Напоследок каждый получил от тёти краткую аудиенцию и наставления. Мне была дана недогоревшая свечка с инструкцией, банка с водой и минимум слов. Я вытерпела и это. Уже собираясь стартануть и бегом покинуть сей непонятный кабинет, на секундочку задержалась рядом со своей знакомой, показывающей тёте фото своей дочки и бабушки. Биоэнергокорректор (так обозначалась на дверной табличке тётя) задумчиво водила пальчиками по фотографиям. Спустя несколько секунд она доступным русским языком обрисовала диагнозы. Я слушала и столбенела. У девочки было очень серьёзное заболевание сердца. Местная традиционная медицина за восемь лет так и не смогла поставить диагноз, и лишь за месяц до посещения тёти столичные эскулапы со своей новейшей техникой умудрились это сделать. Я стояла и тупо смотрела в рот говорившей тёте, пытаясь понять, как это она за пару минут дала результат, на который докторам потребовались годы. Создалось ощущение, что мозг вот-вот разрушится. Тут появилась спасительная мысль, объясняющая эту данность и возвратившая мне способность думать. «Тётя каким-то образом связана с московским институтом, где был поставлен диагноз. Вот и всё! В конце концов, КГБ не умерло, а просто переформировалось, и у нужных людей всегда под рукой информация про всех других людей!» Последовавший за этим «прозрением» вопрос – как тётя узнала, что именно про эту девочку нужно собрать информацию, я отогнала от себя как назойливую муху. Как, как?! На все «как?» ответов не напасёшься!

От сердца, что называется, начало отлегать. Но тут этот милый биоэнергокорректор перешёл к другому фото, с бабушкой. Бабушка, надо сказать, на фото была запечатлена по пояс, естественно, своей верхней половиной. Тётя коротко поведала, что у неё лет двадцать назад была проведена операция по удалению раковой опухоли внизу живота, и, улыбаясь, добавила, что сейчас всё хорошо.

Я выскочила на улицу как ошпаренная. Достав трясущимися руками сразу три сигареты, две из них закурила. Нет, это что-то! Как так можно?! Ведь на фото бабушка по пояс, как же можно ставить диагноз ниже пояса?! Даже без фото?!

Очень захотелось, чтобы спасительная мысль про КГБ и взаимосвязи между традиционной медициной и этой самой тётей пришла именно сейчас, а не пять минут назад. Мне бы этого с лихвой хватило, я бы убедила себя в правильности этой мысли и не засоряла бы мозг лишними раздумьями. Ох, и почему не сейчас!!!

Добравшись домой, я срочно разыскала подходящую компанию (благо, что недостатка в таких компаниях на периферии нет) и напилась до умопомрачения. Имеющаяся на тот момент моя картина мира чётко потребовала стереть из памяти полученную информацию. И принятая доза алкоголя, если и не стёрла полностью невмещаемые вещи, то очень сильно их размыла, раскидала по закоулкам сознания, позволяя жить дальше и без вопросов, и без ответов.

Потом, в дальнейшем, этот невообразимый случай время от времени всплывал в моих мыслях, требовал к себе внимания, заставлял размышлять. Но у меня не было ни единого инструмента для понимания произошедшего: ни подходящего опыта, ни серьёзности ума, ни более-менее понимающего окружения. И всякий раз при воспоминании о тёте моя способность думать замирала и останавливалась, будто встретившись с непреодолимой стеной.

Примерно такое же состояние я испытывала и сейчас, размышляя о невесть откуда взятой крёстной, знающей обо мне всё. Попытки объяснить механизм этого явления опять же приводили мой мозг в состояние ступора. Это даже начало немного раздражать. Я ведь никогда не считала себя малосообразительной, или, проще сказать, тупой. Наоборот, я – умная! Но теперь со всей очевидностью можно было утверждать: я тупая!

