Бабник, – подумала я. Он интересуется мной, потому что в парке больше нет особ женского пола. Почтенные матроны в возрасте, практикующие скандинавскую ходьбу на дальних аллеях парка, наверняка, не в его вкусе.

– Мне нравится загородная жизнь, – ответила я и тут же сменила щекотливую тему. Как и все художники, Марк Одинцов должен быть тщеславным.

– А что вы рисуете, то есть пишете? – надеюсь, моя оговорка не очень травмировала творческую натуру. – Можно взглянуть?

Он обернулся к мольберту и перевел взгляд на кончики своих длинных пальцев, которые были измазаны засохшей краской.

– Прошу! Вы, Липочка, будете первым зрителем.

С тщеславием я не ошиблась. Мы подошли ближе к мольберту, и я остановилась, пораженная. Я ожидала увидеть эту рощу, возможно, фонтан и лавочки, может быть, закат. Или рассвет. Но никак не это.

– Ну как? – Марк расплылся в широкой довольной улыбке, он удовлетворен произведенным эффектом. – Липа, что вы видите?

Я остолбенела: с полотна на меня смотрела незнакомка из колодца. Этого просто не могло быть, в колодце я сидела одна, все остальное навязчивое состояние-полудрема. Девушка на картине была красива какой-то нездешней красотой. Высокий лоб, русые длинные волосы, небрежно спадающие локонами, ямочки на щечках. Выразительные огромные глаза с затаенной грустью. Но это, несомненно, девушка из колодца. Наверное, Марк – хороший художник. Образ получился ярким и живым.

– Липа, кого вы видите на картине? – от нетерпения Марк притоптывал рядом.

– Как кого? Девушку, разумеется…

– А вот так? – художник отвел меня немного в сторону.

– Это… это невозможно! – я могла поклясться, что мой недавний знакомый ловким движением фокусника подменил картины, но он к ним не прикасался. Теперь на полотне была старуха. Морщинистая женщина с потухшим взором, свалявшимися паклями волос и огромным крючковатым носом. Я вернулась на прежнее место. Снова привлекательная нежная девушка. Оптический обман. Марк не просто хороший, он гениальный художник!

Одинцов довольно потирал руки.

– Липочка, ваш ответ лучше всякой похвалы! Вот теперь думаю, как назвать картину.

– А какие варианты? – спросила я, не оборачиваясь, женщины с картины не отпускали меня.

– «Колдовское зелье» или «Ведьма».

– «Ведьма»? А какая из них? Подожди, я поняла! Это же одна и та же женщина в разном возрасте! – я соскользнула на «ты» как-то незаметно.

Марк сиял, довольный, что его авторская задумка стала явной для зрителя.

– Я рад, что живопись стала основой для нашего быстрого сближения. И польщен, что ты по достоинству оценила моя усилия.

– Марк, а кто она?

– Видишь ли, Липа, здесь удивительные места. Все овеяно легендами, пропитано мистикой. Затягивает, противиться бесполезно. Мне тут такие чудные сны снятся! В городе вообще заснуть не могу, а здесь сплю как убитый по полдня, а потом вскакиваю и бросаюсь к мольберту.

– И ведьма, – я кивнула в сторону картины, – это местная легенда?

– Да, ты видела здешний мост через реку? Наверное, еще не успела, ты же только приехала. Так вот никто не помнит, как он называется на самом деле, по топографическим картам. Все аборигены так и называют «Ведьмин мост», а еще есть «Ведьмин дуб» и «Ведьмин день».

– Ведьмин мост…

– Сказочку одну мне рассказали, и очень она меня зацепила. Покоя не давала, пока на холст ее не перенес. Хорошенькая травница или ведьма – как тебе больше нравится – влюбилась в знатного господина. И тот голову потерял, уж приворожила она его или нет, не знаю. А матушка барина была категорически против подобного мезальянса и всяческие препятствия молодым чинила, пока в разные стороны не развела. Ведьмочка та сгинула. А перед тем, как сгинуть, род возлюбленного прокляла. Мол, все невесты или молодые жены будут умирать во цвете лет. С матушкой хворь внезапная случилась, а молодую жену лошадь в овраг сбросила, вот люди и заговорили о проклятье.

