– Ну да, как пират, – усмехнулся он и потрепал меня за косичку. – И этому пирату нужно снова отправляться в плавание.

Он поцеловал тогда меня и вышел из комнаты. Больше я его не видела. Говорили, что его судно затонуло во время шторма, некоторые же твердили, что оно было захвачено и правда пиратами. Но, как бы там ни было, человек, на плечах которого держалось все в нашей семье, пропал и больше в моей жизни и жизни матери не появился. С того самого момента и пошло все наперекосяк для меня, маленькой девочки, мать которой была слишком молода и красива, чтобы оставаться одной, а если учесть, что еще ко всему прочему и бедна, то появление в ее жизни богатого любовника было более чем ожидаемо. Но внимание любовника и материнство было невозможно совмещать, поскольку высокомерный барон мог заявиться к матери среди ночи и потребовать, чтобы она собиралась с ним в какую-то очередную поездку или еще куда. Поэтому мама металась между ним и мной, но когда мужчина поставил ультиматум матери, то она была вынуждена под его давлением отправить меня в этот пансион, дабы не потерять единственного человека, который не давал умереть с голоду как ей, так и мне. Это потом уже я начала понимать, что она могла поступить иначе, а не просто сбагрить меня в невесть какое заведение, подкинув как бездомного котенка в пансион, в котором воспитывались в основном сироты богатых родителей, опекуны которых не очень-то хотели возиться с осиротевшими детьми, а также незаконнорожденные, до которых вообще мало было дела родителям.

В тот момент я свято верила в то, что она вернется и заберет меня, как только уладит все вопросы с мужчиной, который содержал ее. Но не вернулась и для меня началась новая жизнь с нескончаемой вереницей однообразных будней, наполненных молитвами, учебой и мелкими обязанностями, которые были у каждой девочки. Благо, мое содержание в пансионе оплачивалось исправно, и я спокойно жила под его крышей, чего нельзя было сказать о других девочках. Ведь стоило только кому-то из родителей не внести уплату за пребывание в стенах заведения, как девочек сразу же отстраняли от уроков и даже в столовой усаживали за отдельный стол, где во время еды перед ними ставили лишь деревянные тарелки с густой овсяной кашей, есть которую не хотел даже наш дворовой пес, смешно фыркая своим носом, если кто-то выбрасывал эту кашу ему.

Дружила я в этих стенах с Кристиной, которая была моей одногодкой, да с Катриной, которая была неким подобием моей сестры, с первых дней моего пребывания в пансионе взяв меня под свое крыло, чем избавила от львиной доли неприятностей, которые преследовали других воспитанниц. Ведь внутри коллектива девочек велась всегда негласная война за место под солнцем, если это можно было так назвать. А этим самым солнцем была для нас мадам Дизар, которая решала, кто и что ест, где сидит, сколько часов в сутки спит или же корпит над чтением библии. Ну и Катрина, которая была ее любимицей, всегда подтягивала нас с Кристиной к себе поближе, давая погреться в лучах этого светила в лице строгой директрисы пансиона.

– А кто твои родители? – спросила я как-то, качаясь на качелях рядом с Катриной.

– Моя мама – графиня Эндельборн, кто отец – она не говорит. Знаю только, что это какой-то ее любовник, – просто ответила девочка, прищуривая глаза от яркого солнца, которое играло на ее светлых волосах.

– Сама графиня, – восхищенно пролепетала тогда я, ведь для меня, дочери простой портнихи, звучание титула было подобно какому-то волшебному слову.

– Да, графиня. Но я бы предпочла, чтобы моя мать была простой крестьянкой, – усмехнулась Катрина.

– Почему? – удивилась я.

– Потому что тогда бы я росла подле нее. А не проводила все детство среди чужих мне людей практически взаперти в этом чертовом пансионе, – она с неприязнью окинула взглядом особняк.

– А почему она тебя не заберет? Она же графиня, – развела я руками, с наивностью полагая, что раз уж у женщины есть такой титул, то она всесильна.

– Потому, что я незаконнорожденная, – проговорила Катрина. – У матери есть муж, он старше намного нее. Вот она когда-то и завела себе любовника, потом забеременела, родила, но оставить меня подле себя ей не разрешили. Поэтому и отдала она меня сюда, – девочка говорила обо всем так спокойно, что даже мне стало тогда не по себе от того, как она, десятилетняя на тот момент девчонка, могла так спокойно рассуждать о матери и ее жизни.

– А моя мама вот и забыла уже, что у нее есть дочь, – я с грустью откинула голову назад и посмотрела на небо.