Это признание самой себе на удивление даже как-то немного успокоило. Ну не понимаю я, как это возможно – видеть людей на расстоянии, досконально знать их внутреннее устройство, улавливать, будто локатором, любое, даже неприметное, движение души. Не понимаю, и всё! В конце концов, есть масса вещей, где я мало что понимаю, просто это единственное, где я вообще ничего не пойму!

Очень захотелось ухватиться за спасительную соломинку, которая известна всем нам и очень удачна в своём утверждении: если я чего-то не понимаю, то этого и не может быть. Это даже не просто утверждение, это мощная догма, позволяющая жить спокойно и лишний раз не напрягать свой ум. Признаться, раньше, пусть не часто, но использование этого утверждения мне помогало. Очень облегчало жизнь. О-о-очень… Но сейчас что-то не давало мне со спокойной душой схватиться за эту соломину. Я даже не сразу поняла, что именно.

Внутри, в обход всех своих умственных потугов, доказательств и размышлений, где-то на не определённом географией тела клочке, высадилось и пустило корни чёткое знание, что всё это так и есть. Может один человек видеть другого, независимо ни от чего. Просто может, и всё!

Это знание, не потребовавшее никаких логических доводов, меня прилично испугало. Испугало своей силой и неубираемостью. Если раньше, до этого момента, все свои интуитивные ощущения, сопровождавшие меня время от времени по жизни и идущие вразрез с показной видимостью, я могла безболезненно отпустить погулять, то теперь это было невозможно. Взять и выдрать эти проросшие внутрь корни, всё равно что убрать себя из себя. Это как суицид. И это невозможно.

Тот вечер закончился для меня грустно. Я сидела на балконе, вглядываясь в озарённое городским светом ночное сизоватое небо, пытаясь получить ответ от едва мерцающих звёзд. Как же так? Как жить-то дальше, зная, что тебя видят насквозь, почище рентгенолога? Куда прятаться-то теперь? Это ж очень неудобно – жить с этим знанием и при этом ощущать себя будто раздетым донага всегда! Очень неудобно, можно сказать, даже стыдно как-то… И очень страшно…

Следующие полтора года моей жизни были очень насыщенными и событийными. Многочисленные попытки построить мало-мальский прибыльный бизнес терпели одно фиаско за другим. Нулевой, а то и минусовой, результат работы был не только у меня, а практически у всех участников нашего сетевого сообщества. Но мы не унывали. Всё-таки молодость – клёвое дело! Минимум практицизма и максимум воодушевления. Прям-таки формула коммунизма!

С Наташкой мы окончательно сдружились. Изредка она передавала мне приветы от своей крёстной, хотя официально мы так и не были представлены друг другу. Я, естественно, благодарила, ощущая при этом одновременно чуть уловимое радостное возбуждение и прохладные тиски страха. Очень необычный коктейльчик образовывался у меня в груди от этих приветов. Мнения своего по поводу нашего бизнеса эта самая крёстная так и не изменила; мы же, обсуждая между собой её неприятие, мало обращали на него внимания. Наше упрямство всё ещё позволяло нам верить, что из этой затеи что-нибудь дельное да получится.

Почти ежемесячно наши вышестоящие «руководители» организовывали нам выездные семинары. Разного уровня. И местные, и областные, и всероссийские, и даже международные. Для поддержания, так сказать, воодушевления. И надо сказать, это помогало. Энтузиазм бил из многих безостановочно. Но чем дальше, тем тоньше. И на последнем международном семинаре, услышав от одного из лидеров весьма характерную фразу «Бизнес хороший, люди разные», мы с Наташкой крепко призадумались. Сложили в одну кучу свои мысли и наблюдения о людях, под чьим началом мы оказались, прибавили к этому безумно отрицательный финансовый результат, не забыли и предсказания крёстной. И, возвращаясь домой, поняли, что из фонтана воодушевления уже не выжать и капли. Зачах фонтан.

Но принять решение, отойти от дел и сказать всем вымученное «прощайте!» было непросто. Во-первых, дух коллективизма был всё ещё силён. И если уж и мчаться к пропасти, то в компании это делать намного веселей. Во-вторых, многие из нас, разозлённые собственными неудачами, тупо ждали чуда, которое могло взяться невесть откуда и всё изменить. Я была из таких. Ну а в-третьих, мы, утверждённые в мысли, что трудиться нужно только на себя, мало представляли себе, куда бежать опосля? Чем заниматься?

Есть Бог на свете, как говорит моя мама. Чудо, заставившее нас многое переосмыслить, произошло. Правда, чудо, как выражаются психологи, негативное. Тем не менее после него стало понятным, что тонуть вместе вовсе не обязательно.

В одной из поездок (в которой должна была участвовать и я, однако, благодаря усиленной работе ангела-хранителя, не довелось), произошла серьёзная авария. Кто-то отделался эмоциональным шоком, кто-то – небольшими травмами, наши вышестоящие руководители (под кодовыми именами «татарка» и «горец») пострадали весьма серьёзно. У женщины была целая куча опасных травм, надолго определивших её пребывание в объятиях медработников; мужчина в принципе не выжил.

Получив эти нерадостные известия, мы собрались своим тесным кружком, пытаясь придумать, что делать дальше. Настроение было преотвратное, соприкосновение со смертью посеяло откровенную печаль и лёгкую панику. Особенно у меня. Сколько я себя помнила, всё, что было связано с похоронами, покойниками и трауром, вызывало во мне такой клубок стрессов, что пером и не описать. Боялась я всего этого жутко, до умопомрачения.

Немного отойдя от первоначального шока, собравшийся народ принял решение провести в последний путь своего руководителя. Отдать, что называется, последнюю дань. Я, как и все, согласилась с этой идеей, хотя на душе скребли кошки. Очень не хотелось, но – надо. Надо было организовать автобус, проехать почти шестьсот километров с обескураженно-скорбящим коллективом, выразить соболезнования родным и кинуть горсть земли в яму.

Я решительно себя построила, доказала самой себе необходимость этой процедуры и отправилась, как и все, в нерадостную дорогу. В пути произошла метаморфоза, которую ни я от себя не ожидала, ни тем более другие. Едва усевшись в автобусное кресло, я заснула. Меня не тревожили общие обсуждения, длившиеся долгое время, не доставляли неудобств дорожные условия, не отвлекали даже естественные надобности. По приезду кто-то очень ответственный меня насильно растолкал, объяснив, что нужно идти в дом, общаться с родственниками ушедшего. Как сомнамбула, с неполностью раскрытыми глазами, я вышла, чуть побродила по малознакомому дому и, найдя укромный уголок, присела и опять крепко заснула. Непрерывно что-то снилось, в сознании кружился калейдоскоп всевозможных картинок; за такие же снящиеся картинки я принимала людей, подходящих ко мне и участливо осведомляющихся о моём самочувствии. Сквозь сон я улыбалась, кивком давая понять, что всё хорошо, и чувствую я себя гораздо лучше нашего «горца».

Кто-то из своих, наверное, Наташка, доставила меня обратно в стоящий неподалёку автобус. Не знаю, сколько прошло времени, скорее всего, большая половина дня, когда меня настойчиво растолкали в очередной раз. Приоткрыв глаза, я обнаружила, что действие переместилось уже на кладбище. Чей-то административный голос пристыживал меня не на шутку:

– Вставай! Пойдём! Все уже там! Нужно проститься, в конце концов, по-человечески! Хватит спать! Это же неприлично!

Определённая часть сознания была «за» эти удары по чувству приличия, и именно этой части хотелось так же бойко ответить: «Да всё понимаю! Вы совершенно правы! Однозначно нужно встать и пойти проститься!» Но подавляющая часть моего блуждающего сознания смогла выдать лишь слабый сигнал, выраженный моим заплетающимся языком:

– У-у-у-гу…..Ща-а-а-ас-с….. иду-у-у-у….

Хозяйка командного голоса была не удовлетворена ни моим ответом, ни поведением. Видимо, она привыкла, чтобы её просьбы, закодированные под команды, всегда безукоризненно исполнялись. Продолжая свои настойчивые увещевания, она усилила физическое воздействие на моё плечо. Тряска не произвела нужного эффекта, тело моё оставалось ватным и малочувствительным. А вот её голосовые вибрации начали напрягать. Я не знала, как это прекратить. Ладно бы я могла хотя бы в полусонном состоянии выйти и пристроиться к кому-нибудь, чтоб не упасть, так даже этого у меня не получалось! Когда ж она поймёт!

Словно в ответ на мой немой призыв о помощи, в автобусном проходе возник ещё один человеческий силуэт. Это была Наташка, которая с присущей ей мягкостью и дипломатичностью убедила настойчивую даму покинуть свой ответственный пост, то есть меня. С благодарной улыбкой я снова погрузилась в глубокий сон.

Всё, как говорится, словно рукой сняло, когда мы вернулись к себе, на родную почву. Моё, выгруженное из транспорта тело, было довольно помятым и занемевшим, в сознании же наблюдалась ясность и бодрость. С чувством потягиваясь на свежем воздухе, я ловила на себе множество недоумённых взглядов. По всему видно, что кто-то посчитал моё поведение просто экстравагантным, ну а некоторые откровенным хамством и верхом неприличия. Мысленно я согласилась со всеми, потому как понимала, что достойных объяснений своему поведению у меня нет. Таких реакций я в себе никогда до этого не наблюдала… Действительно, очень непонятно, к чему было тратить больше суток времени, определённое количество денег и неопределённое сил? Чтобы поспать в не очень комфортных условиях? Более чем странно…

Целый день я провела в раздумывании над этой странности. Ни до чего конкретного не додумалась. Вечером собрался наш тесный кружок, всё ещё очень подавленный и нерадостный. Поминая коньяком нашего «горца», все вместе решали, что делать. И товар, и деньги, и поставки – словом всё, на чём строился наш бизнес, были всегда лишь у него в руках. При жизни он не дублировал свои действия, не предполагая, по-видимому, такого резкого конца; и вот сейчас мы все себя почувствовали пушкинской старухой, сидящей перед разбитым корытом. Вслух никто этого не высказывал, но внутри у всех присутствовал один чёткий вывод: мы полные банкроты.

Наша тягостная встреча закончилась ничем, алгоритма последующих действий ни у кого не было, как не было и понимания, что делать дальше. Народ понуро разошелся, а мы с Наташкой продолжали сидеть и думать. С деловых обсуждений перешли на внутренние.

– Как ты себя чувствуешь?

– Да нормально, вполне. Неудобно только немного, сама не знаю почему.

– Больше не отключает?

– Да нет. Только вышла из автобуса, всё сразу включилось, в норму вошло… Как огурчик… чуть маринованный… Фигня какая-то…

Дальше она рассказывала о событиях, которые я благополучно пропустила, и о лицах, с которыми я также благополучно не встретилась. Из её повествования стало понятно, что я пропустила много интересных моментов. Ведь ничто так не характеризует человека, как его семья, круг родных. Конечно, учитывая обстановку, в коей пришлось знакомиться с родственниками уже покойного нашего руководителя, услышать нехорошие отзывы о нём никто не мог, но вот увидеть и отметить истинное к нему отношение, это да, это получилось. Как оказалось, успешным, сильным и предприимчивым лидером его считали лишь люди, находящиеся за пределами родственного круга, то есть мы. Возникал вопрос: то ли мы, его сотрудники и зависимые соратники, видели не то, что есть, то ли родня, что называется,