– Сгинула – это погибла?

Марк пожал плечами.

– Кто говорит, в речку сама сиганула. Когда туман на реке поднимается и заволакивает мост, тот самый, Ведьмин, то ведьма злится и косы свои расплетает, народ к себе в омуты затягивает. Другие говорят, что не всякий ей нужен, а только тот, кто для потомков предателя цену имеет. Охотится она, мстит, жертву поджидает. Есть еще версия, что в лес ушла отшельницей и прожила там до глубокой старости. Но мне лично, больше первая нравится, есть в ней что-то такое… Представляешь, раньше даже День ведьмы отмечали, кажется, в последнюю субботу августа. Задабривали ведьму, приносили дары урожая и оставляли на мосту. А еще сажали куклу в платье невесты, чтобы девушек к себе в речку не зазывала. Это старожилы рассказали, а сейчас, – он махнул рукой куда-то в сторону, – все изменилось, коттеджный поселок расстроился, в деревне почти никого не осталось…

– И много людей возле Ведьмина моста погибло?

– Случалось. Люди это место стороной обходят. Речушка в этом месте хоть и небольшая, но там много копаней.

– Копаней?

– Так местные называют глубокую яму, в которой собирается родниковая вода, что-то вроде вырытого колодца. Бабы раньше ходили туда белье полоскать круглый год. Копань – место обманчивое: верхний слой, согретый солнцем, так и манит купаться в жаркий день, нижний слой – ледяные ключи, перепад температуры огромный. Вот старики и говорили детям: к копани не подходи, Морема – так ведьму называют – за ногу сразу схватит и утащит вниз.

Он с любовью посмотрел на свою картину.

– Да, еще осталось детали прорисовать. Вот видишь, – он показал в нижний угол картины, – на столе лежит письмо с обгорелым уголком, будто она хотела его сжечь, но в последний момент передумала. Еще хотел холеного черного кота добавить, у соседей как раз подходящий экземплярчик бегает, но, наверное, уже перебор будет.

– Можно еще венок, – выпалила я.

– Венок? – Марк задумчиво поскреб подбородок с легкой бородкой.

– Из засохших роз. Такие девушки раньше делали на свадебный обряд. Венок – это как намек, что свадьба сорвалась в последний момент, но она сохранила венок, чтобы не забыть.

– Не забыть и отомстить! Гениально, Липа! Дай я тебя расцелую, звезда моя! – художник протянул ко мне обе руки, но я увернулась.

– Липа, а знаешь, я тоже немного владею магией. Хочешь загляну в твою судьбу? – Марк взял мою руку, перевернул ладонью вверх и начал водить по ней своим пальцем, сделалось щекотно, он закрыл глаза и начал вещать замогильным голосом. – Я вижу старый дом, полный тайн. Рядом с тобой мужчина и девочка. Еще есть тень женщины. Но она не опасна, потому что ее давно нет в мире живых… еще я вижу нужду. Ты испытываешь нужду. Возможно, в деньгах. Да, деньги! Ты подыскиваешь себе работу.

Я почувствовала, что раздражаюсь. Неужели я так похожу на девушку без гроша за душой, которая отчаянно нуждается в работе? На гувернантку?

– Будь осторожна, иначе ты окажешься в опасности. Не трогай незримые нити, которые связывают мир мертвых и живых. Заденешь нить – и ведьма придет за тобой, – в последних словах прозвучало что-то мрачное, и мне стало жутко. – А встретишь ты на своем пути добра молодца, статного, веселого и…

Тут я поняла, что надо мной откровенно издеваются. Я резко выдернула руку. Марк открыл глаза и заливисто рассмеялся.

– Извини, не мог сдержаться. Ты ведь поверила сначала в мои… предсказания, да? У тебя такой видок был! Что Еленский гувернантку новую ждет – это все в округе знают. А ты сама не очень-то и правдива. Ведь не призналась сразу кто ты.

Я почувствовала, как мое лицо порозовело. Не намерена выслушать все это, даже если я всего лишь гувернантка.

