Это повторяемое имя заключало в себе всё: и любовное признание, и трепетное ощущение счастья, и радость от нахождения рядом с ней. Несмотря на его объёмный словарный запас в разных жизненных секторах, для разговоров на любовную тематику он не был подготовлен. Как-то не складывалось ни обстоятельств, ни чувств похожих. В общем, ни опыта, ни знаний. Возникло по этому поводу однажды небольшое волнение, – вдруг ей захочется услышать от него красивые слова о переполняющих чувствах, переживаниях, признаний поэтических, всего того, что обычно говорится в таких вот случаях, а его романтизма на это не хватит. Но волнение оказалось напрасным. Ленка тем и казалась удивительной натурой, что мало обращала внимания не только на окружающую обстановку, но ещё и на вербальные построения. Она умела понимать всё без слов. Временами даже казалось, что она знает и чувствует его лучше, чем он сам себя…

В отличие от его скромного немногословия, она часто придумывала ему разные имена, то шутливо-дурашливые, то протяжно-нежные, то серьёзно-героические. Но каким бы тоном она их не произносила, в глубинной основе любого к нему обращения сквозила нескрываемая любовь. Хотя, наверное, если бы она ничего не говорила и никак его не называла, её взгляд говорил бы убедительнее всяких слов.

Ему сейчас вспомнился ещё один достаточно волнительный момент – момент знакомства Ленки и его маман.

Его родительница навещала жилище сына крайне редко, конкретнее – всего один раз, много лет назад, когда он только обустроился на новом месте. И естественно, о том, что на его кухне вот уже полгода властвует незнакомая ей хозяйка, мать не знала. Хотя, признаться, матушка всегда так много была занята собой, что времени глубоко интересоваться делами сына у неё не находилось. При редких встречах и нечастых телефонных разговорах она конечно же задавала вопросы типа: «Как твои дела?» или «Что у тебя там происходит?», но он по опыту знал, что утомлять творческий ум маман длинными ответами не стоит. Они оба хоть и были связаны самыми тесными из возможных, узами, но уже давно жили в разных, непересекающихся и непохожих друг на друга, мирах и чувствовали себя достаточно хорошо, не нарушая установленных временем границы…

Готовясь к знакомству двух женщин, одна из которых дала ему жизнь, а другая эту жизнь наполнила, он немного, но всё-таки волновался. Для него это было особым событием. Втайне искренне желал, чтобы они друг другу понравились. И хотя он никогда не руководствовался немногочисленными мнениями своей матери, в этот раз почему-то очень хотелось, чтобы она оценила его выбор. Даже сам не понимал, почему для него это было важным. Наверное, сказывался здоровый мужской инстинкт, определяющий жизненную необходимость мира и согласия в его душе. Хотелось, очень хотелось, чтобы они подружились…

За Ленку он был спокоен. Как-то заведя полушутливый разговор, немного отвлечённо, как бы между прочим, спросил её, что ей думается о его матери. Ленка также полушутливо ответила, что с удовольствием поглядела бы на яблоню, родившую «такое яблочко!». И, с серьёзным видом добавила: «Я её буду любить только лишь за то, что она дала мне тебя».

Такое простое и искреннее признание заполнило его всего теплом и молчаливой благодарностью. Он точно знал, что это не просто пришедшие на ум слова: она умела взглядом отделять серьёзное от шутки.

Знакомство, состоявшееся вскоре после этого разговора, прошло, как он для себя определил, хорошо. Матушка выкроила время для приёма, домработница приготовила шикарный ужин, они прибыли без опозданий. За столом закрутилась оживлённая беседа. Вопреки его опасениям, женщины легко находили темы для разговоров, общались непринужденно, временами даже весело. Видно было, что Ленкины простодушие и открытость импонировали его маман; мало того, непосредственность девушки каким-то непостижимым образом повлияла на хозяйку. Он-то знал свою мать, и знал, что она редко бывает сама собой, предпочитая выносить на публику лишь тот образ, который соответствовал её настроению. Но этот ужин стал исключением, – его мать была просто женщиной, просто матерью.

Закончив с трапезой, Ленка вызвалась помочь домработнице убрать со стола и помыть посуду. На лице хозяйки промелькнуло едва заметное удивление. Но, воздержавшись от комментариев по этому поводу, она лишь приподняла чуть брови, потом взяла его под руку, приглашая пройти с ней.

– А мы с тобой пойдём в кабинет, сын. Посмотришь документы, проконсультируешь меня. Ты же знаешь, я в этих юридических реверансах совершенно не сильна…

Он пролистал бумаги, дал матери несколько советов, указал спорные моменты. Под конец мать, переведя разговор, неожиданно томно спросила:

– Мне уже нужно готовиться к новой для себя роли?

Он пристально посмотрел ей в глаза, пытаясь сообразить, к чему вопрос.

– Я говорю о статусе бабушки… – Она улыбнулась, медленно и элегантно присаживаясь в кресло. – Надеюсь, ты меня уведомишь… заранее…

Он присел рядом, на подлокотник, взяв материнскую ладонь в свои руки. С лёгкой улыбкой на губах ответил:

– Ты будешь великолепна в любой роли!.. Но это дело будущего, пока тебе не нужно менять свой статус…

Он приложился щекой к её ладони. Подняв голову, задал в свою очередь вопрос:

– Как ты находишь Лену?

При этом он старался выглядеть незаинтересованно и говорить непринуждённо – спокойным тоном. Но сердце почему-то застучало чаще.