На тот момент я уже не плакала, нет. За два года, проведенных в стенах пансиона, я выплакала, наверное, все глаза, как недовольно говорила мадам Дизар, найдя меня в очередном укромном уголке пансиона с напрочь промокшим подолом платья, которым я вытирала льющиеся слезы. К восьми же годам я уже даже практически смирилась с тем, что так, скорее всего, и не увижу больше маму. О ее былом присутствии в моей жизни напоминал лишь старенький одноглазый мишка, которого я регулярно доставала по вечерам из-под подушки и укладывала с собой рядом, как немое напоминание мне о том, что я хотя бы знала, кто мои родители в отличие от других воспитанниц, таких же незаконнорожденных девочек, которые в отличие от Катрины и меня, и знать не знали, кто платит за их содержание в пансионе.

Однажды, на какой-то праздник я и другие девочки, одетые в свои нарядные платья темно-синего цвета с белыми рюшами по краям, вышли из пансиона и направились в близлежащую церковь, весело щебеча и радуясь этакой вылазке за пределы нашего скучного мирка. Около одного из красивых особняков, мимо которого мы проходили, я увидела дорогой экипаж, из которого выходила красивая молодая женщина в просто невероятном платье. Залюбовавшись ее одеянием, я приостановилась и переведя взгляд на ее лицо застыла в немом недоумении, ведь передо мной была моя мама. Нет, не та мама, одетая в простое голубое муслиновое платье, в котором я видела ее в последний раз. Не та мама, волосы которой были собраны в незатейливую прическу, локоны которой небрежно падали на ее точеные плечи. Не та мама, от которой пахло дешевенькой душистой водой с запахом ванили. Передо мной была разодетая в дорогие шелка красавица с прекрасной прической, над которой явно не один час трудилась служанка. Передо мной была напудренная, благоухающая умопомрачительными духами, до жути прекрасная дама с надменно приподнятой бровью над затянутыми томной поволокой красивыми глазами изумрудного цвета.

– Мама, – прошептала я себе под нос, с неуверенностью сделав шаг в сторону женщины. – Мама, – громко закричала я и рванула к ней.

– Селена, вернись! – закричала вслед мадам Дизар, но меня мало это волновало.

Подбежав к матери, я ухватила ее за руку, на которой была надета перчатка из тончайшего шелка.

– Мамочка, мамочка! – по моим щекам текли слезы, и я ничего кроме этих слов произнести не могла.

Женщина испуганно посмотрела на меня и застыла в немом недоумении разглядывая меня.

– Азалия, кто это? – нахмурившись спросил стоящий около нее немолодой мужчина в не менее дорогом костюме, чем платье моей матери. Был он, скорее всего, фэйри, поскольку такой небесной голубизны оттенок глаз встречался только у них.

– Не знаю, Джорах, – мать растерянно улыбнулась ему и перевела на меня взгляд, – ты ошиблась, милая, – она осторожно выдернула свою руку из моей ладони. – Я не твоя мама.

– Как не моя мама?! Мама, что ты такое говоришь! Это же я, Селена Мария, мамочка! Или ты меня не узнаешь? – с отчаянием смотря в глаза матери прошептала я.

– Прости, солнышко, – мать провела рукой по моему плечу и развернувшись пошла в особняк, взяв под руку мужчину, который недовольно окинул меня взглядом.

За ней захлопнулась дверь, а я растерянно смотрела ей вслед, не понимая, то ли это я и правда могла так обознаться, то ли мама просто не узнала во мне свою дочку, которую оставила на пороге пансиона два года назад.

– Мисс Селена, – дернула меня за плечо мадам Дизар. – Вы знаете, что нельзя выходить из строя, когда мы совершаем шествие в церковь!

– Это была моя мама? – повернулась я к мадам Дизар.

Женщина отвела взгляд и недовольно поджала губы. Так и не ответив на вопрос, ухватила меня за руку и потащила к остальным девочкам, которые с любопытством наблюдали за происходящим.

– Еще раз выкинете такое, на ужин получите только розги, – строго отчеканила директриса и повернувшись повела нас в церковь.

Ступая в своих грубых башмаках по мощеной камнем дороге, я пребывала в каком-то ступоре, не понимая, как можно было так отвернуться от меня? Меня, ее маленькой дочери, которой она всего несколько лет назад читала сказки по вечерам, которой пела песни, держа на руках которую выбегала на встречу моему отцу, когда тот возвращался из очередного плавания. Нет, я точно не могла обознаться, поскольку родной образ навсегда запечатлелся в моей голове, а вот мать, как она могла не узнать меня, я не понимала.

Уже после службы, во время которой я не слышала ничего, кроме мыслей в своей голове, я взяла под руку Катрину и спросила:

– Ты же видела все? Это ведь мама моя была. Точно знаю, я не могла обознаться, – едва сдерживая слезы спросила я у своей подруги, словно ища у нее поддержки в этом вопросе.