– Мое положение в доме еще не определено. Пока я гостья! Так что вас никто не вводил в заблуждение, господин Одинцов! – я развернулась, собираясь уйти, но он схватил меня за руку.

– Извини, Липа, я не хотел тебя обидеть. Ты такая серьезная была, мне захотелось немного… расшевелить тебя. Признаю, идея дурацкая. Простишь?

Я посмотрела на Марка. Он бухнулся на колени, сложил руки в молитвенной просьбе. Особой злости на него я не чувствовала, скорее, на себя. Художник мне понравился, с ним было легко и интересно:

– Ладно. Вставай, Марк Одинцов, в тебе погиб талантливый актер.

Он ловко вскочил на ноги:

– Может, еще не погиб, какие мои годы! Только одно условие: ты – моя муза.

Водитель натирал дверцу лимузина с таким усердием, казалось, он протрет в ней дырку. Рыжий охранник Костя, непривычно молчаливый, стоял на входе в строевой стойке. Воздух пропитан напряженностью. Не оставалось никаких сомнений: Хозяин вернулся домой. Во время прогулки я внушала себе: если Еленский будет резок или хамоват, я в любой момент смогу отказаться от места и уехать. Переберусь к сестре, буду по возможности приносить пользу их неустойчивому семейному бизнесу, зычно зазывать туристов в таверну отведать осьминога утреннего улова, ловить сетью рыбу или сушить перьевые подушки из гостевых комнат под ярким греческим солнцем. Да мало ли чего. Вот только уезжать отсюда мне совсем не хотелось.

Войдя в дом, я сразу наткнулась на дворецкого, словно он поджидал меня. Ноздри приятно щекотал аромат выпечки и пряностей, не иначе Мария Ивановна для своего любимца расстаралась.

– Мадмуазель, Евгений Петрович ждет вас в кабинете. Я провожу, – мне почудилось или в голосе дворецкого прозвучало неодобрение, потому что я заставила господина Еленского ждать – непростительно с моей стороны.

Я взялась за перила лестницы, чтобы подняться в комнату и привести себя в порядок. Не могу же я в таком виде предстать перед работодателем.

– Я зайду к Евгению Петровичу через десять минут, – сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно.

Мою спину буравил недружелюбный взгляд: «Да кто она такая, что заставляет хозяина ждать?» – и я крепче ухватилась за перила, чтобы не оступиться.

Через десять минут я готова. Знакомство, дубль два. Белый верх – черный низ. Низкий каблук. Массивная оправа на носу. Волосы в пучке на затылке. Папка. Дворецкий проводил меня до кабинета и оставил у закрытой двери. Постучалась – в ответ тишина. Ни шороха за дверью. В конце концов, меня приглашали. Я решительно взялась за кованую ручку и открыла дубовую дверь. Массивные книжные шкафы с книгами в кожаных переплетах возвышались до потолка. На стенах застыли оскаленные морды мертвых зверей. Бойкое воображение тут же нарисовало живописную картинку: охотник-феодал безжалостно преследует свою жертву, настигает, а потом беспощадно добивает. Его костюм обагряет кровь неповинного животного. Брр! Я отвернулась. Камин со старинными часами. Напольные вазы. Кресла и диван обиты мягкой темно-фиолетовой тканью. Ощущение роскоши и достатка. На другой стене картина, кажется, пейзаж. Я подошла ближе, но от волнения ничего не могла разобрать. Все краски слились в одно зелено-желтое пятно абстракционизма. Да, я разволновалась: как убедить Еленского разрешить мне остаться в особняке и доверить образование любимой доченьки?

Почувствовав чужое присутствие, резко обернулась. Еленский изучающе смотрел на меня. Ворс ковра заглушил звуки его шагов, и он подкрался неслышно, как хищник или охотник к своей жертве. Отец Алисы значительно выше меня ростом. Темные выразительные глаза (слова из глупой песенки «а твои глаза цвета виски» совсем некстати завертелись в голове), орлиный нос, напоминавший о благородном происхождении. Отросшие густые волосы собраны в хвост. Густые баки. «Чувствуется порода», – так сказала бы младшая сестра, любившая все колоритное и по этой причине выбравшая грека Николоса в мужья из кучи других «блеклых» претендентов. Темная рубашка поло и джинсы, как ни странно, добавляли элегантности его облику. И несомненно, Еленский старше меня лет на пять-семь.

