сказала, что так я смогу уделять больше внимания журналисту номер один – Сержу. Сам Серж только пожал плечами, у Антрекота тоже не возникло возражений, и к началу июля я окончательно решилась изменить жизненный курс если не на сто восемьдесят градусов, то хотя бы на девяносто. Сейчас я понимаю, что именно эта идея, появившаяся в моей голове, и спровоцировала трагические события последующих двух месяцев.

В один из последних дней июня Эванжелина лежала на кровати в моей спальне и, болтая в воздухе ногами, читала в «Коммерсанте» нашу любимую рубрику «Привоз».

– «…В валютной секции магазина „Руслан“ внимание почитателей практичной немецкой моды привлечет коллекция маленьких облегающих черных платьев фирмы „Виктория ЭФ“ (около 60 долларов). Любительницам красиво позагорать рекомендуются закрытые купальники с модным геометрическим рисунком (44 доллара) и изысканные черные купальники с отделкой тонов черного перламутра (64 доллара)…» Таня, почему у нас нет долларов?

Интересный вопрос. Он и меня иногда беспокоит.

Антрекот прятался среди разноцветных подушек – были видны только сверкающие глаза и настороженные уши – и изображал из себя охотника, выслеживающего дичь. «Дичью» служили ноги Эванжелины.

– Антрекот, не царапайся! О, Таня, смотри, это как раз для нас!

На одной из страниц «Коммерсанта» на четверть полосы была разверстана реклама фирмы «Интерком». А на другой полосе Эванжелина обнаружила объявление, в котором говорилось, что в компании «Интерком» вакантно место директора службы «паблик рилейшнз». Действительно, это мне подходило. Если я решила покончить с журналистикой, то было бы нецелесообразно бросаться, как в омут, в совершенно незнакомую мне область деятельности и, например, начинать торговлю слоеными пирожками. «Паблик рилейшнз» – это уже не журналистика, но кое-что из моих знаний в этой сфере могло бы пригодиться.

Я не кинулась сразу же к телефону, несмотря на подстрекательство Эванжелины, а пошла другим путем.

На следующий день я позвонила в «Интерком». Мне сразу же ответил мужской голос.

«Так, – подумала я, – если фирма может оккупировать четверть полосы в „Коммерсанте“, а на звонок отвечают четко и корректно, то ее дела идут наверняка неплохо». (Однажды мы с Эванжелиной решили позвонить в офис какой-то фирмы, чтобы узнать, сколько стоит настольная издательская система. Трубку взяла женщина, явно только что поднявшая голову со стола, который использовала в качестве подушки.

– Але, это хто? – заспанным голосом спросила она.

– Это мы, – ответили мы с Эванжелиной. – Хотим купить у вас настольный издательский комплекс.

– А мы продаем?

– Вроде бы продаете.

– Вы тогда подождите у трубочки, я пойду спрошу…

Издательский комплекс мы тогда так и не купили, но потом, встречая на развороте очередной газетной полосы или журнала монументальную рекламу знаменитой фирмы, мы каждый раз вспоминали, что отвечать на телефонные звонки там доверяют сонным и некомпетентным тетерям.)

Так вот, на следующий день я позвонила в «Интерком». Добавив в голос деловитости, обычно мне не свойственной, я сказала, что меня зовут Татьяна Максимова, мне случайно попалась на глаза реклама «Интеркома», и, если это кому-нибудь интересно, я могла бы посоветовать, как можно эффективнее использовать дорогостоящую площадь газеты.

– Я вас внимательно слушаю, – ответили на другом конце провода.

Осторожно выпустив воздух из легких, я облегченно развалилась в кресле, положила ногу на ногу и тоном человека, который пять лет кропотливо изучал рекламное дело в нью-йоркской школе бизнеса, сообщила, что название фирмы набрано слишком мелко, а девиз – наоборот, слишком крупно, что, занимая четверть полосы, просто смешно использовать петит для перечисления предлагаемых товаров, что картинка – экстравагантная девица в полунеглиже – явно не соответствует тексту рекламы и вводит в заблуждение предполагаемых читателей и покупателей…

Результатом моей тщательно обдуманной тирады явилось приглашение заглянуть завтра в офис фирмы для деловой беседы с президентом «Интеркома». И благодаря этому хитрому маневру – ах, я просто упивалась своей сообразительностью – я и устроилась на новую работу.

Моя газета была довольно боевой, но ее боевитость слишком явно была детерминирована финансовой неустроенностью творческих сотрудников. Гражданский пафос статей являлся прямым следствием мизерной зарплаты. Мы были нищими и пели во славу нищих. Поев на презентации икры из хрустальной вазочки, мы призывали бизнесменов не забывать о благотворительности и с удовольствием клеймили тех, кто оступался.