– Хорошая девушка… – Женщина, облокотившись свободной рукой на мягкий подлокотник кресла, задумчиво посмотрела на сына.

– Даже, кажется, она слишком хороша для тебя… и… слишком проста…

Он непонимающе посмотрел на мать.

– Проста?.. Ну, конечно же, она выросла в других условиях, в другом социальном круге, но… – он так и закончил непонятное для себя объяснение.

– Милый мой, причём здесь этот социальный круг! Ты же знаешь, мне совершенно всё равно – кто из какого социума… – Она сопроводила свою речь лёгким фырканьем. Тем же неторопливым тоном добавила: – Мы с твоим отцом были из одного, как ты выразился, социального круга, и что?! Мы были совершенно разными по своему содержанию, по своему наполнению, если хочешь…

– Я всё-таки не очень понял, что ты этим хочешь сказать? – Ему всегда было нелегко понимать эту женщину. Он всё же больше предпочитал её творческому восприятию своё логическое понимание. – Может, объяснишь?

Она глубоко вздохнула, всем своим видом показывая, что объяснения – не её конёк. С ноткой печали, театрально понизив голос, произнесла:

– Мужчинам всегда подавай объяснения… Увы, родной… Я говорю то, что чувствую. – Она наклонилась к нему, приобняла и закончила: – Понравилась мне твоя Ленка, по-нра-ви-лась!..

Сидя в своём кресле и устремив взгляд за окно на темнеющее небо, он улыбнулся, вспоминая матушкин вердикт, выведенный чеканным тоном: «По-нра-ви-лась!». Тогда виду не показал, но в глубине души обрадовался, как мальчишка. И хотя не очень понял, что она имела в виду, говоря о Ленке, всё равно было хорошо. Будто маленькая гирька свалилась с сердца, и оно опять стало биться легко и свободно…

– Конечно, понравилась! – Непроизвольно произнесённая фраза нарушила плотную тишину комнаты. – Она не может не понравиться! – добавил, обращаясь к заоконному миру. Поднял бокал и, чокнувшись с окружающим пространством, закончил коротким тостом:

– За нас!

Ленка понравилась не только творческой натуре его родительницы. Его друзья, ну или по крайней мере те, которых он считал друзьями, близкими людьми, после знакомства с ней, каждый по-разному, но выразил своё одобрение. Один институтский товарищ, уже неоднократно попробовавший узы Гименея на прочность, с какой-то затаённой грустью признался: «Ну и дурак же я! Постоянно увлекаюсь какими-то манекенами… А, надо бы вот таких, живых, как твоя Ленка, искать, находить и любить…»

Он и сейчас, и раньше, не единожды признавался сам себе в том, что восторг, вызванный в сердцах его друзей после знакомства с Ленкой, им самим воспринимался неоднозначно. С одной стороны, такое признание где-то льстило, рождало ощущение гордости, а вот с другой….

С другой стороны, многие восхищенные взгляды друзей-приятелей на его избранницу ему совсем не нравились. Частенько проскальзывало опасение, что кто-то может захотеть вклиниться в их тесный союз и попытаться примерить на себя его счастье. Понимал, конечно, абсурдность этих опасений, и даже мыслей таких, но деть эту обеспокоенность никуда не мог.

Наверное, это обстоятельство и послужило причиной тому, что они почти отказались от дружеских посиделок, совместных походов по ресторанам и поездок в отпуск большой компанией. По правде сказать, он отказался, а Ленка, понимая его душевные терзания, лишь молча согласилась с принятым им решением.

Со временем он понял, что не ошибся. Ему было уютно и комфортно жить в тесном, маленьком мирке вместе с ней; он мог часами смотреть на её мелькающую по дому фигуру, вечно чем-то занятую; особенно согревал тот факт, что он может в любую минуту подойти, обнять её, заглянуть в любимые глаза, поговорить о чем-нибудь важном или, наоборот, несущественном, и чувствовать, что она полностью принадлежит ему, а он – ей…

Отставив недопитый бокал, он с хрустом потянулся в кресле. Да, можно сказать, что он почти полностью счастливый человек. Единственное, что мешало убрать это не нравящееся слово «почти», так это её рабочие отъезды и отсутствие законодательного свидетельства их любви и верности. Он однажды попытался донести до неё свою невозможность быть полностью счастливым из-за этих двух пунктов, но она лишь рассмеялась в ответ, цитируя своего любимого Козьму Пруткова, принесшего, как известно, в мир умные мысли в краткой форме: «Хочешь быть счастливым, будь им!».

Вот так вот… Один умник напишет, другая начитается, а он – страдай…

Покинув своё уютное кресло, зашагал по комнате. Перебирая в голове возможные варианты занятия себя в этот одинокий вечер, ни к чему толковому не пришел. Читать не хотелось, смотреть за жизнью других, уткнувшись в телевизионный экран, тоже. Настойчивое урчание в животе определило планы.

«Пойду пожую чего-нибудь, да спать залягу».

Энтузиазма эта мысль не вызвала. Есть на самом деле хотелось, но идти в пустующие кухонные владения не очень. В Ленкино отсутствие кухня казалось ему самой тоскливой частью квартиры.

С шумным вздохом принуждающего себя человека побрёл по широкому и тёмному коридору. Ощупью нашел дверную ручку, приоткрыл дверь. Щёлкнул настенным выключателем, прищурился от обилия вспыхнувшего электрического света.