– Добрый день, – сказала я, стараясь, чтобы мой голос не сорвался и звучал по возможности ровно и вежливо.

Он кивнул.

– Добрый. Присаживайтесь. Будьте добры, объясните мне цель вашего визита, – холодным тоном произнес он, усаживаясь в кожаное кресло за письменным столом на львиных лапах.

Я поспешно опустилась на жесткий стул неподалеку.

– Я здесь для того, чтобы заняться языковым образованием вашей дочери.

Еленский пристально посмотрел на меня.

– Речь шла об опытном преподавателе со стажем. Вы, очевидно, решили, что если бы указали свой… возраст, то я отказался бы от ваших услуг?

– Я считаю, что вас прежде всего должна заботить моя языковая подготовка, а не возраст! – выпалила я на одном дыхании.

Вот теперь-то Еленский наверняка прикажет мне покинуть дом, нет, не так, свои владения. А все мое высокомерие, вызванное внутренней неуверенностью.

– Олимпиада Сергеевна, владение языками моей дочери, особенно немецким, оставляет желать лучшего.

– Евгений Петрович, если владение языками вашей дочери не оставляло желать лучшего, вы бы не искали преподавателя.

– Да, но преподаватель должен обладать большим опытом…

– Я обладаю, – я поднялась и выложила перед ним на стол папку со свидетельствами о стажировке в языковых школах Германии и Англии. – Этого достаточно?

– Впечатляет, – начал он, оторвав взгляд от документов, и я почувствовала маленькую победу. – И все же… ваш возраст… Для Алисы нужен более опытный наставник.

– Я всегда полагала, что для успешного обучения нужны основательные знания и любовь к своему ученику. Что касается возраста, я не так молода, как выгляжу.

– В возрасте тридцати или чуть старше… педагог не может иметь большого опыта, – сказал Еленский.

– Мне двадцать пять! – выпалила я и увидела в его глазах искорки веселья. Ситуация его забавляла. Еленский показал мне, что я всего лишь самая обыкновенная девушка, которая не хочет казаться старше своего возраста. Он прекрасно читал мои мысли. Придется возвращаться в город и начинать новые поиски работы. Я его возненавидела. Возможно, он прекрасно понял мое бедственное положение и теперь получал какое-то извращенное удовольствие, ставя меня в неудобную ситуацию. – Я не ожидала, что стереотипы возьмут верх, и мне откажут, даже не дав возможности продемонстрировать мои способности и умения на практике.

Ну вот и все, это конец. Теперь меня точно выгонят, – подумала я. Не припомню, чтобы я чувствовала себя настолько жалкой прежде. Я выпрямила спину и вскинула голову:

– Извините, что отняла ваше время, – и направилась в сторону двери.

– Мы еще не закончили, вернитесь. Смею заверить, я не мыслю стереотипами. Вы говорите об испытательном сроке? – властный голос раздался за моей спиной, уже порядком одеревеневшей от напряжения.

Еще несколько секунд назад казалось, что для меня все потеряно, но слова Еленского вселили надежду. Я не спеша развернулась и кивнула, возвращаясь на место.

– Ну хорошо, пусть будет испытательный. Скажем, две недели.

– Я согласна.

– Вот и отлично. График занятий составите сами и через Марию Ивановну передадите мне. Я хочу с ним ознакомиться.

– Один вопрос, Евгений Петрович. Я могу использовать любые методики в своей работе?

Его бровь поползла вверх:

– В пределах разумного, естественно.

– Нет-нет, речь не идет о физическом воздействии. Языковые методики обучения иностранному.

Он кивнул.

– У мамы Алисы будут какие-то пожелания относительно наших занятий?

– Нет, пожеланий не будет. Все вопросы согласовывайте со мной, – быстро ответил он, то есть в доме царит патриархат, понятно. – Олимпиада Сергеевна, встречный вопрос.