Катрина остановилась и, подождав, пока все девочки пройдут вперед, ответила, пожав мое плечо:

– Я не знаю твою маму, но, если это она – лучше молчи об этом и скажи всем, что обозналась.

– Ты что такое говоришь? – я отдернула свою руку и волком посмотрела на Катрину.

– То и говорю, – назидательным тоном проговорила рассудительная не по годам подруга. – Эта женщина – известная на всю столицу куртизанка. А мужчина с ней рядом – граф Джорах, он фэйри. Мало того, он еще и лидер клана темных охотников, которые славятся своей жестокостью.

– А ты откуда знаешь это? – все еще не веря Катрине спросила я.

– Ну мама ведь меня забирает иногда отсюда на пару дней в поместье своей тетки за городом. А тетка эта – сплетница еще та. Однажды к ее мужу по каким-то делам приезжал этот граф, а когда уехал, то тетка и выложила всю его историю от и до, не забыв упомянуть о некоей красавице, его содержанке. Так и узнала. Так что тебе лучше молчать обо всем и если твоя мать сделала вид, что не знает тебя, значит на то были причины. Все знают ведь, что связь с фэйри – это не шутки. Если твоя мама с ним, то тебе в ее жизни места нет и для тебя так будет лучше.

– Что лучше? Кому лучше? – закричала обиженно я и бросилась бежать в пансион.

Просто взлетев на второй этаж по старым, скрипучим ступеням я забежала в комнату и, схватив своего мишку из-под подушки, тихонько дождалась, пока девочки в сопровождении мадам Дизар зайдут в столовую. Затем, оглядываясь быстро вышла на улицу и бросилась в сторону того особняка, где видела мать. Подбежав к нему, я с облегчением заметила, что экипаж находится на том же месте, а значит мама была еще в этом доме. Спрятавшись за стволом необъятного дерева, растущего около начищенной до блеска кованной ограды дома, я прислонилась к нему и, устремив взгляд на вход дома, стала ждать. Не знаю, сколько я так простояла, беспокойно смотря на двери, может около часа. Когда они открылись и на пороге показалась она, моя мама, под руку с графом, рядом с которым шел молодой мужчина двадцати – двадцати пяти лет от роду, я на мгновение застыла, пристально рассматривая ее, чтобы удостовериться в том, что это она, а не какая-то чужая женщина, которую я приняла за свою мать. Спустя минуту от сомнений моих не осталось и следа. Тот же грациозный кивок головы, та же ласковая улыбка, те же жесты и смех, именно такой я помнила ее. Как только все трое вышли за ограду и направились к экипажу, я выскочила из своего укрытия и бросилась к матери.

– Опять ты? – воскликнула она с горечью, едва только я встала перед ней, преграждая всем троим дорогу к экипажу.

– Вот, смотри, – задыхаясь от эмоций я протянула мишку матери. – Не помнишь, как выгляжу я, его-то ты точно должна помнить. Ты шила его из кусочков плюшевой ткани, которые остались от заказа, сделанного нашей соседкой. Ты шила кофту ей какую-то, а лоскутки пустила на мишку. И пуговки, мама, пуговки с платья моего, которое маленькое было уже тогда. Из них глазки сделаны, помнишь? Я одну тогда потеряла, а папа сказал, что мишка теперь как пират. Я не захотела пришивать второй глаз ему именно поэтому. Ты же помнишь, правда? – быстро проговорила я, растирая по щекам слезы.

Мать взяла осторожно мишку и по ее дрожащим рукам я поняла, что она ничего не забыла.

– Мама, – прошептала я, вглядываясь в до боли родные глаза, которые с таким отчаянием смотрели на меня сверху вниз. – Мамочка, – осторожно дотронулась до ее руки.

Но в этот момент ее спутник гневно выдернул медведя из рук матери и отшвырнул в сторону, сухо сказав при этом:

– Вы обознались, маленькая мадмуазель, – с этими словами он схватил за предплечье мою мать и просто-таки затащил в экипаж, тихо проговорив при этом жестким тоном, – я же сказал тебе, никакого прошлого из твоей жизни рядом со мной!

– Да как вы смеете! – закричала я на него.

– Пошла прочь, – гаркнул он мне в ответ. – Еще раз увижу рядом с нами – отправлю в заведение для бездомных, – с этими словами он с треском захлопнул перед моим носом дверь экипажа так, что едва не вылетели стекла.

Я растерянно смотрела на закрытую дверь, пытаясь прийти в себя от всего случившегося. Когда же кучер стегнул лошадей, увозя ту, которая была дороже