В редакции с потолка падали мокрицы, в кабинетах пахло жуткой смесью дешевого табака и старого коврового покрытия. Антрекоту моей зарплаты хватало ровно на три раза поесть, а мне уже не хватало. Я с тихим ужасом начинала осознавать, что мой более чем скромный вклад в домашний бюджет уже не дает мне права игнорировать грязную посуду в раковине и периодически напоминать Сержу, что сейчас не домостроевские времена и надо делить все хозяйственные заботы поровну.

Это было одной из причин, почему я решила уйти из газеты. Другой и не менее важной причиной было то, что мне надоело рыть носом землю, выискивать жареные факты, сдавать строчки, а потом выслушивать по телефону неясные предостережения.

Фирма «Интерком» в своем объявлении гарантировала удовлетворить самые взыскательные запросы претендентов, и, проконсультировавшись с Эванжелиной по части моего костюма, я направилась на встречу с президентом компании.

Привычная невыразительность моей постной физиономии удачно компенсировалась глубоким, проникновенным взглядом серых глаз. Темно-синий костюм (пять месячных зарплат – подарок Сергея) выгодно подчеркивал изысканную французскую худощавость моей фигуры (правда, злопыхатели и кровные враги давно закрепили за мной подпольную кличку Стиральная Доска, но стоит ли обращать внимание на злобные выпады недоумков?). Что и говорить, выглядела я отлично. Эванжелина сказала: тебе запросто можно дать 25 лет, Серж заметил, что я внушаю доверие. Получив таким образом благословение самых близких мне людей, я отчалила.

Когда во время встречи в «Интеркоме» мне сообщили условия работы, я внутренне упала на пол и забилась в конвульсиях. Зарплата, в пятнадцать раз превышающая мой оклад в газете, премия в долларах, служебная машина, трехдневный отдых всей фирмой раз в два месяца в подмосковном отеле. Мне стоило неимоверных усилий не затрубить, как раненый слон, «Я согласна!», а добрых пять минут изображать на лице нерешительность и задумчивость.

С горящим взглядом недолеченной психопатки я галопом прискакала домой, где меня ждали Сергей, Эванжелина и Антрекот, мы раздавили по этому поводу полбутылки хорошего коньяка. Эванжелина уже мечтала о том, как мы будем тратить доллары, Серж вслух размышлял, повлияет ли новая должность на мою сексуальную отзывчивость, один лишь Антрекот любил меня бескорыстно и преданно.

Итак, я попрощалась с коллегами и редакционными мокрицами и въехала в новый кабинет.

Двухэтажное здание офиса располагалось в центре Москвы. Наверное, раньше на этом месте стоял невысокий дом из потемневшего от времени дерева. «Интерком» снес ветхую постройку и возвел роскошный особняк современного дизайна и с выхоленным газоном вокруг. Каждая травинка здесь дышала процветанием, на стоянке у сверкающего затемненными стеклами и хромом входа красовалось несколько иномарок последнего года выпуска. И публика в этой капиталистической конторе окопалась соответствующая – разодетые дамы и ухоженные мужчины.

Среди всего этого непривычного для меня великолепия – итальянской кожаной мебели, полированных панелей, заставленных импортной оргтехникой столов – хотелось работать, работать и еще раз работать. Но, как оказалось позже, в этом заведении такая реакция на окружающую обстановку происходила лишь в моем неиспорченном излишней роскошью организме.

Первое время я приходила в офис, как на экскурсию в валютный магазин, восхищаясь красотой вещей, с которыми я должна была работать. В моем кабинете стоял компьютер с лазерным принтером, цветной «Кэнон», телефон с автоответчиком и факсом. Я радовалась всему этому, как завхоз провинциального райисполкома, получивший в свое распоряжение партию германских скрепок.

На столе всегда лежала пачка превосходной бумаги с фирменными знаками, ручки, резинки, карандаши, толстые огромные фломастеры, яркие пластмассовые баночки с клеем – словом, все те мелочи, которыми так любит обладать простой человек, если они новые и достаются бесплатно.

Теперь мне не надо было неделю бегать за редакционным снабженцем, чтобы выпросить у него гнусненькую шариковую ручку, – вот лежали американские с тончайшими стержнями, я перестала заносить телефоны нужных людей в распухший дешевый блокнот – необходимый телефон возникал на экране компьютера после нажатия трех кнопок, я была избавлена от необходимости писать статьи на обороте старых черновиков – прекрасная «нулевка» сама подползала мне под руку, лишь бы я удостоила ее прикосновением своего бессмертного пера.