Я замерла. Еленский пристально посмотрел на меня:

– Вы уже познакомились с Алисой. Ваши впечатления?

На минуту я задумалась, понимая, что от моего ответа зависит многое.

– Алиса – непростая девочка, и ей, несомненно, нужна твердая рука. Она сообразительная и находчивая. Про языковую подготовку не могу пока ничего сказать.

Он внимательно посмотрел на меня:

– И это все?

– Пока да. Я могу идти?

– Подождите. Почему вы не сказали мне, что Алиса бросила вас в колодце?

Быстро, однако, в доме разносятся сплетни. С другой стороны, хозяин дома должен знать, что происходит в его отсутствие.

– Зачем? Что это изменило бы?

Еленский на секунду задумался.

– Я бы заставил ее извиниться, наказал как-то.

– Вот именно, вы бы заставили. Есть вещи, до которых человек должен дойти сам, без посторонней помощи, – начала я, но тут же поймала себя на мысли, что говорю как настоящая училка.

Еленский улыбнулся уголком рта – он подумал то же самое.

– Тогда желаю удачи! Все формальности через моего секретаря, он с вами сам свяжется. Не смею вас больше отвлекать от учебного процесса.

Аудиенция окончена, я поднялась и вышла из кабинета. Последнее слово все-таки осталось за мной! В коридоре висело огромное зеркало в позолоченной раме. Что у меня за вид! Щеки покрыты румянцем, глаза лихорадочно блестят! Руки слегка подергиваются. Итак, меня не выставили восвояси! И у меня есть целых две недели, за это время я должна показать, на что способна!

В комнате для занятий Алисы не оказалось, и я попыталась найти ее сама.

– Да кто ж ее знает? – развела руками Мария Ивановна, принимая от меня бумагу с расписанием занятий. – С самого утра где-то гоняет.

Похоже, с дисциплиной в доме туго. Взрослые даже не знают, где и как девочка проводит время. Такое положение дел нужно менять.

Когда я гуляла по саду, Алиса нашлась сама, вынырнула из-за кустов сирени. Похоже, отсиживалась в укромном уголке, ожидая решения отца относительно новой гувернантки. Я отметила еще одну черту младшей Еленской – предусмотрительность.

– Олимпиада Сергеевна, добрый день! Как поживаете? – девочка стояла передо мной и теребила руками подол своего желтенького платьица.

– Доброе день, Алиса! Спасибо, неплохо. А как твои дела?

Она старалась всеми силами казаться вежливой и воспитанной. Наверное, возвращение отца так благотворно воздействовало на нее. Сегодня я видела совершенно другого ребенка – с хорошим ровным настроением. Мы присели на широкие качели под тентом.

– Хорошо. Только вот дядя Костя стуканула на меня па…

– Алиса!

– Ой! – она прикрыла ладонями рот. – Я хотела сказать «пожаловался» на меня папе. Так ведь можно сказать?

Я кивнула.

– И папочка на меня наехал, то есть я хотела сказать, отругал. И сказал, что последнюю модель айфона мне не купит. Ну и пусть! Все равно на Новый год подарит, потому что нужно же что-нибудь дарить… А вы сильно на меня обиделись? За колодец?

Она внимательно смотрела на меня. Я раздумывала несколько секунд прежде, чем ответить:

– Я испугалась.

– Вы? – девочка выглядела удивленной. – Чего? Что про вас забудут? Да спустила бы я эту лестницу через часок.

– Алиса, а зачем ты сделала это? Зачем заманила меня в колодец? – спокойно спросила я, хотя внутри поднималась тошнота от пережитого ужаса.

– Вы меня выбесили там, у лестницы. Вы были такая… такая спокойная, такая борз… такая гордая, в упор не видели меня. А по глазам видно, что внутри у вас все клокочет, что вы заорать на меня хотите. Правда? А вы сдержались и не наорали. И вообще вели себя так, будто я глупая и капризная девочка.

– Алиса, а разве ты не так обращалась с гостьей?

– Но вы же не гостья, вы…

– Ну все, с меня достаточно, – холодно сказала я и встала с качелей.

Алиса схватила меня за руку: