Цитаты из книги «Всё о Манюне (сборник)»

Я навсегда запомнила тот июнь, и густое ночное небо над Адлером, и шумные его улочки, и дни, когда мы все были вместе и ни одному нормальному человеку не было дела до того, грузин ты, русский, еврей, украинец или армянин, и казалось, что так будет всегда и этой дружбе нет конца и края. Я навсегда запомнила вкус той приторно-сладкой последней черешни и то, как Натэла смешно складывала губы трубочкой, назидательно приговаривая: «Надя, ты главное запомни – орехи лучше толочь в ступке, а не пропускать через мясорубку», – а Гоги, боязливо оглядываясь на Ба, объяснял дяде Мише: «Пожестче надо быть с женщинами, даже если эта женщина – туоя мать». Я ни к чему не призываю. Я прошу вас остановиться на минуту и вспомнить, как это прекрасно – просто дружить. Вот так должно быть сейчас. И завтра. И послезавтра. Всегда. Спасибо.

не зарекайся, пока не наступил климакс

Она ска… что мы… буууудем… черявые… черявые… как… как. как. как. – Как Жооопли, – внесла свою лепту во вселенский плач я. – Как ктооооо? – У дяди Миши глаза полезли на лоб. – Какой такой Жопли?! – Наркоманкааа и дебоширкаааааа Жооопли

Так и говорит: «Этот ребенок нам покажет еще, где раки зимуют». С нескрываемой гордостью говорит! Наблюдать за ними очень забавно. Сонечка важно восседает на руках Ба, они ходят вместе по дому и ведут разные переговоры. – Этото? – тычет Сонечка пальцем в желтенький кухонный абажур. – Абажур, – мигом отзывается Ба. – Хочешь хлебушка? – Неть. – Скажи «абажур». – Неть. – Хмхм. – Этото? – Шторы. Хочешь попить? – Неть. – Скажи «шторы». «Што-о-оры». – Забазюх! – Чего-о-о-о? – Забазюх! – Сонечка тычет пальцем в абажур. – Ага. Хорошо. Только не забазюх, а абажур! – Неть! – Ну нет так нет, упрямое ты существо. Хочешь на горшок? – Неть! – Тогда еще раз скажи «абажур». – Фто-о-о-оы! – Чего-о-о-о-о? – Фто-ы! – Сонечка показывает пальчиком на шторы и с укоризной смотрит на Ба. – Фтоы! – Деточка, мы с тобой разговариваем как даун с имбецилом. – Дя! – Не, ну тебе надо было именно сейчас со мной согласиться!

То есть совесть в целом у нас есть, вы не сомневайтесь. Но пользуемся мы ей нечасто. Наверное, бережем для более важных дел. Ба с нами приходится совсем несладко. Пять девочек в одном

Веер получился знатный – небольшой, но вполне себе пестрый, кудряво растопыренный во все стороны. Правда, перья держались на честном слове, поэтому мы не стали размахивать веером, а выставили его на Манином письменном столе и чинно-благородно ходили кругами. Любовались. Любовались мы долго, минут тридцать. А потом нам это надоело, и мы порушили веер за считаные секунды, остервенело обмахиваясь направо и налево. Народное рукотворчество вообще не приспособлено к детскому обращению, чуть что – превращается в руины.

На дворе весна, самый разгар. На излете суматошный, изливающийся косыми снежными дождями март. В этом году он выдался особенно сумасшедшим – чистое утреннее небо к полудню застилали низкие облака, в воздухе кружились редкие, мелкие снежинки, и от этого как-то сразу становилось по-зимнему холодно и неуютно. Потом внезапно снова выглядывало солнышко, и затихшие птички заводили свой радостный щебет. А вечерами поднимался сильный ветер, гудел в водосточных трубах, кружил во дворах воровато подхваченными обрывками старых газет да всякой другой ненужной чепухой, громко стучал ставнями окон.

Когда мы подъезжали к армянскому поселению, то еще издали увидели одинокую фигуру, выделявшуюся темным пятном на фоне построек. Это была древняя, закутанная в теплую шаль старуха. Подавшись вперед, она следила за нами, и длинные кисти ее шали трепетали, словно о чем-то шептались на ветру. Было в ее облике что-то такое, что заставляло тебя замедлить шаг и почтительно склонить голову. Казалось – если замолчит ветер, ты услышишь тихий шепот, издаваемый кистями ее шали: – Аниии-ко, ты куда убежала, негодная девчонка…

Много ли вы знаете провинциальных городков, разделенных пополам звонкой шебутной речкой, по правому берегу которой, на самой макушке скалы, высятся развалины средневековой крепости? Через речку перекинут старый каменный мост, крепкий, но совсем невысокий, и в половодье вышедшая из берегов волна бурлит помутневшими водами, норовя накрыть его с головой. Много ли вы знаете провинциальных городков, которые покоятся на ладонях покатых холмов? Словно холмы встали в круг, плечом к плечу, вытянули вперед руки, сомкнув их в неглубокую долину, и в этой долине выросли первые низенькие сакли. И потянулся тонким кружевом в небеса дым из каменных печей, и завел пахарь низким голосом оровел… «Анииии-ко, – прикладывая к глазам морщинистую ладонь, надрывалась древняя старуха, – Анииии-ко, ты куда убежала, негодная девчонка, кто будет гату печь?» Долгие столетия крепость стояла на неприступной со всех сторон скале. Но в XVIII веке случилось страшное землетрясение, скала дрогнула и распалась на две части. На одной сохранились остатки восточной стены и внутренних построек замка, а по ущелью, образованному внизу, побежала быстроногая речка. Старожилы рассказывали, что из-под крепости и до озера Севан проходил подземный туннель, по которому привозили оружие, когда крепость находилась в осаде. Поэтому она выстояла все набеги кочевников, и, не случись того страшного землетрясения, она до сих пор высилась бы целая и невредимая. Городок, который потом вырос вокруг развалин, назвали Берд.

– Как хорошо, что у меня папа инженер! – радостно потирала руки Манька. – Любых проводов полная коробка. – Угум, – кивнула я. – У вас дома проводов много, а у нас – разных зубных фигулин, пинцетов там, или этих, как его? – Клещей? – услужливо подсказала Манюня. – Ага, клещей. – Повезло нам с папами, что уж там, – крякнула Каринка