Читать книгу «Ленни Голд в поисках самого себя. Бхуми» онлайн полностью📖 — Нади Луч — MyBook.
image




Рабочие и ремесленники, солдаты совсем недавно законченной мировой войны, сломленные поражением и безработицей, богатая и праздная молодежь в поисках новых ощущений, объединялись в небольшие вооруженные, вызывающе нахальные, безнаказанно бесчинствующие группы. Они пьяно орали о чистоте арийской расы, блюя и мочась прямо на улице, обвиняли евреев в своих неудачах, громили их магазины и молельные дома, мародерствовали без зазрения совести.

Ева видела, как один за другим поднимают головы и расправляют крылья черные ангелы за спинами эгоистичных личностей и тех, кого увлекла идея чистой расы. Видела, как в них входили огромные демоны и сразу же начинали проявлять в новом теле свою суть. Они подавляли волю людей, подчиняли их себе и свободно, не встречая хоть сколько-нибудь значительного сопротивления, управляли ими. Страх, желание богатства посредством физического устранения их владельца, жажда власти любой ценой, хотя бы над отдельно взятым человеком – качества, какими можно запросто манипулировать. Идея нового лидера, так называемого фюрера, который поднял бы с колен нищую Германию, гипнотизировала, чем облегчала проникновение демонов в людей и их проявление.

Интуиция матери, а она никогда ее не обманывала, подсказывала Еве, что надо бежать не только из города, но и из страны. Ее собственный белый ангел подгонял и внушал поторопиться, но она все тянула и тянула, уверенная в своей защите. Но когда узнала о том, что вытворил ее сын со свастикой в подвале новых арийцев, засобиралась в путь. Доделывала заказы, расплачивалась с долгами, договорилась со знакомыми о переезде в гораздо более безопасную Швейцарию и о местах в товарном составе с одним пассажирским вагоном, который формируется на запасных путях недалеко от Мюнхена. Осталось только дождаться нужной даты.

В конце июля за день до отъезда, хотя уже и наступил вечер, было очень жарко. Горячий воздух поднимался вверх от раскаленного камня улиц и колыхался, только если его кто-то вынуждал двигаться. В квартире было так душно, что даже сквозняк из всех распахнутых окон и дверей не приносил облегчения.

Ева расстегнула на груди верхние пуговицы широкого льняного платья и, облокотившись на балконные поручни, обмахивалась самодельным веером. Она медленно переводила взгляд с разноцветных крыш домов на спешащих по делам или праздно шатающихся людей, и обратно, мысленно прощалась с городом, вспоминала, все ли сделала.

Она устала от суматохи сборов, от, возможно, излишнего беспокойства по поводу новой жизни в другой стране. Тело одновременно плавилось от жары и задыхалось от духоты и пыли.

Тут ее взгляд перестал бесцельно блуждать и остановился. И она с интересом стала следить за скоплением людей на небольшой площади через улицу.

Сначала они развешивали флаги вдоль небольшой улочки и на площади, а окончив, скучились, что-то бурно обсуждая и громко хохоча.

Сразу же с момента их появления улица мгновенно опустела. Ее жители попрятались по домам, предпочитая переждать под защитой стен, и со страхом ожидали от них напастей. Случайные прохожие, завидев их издалека, сворачивали в первую попавшуюся подворотню или спешили проскочить мимо, чтобы, не дай бог, не привлечь их внимания.

С обеих сторон улицы на площадь вливались все новые группы пьяно орущих мужчин в черных рубашках с закатанными рукавами и белыми повязками на левой руке. Маленькое пространство быстро заполнилась черным: люди в черном стояли в плотном окружении высоких черных, невидимых человеческому глазу, фигур. Все они чего-то ждали.

Последним пришел человек, вокруг которого колыхалась аура всевластия, ощутимая даже издалека, за ним неотступно следовали два его ангела-хранителя. Он отрывисто поприветствовал толпу, быстро вскинув прямую правую руку, и та ответила ликующим оглушительным воплем и всплеском рук. Ждали его. Он взошел на небольшое возвышение, ангелы встали по бокам, сложив руки на груди и широко расставив ноги.