Первые недели на новом месте, когда ты еще никого не знаешь, самые трудные. Конечно, возникли проблемы с гардеробом. Здесь я не могла позволить себе ходить в джинсах и майке. Помогла Эванжелина. Она обладает удивительным умением превращать давно похороненный в шкафу кусок шифона в эффектный шарф и возрождать старые мужские рубашки.

Мы позаимствовали у Сержа один из его летних двубортных пиджаков, сшитый из прекрасной иранской ткани, ушили его, откопали в глубине бельевого комода полупрозрачную юбку, приплюсовали сюда черные очки, еще какую-то ерунду, и до первой зарплаты я была с натяжкой, конечно, но обеспечена.

А интеркомовские дамы меняли наряды каждый день. Нежаркий июль предоставлял им большой простор для варьирования струящихся юбок из «Сивайза» и блузок, украшенных «драгоценными» стразами, с умопомрачительными платьями из атласа и муара. Зато я была сплошная деловитость – если нет денег на летний костюм от Лесли Фей, приходится изображать из себя мадам, настолько поглощенную работой, что даже забывающую менять наряды хотя бы через два дня. Сама себе я напоминала серого воробья, случайно оказавшегося в клетке с высокомерными павлинами, которые не упускали ни одного шанса, чтобы горделиво расправить роскошные хвосты и продемонстрировать мне мое убожество.

– Ничего, – успокаивала меня Эванжелина, – ты любую красотку затмишь своим интеллектом. Вот Серж, какой яркий мужчина, молодые девчонки на улице падают направо и налево, как елочки на лесоповале, по идее, ему и женщина полагается эффектная, а он выбрал тебя и только тебя любит…

Вот таким оригинальным образом любимая подруга врачевала мое травмированное самолюбие.

На первых порах сотрудницы фирмы заглядывали ко мне в кабинет, ласково улыбались и предлагали мелкие услуги, чтобы потом, удовлетворив свое любопытство, расползтись по кабинетам, самодовольно посмотреться в зеркало и сказать себе: «Уровень опасности – нулевой».

Девочка Света, которая по штатному расписанию именовалась «секретарем-референтом», а на деле не тянула и на простую машинистку и в 11 утра разносила всем на подносе кофе, взяла на себя роль гида-переводчика. Она стала моим основным поставщиком информации – семнадцатилетняя воздушная красотка с круглыми, искусно накрашенными глазами, образование которой затормозилось где-то на уровне восьмого класса средней школы. На третий день работы в «Интеркоме» я уже знала, что Света по уши влюблена в президента фирмы Олега Васильевича Дроздовцева, благодаря которому я сюда и попала. Света сообщила, что Олег Васильевич – спортсмен, играет в большой теннис, занимается плаванием и бегом, он великолепно водит автомобиль, у него «вольво» серебристо-синего цвета, американский кокер-спаниель и жена-красавица, которую он вроде бы любит и одевает в меха и бриллианты. Со своим секретарем-референтом Олег Васильевич строг и корректен, но Светлана склонна расценивать такое поведение как простую маскировку.

Конечно, элегантность, респектабельность, седые виски и насмешливый взгляд делают сорокалетнего мужчину весьма привлекательным в глазах семнадцатилетней девушки, которая с трудом припоминает, кто такой Бальзак, а английский язык учила по этикеткам в фирменных магазинах, но, насколько я себя помню, я в свои семнадцать лет любила восемнадцатилетнего мальчика в драных джинсах, которого впоследствии обрили наголо и забрали в армию. А Эванжелина в шестнадцать лет любила очкастого студента-интеллигента, и у него тоже не было ни импортного автомобиля, ни многочисленных костюмов классического покроя, но вся наша тихая старая улица стонала от этой грандиозной и великолепной любви, которая, впрочем, бесславно закончилась на третьем месяце беременности, когда что-то предпринимать было уже поздно.

А нынешние девочки удивляют меня своей расчетливостью и наглостью, на мужчин они смотрят оценивающим взглядом, как на потенциальных содержателей. Но Светка вроде бы еще не достигла такой стадии испорченности. «И как же ей повезло, – думала я, – что в ответственный момент физического и нравственного становления на пути этого ребенка оказалась Татьяна М., человек, выдающиеся душевные качества которого способны благотворно повлиять на растущий организм. Малышка будет спасена».

Приступая к своим новым обязанностям, я руководствовалась собственными, может быть, несколько дилетантскими представлениями о том, как должен работать отдел по связям с общественностью. Сначала надо было подробно изучить дела фирмы, чтобы знать, на что делать упор в навешивании макарон на уши общественности.