– О, я его знаю. Мам, помнишь, я тебе о нем рассказывал, – сын потихоньку вышел на балкон и тоже смотрел в том же направлении.

– Иди в комнату, Ленни, я скоро приду.

Не было слышно, что именно говорил молодой человек, но он говорил то громко, убедительно и авторитетно, повторяя жесты воина, то тихо, вкрадчиво и злобно, как нашептывала воительница. Толпа стояла, затаив дыхание, заворожено внимая своему лидеру, боясь пропустить слово, а в конце речи Адольфа, а это был он, разразилась криками, улюлюканьем и глумливым хохотом. Черные ангелы людей в толпе были довольны своей работой, но что интересно, не нарушали некую субординацию по отношению к ангелам оратора. А вот демоны внутри людей бесновались. Впервые за долгое время они могли открыто проявить себя и, никем не преследуемые, делать то, что заложено в их природе. Толпа разделилась на две группы, и те ринулись в противоположные концы улицы, громя все на своем пути.

Небольшая улочка была почти полностью заселена богатыми еврейскими семьями, которые содержали здесь рестораны, кафе, продуктовые, антикварные и ювелирные магазинчики, ломбард, театр варьете и даже небольшой кинотеатр. Сюда часто приходили жители близко расположенных соседних районов сделать покупки, вкусно поесть и развлечься.

Но сейчас было невесело. За разбитыми окнами слышались крики о помощи, но никто не сопротивлялся. Женщина-воительница носилась от дома к дому, где плеткой, где руками, где ногами заставляя замолчать в страхе кричащих людей. Никто не приходил им на помощь: полиция была частично подкуплена, частично сама уже причисляла себя к нацистской партии. В некоторых квартирах вспыхнул огонь. Изредка раздавались выстрелы, но чернорубашечники предпочитали действовать ножами, тихо и больше крови, так любимой демонами.

Человек, вызвавший бурное ликование и благословивший на разбой, так и остался стоять там, откуда произносил речь Сложив руки на груди, он спокойно наблюдал за эффектом своих слов. Он был доволен. Все награбленные деньги и драгоценности сносились к его ногам. И он абсолютно точно знал, никто ничего не возьмет из того, что он не позволит взять. В демонической иерархии все беспрекословно подчиняются вышестоящим, иначе наказание и смерть.

Время от времени он смотрел по сторонам, иногда его глаза застывали, и казалось, он ничего не видит перед собой. Но вдруг его взгляд поднялся выше двухэтажных домов напротив, где орудовали его люди, и стал бездумно рассматривать пятиэтажный дом, стоящий на возвышении, этаж за этажом и остановился на женщине в белом на балконе пятого этажа.

Душный день как-то быстро стал душными сумерками, а те незаметно сгустились в душную ночь. Но Ева уже давно не обмахивалась веером, он выпал из ее рук, пальцы судорожно вцепились в поручни. Они были слишком далеко друг от друга, чтобы видеть лица, но оба знали, что их взгляды встретились. Предводителю бесчинствующих людей и демонов был опасен не столько свидетель, сколько белый ангел, стоящий за женщиной. Он слегка повернул голову в сторону своего хранителя и отметил, что тот смотрит туда же, положив руку на меч. Затем он крикнул что-то резким лающим голосом. Из домов, где совершались погромы, торопливо выскочило несколько человек, подбежали к нему, глянули по направлению вытянутой руки, указывающей на силуэт женщины, четко вырисовывающийся на фоне освещенного окна с развевающимися занавесками, и, сломя голову, бросились по улице, подгоняемые бегущими рядом черными ангелами.

– Ленни, ты помнишь молитву, которой я тебя учила?

Ева хотела встать на колени, чтобы застегнуть пуговицы пиджака, как делала, когда сын был маленький.

Но он увернулся, не позволив ей этого, считая себя очень даже взрослым, чтобы одеваться самому, застегиваясь, буркнул:

– Мам, я уже не маленький.

– Знаю, сынок, знаю, – но ее чуткие пальцы продолжали поправлять воротник, рукава, одернули рубашку, полы пиджака.

И глядя на ее красивое лицо, в зеленые глаза, всегда излучающие любовь, а сейчас полные беспокойства, Ленни не понимал, зачем она в тысячный раз задает один и тот же вопрос.

– Да, мам, я помню.

– Повтори.

– Ну, мам…

– Леонард Голд, повтори. – Если мать говорила таким голосом, стало быть перечить нельзя. И Ленни монотонно начал бубнить ничего не значащую для него молитву с неизвестными словами, с трудно выговариваемыми звуками, при этом переводя взгляд с одного предмета на другой за ее спиной. Он видел хорошо знакомые часы с ходиками, картины, нарисованные мамой, странные, но почему-то захватывающие дух, вазоны на окне, с постоянно цветущими и благоухающими растениями, кружевную скатерть на столе. Все было чисто, свежо и приятно пахло.

– Хорошо, – сказала она после того, как Ленни закончил, – запомни: молитва сработает только тогда, когда ты будешь в безвыходном положении и в полном отчаянии. Это должен быть зов сердца, а не головы. Где бы ты ни был, что бы ни случилось, помни о матери.

– Но ты со мной?!

– До тех пор, пока это необходимо. Медальон на тебе?

Ленни вынул из-под ворота рубашки кожаный шнурок с подвеской в виде свастики, стилизованной под цветок, но заметив, как беспокойство на ее лице сменилось удовлетворенностью, засунул его обратно. Мать прищурив глаз, вспомнила:

– Твое свидетельство о рождении! На, положи на всякий случай во внутренний карман пиджака, пусть оно будет с тобой, а не в моих вещах.

Проследила, чтобы Ленни все сделал правильно, и только тогда сказала то, чего говорить явно не хотела:

– А теперь мы должны идти. И быстро.

Она накинула легкий платок на русые, отливающие золотом волосы, заплетенные в толстую косу, взяла узелок с едой, чемодан с самыми необходимыми вещами и документами, и они поспешили к выходу.

Ева, будучи честной женщиной, не могла оставить квартиру, не заплатив за проживание. Она сунула оторопевшей хозяйке деньги, и ничего той не объясняя, было некогда, кинулась через задний вход во дворы, таща за руку сына.

Дом, милый дом, такой родной и уютный, быстро исчез из виду.

Нанятый экипаж на выезде из города остановили и перевернули пьяные, смердящие алкоголем и табаком, чистокровные арийские молодчики. Они тупо ругались, проклиная жидовскую бороду какого-то Маркса, при этом обрезая поводья в упряжи. Пока они были заняты перепалкой с извозчиком, который доказывал, что он – чистый немец, мать и сын, скрытые крыльями ангела и потому невидимые для людей, поспешили уйти как можно дальше от опасного места.

Демон, внутри самого наглого типа, управлял его рукой с ножом и, криво усмехаясь, следил за действиями человека. А тот, вонзил нож в грудь кучера несколько раз, склонился над лицом умирающего и с нескрываемым наслаждением наблюдал, как из того вместе со струйкой крови изо рта, вытекает жизнь.

Лошадь увели, а ее хозяин остался лежать на мостовой узкой безлюдной улочки в кровавой луже.

Но Ева и Ленни этого не видели. Вскоре и ночной город скрылся за деревьями.

Теперь добираться до пункта назначения, тупиковой железнодорожной станции, придется пешком и без денег, отданных за перевозку вещей.

Они шли всю ночь и весь день по тропинке вдоль главной дороги и при появлении чернорубашечников прятались в зарослях, останавливались только, чтобы наскоро поесть и немного передохнуть, избегая заходить в близлежащие деревушки. Идти прямо по ней, не таясь, и отдыхать на ее обочине уже было слишком опасно. На ней уже вовсю хозяйничали наци, упоенные безнаказанностью и непротивлением загипнотизированных неариев. Они носились по ней на лошадях или шли небольшими группами, не строевым шагом, но и не как гражданские.

Ева переживала, что сын не сможет осилить столь напряженное передвижение, но Ленни оказался настоящим маленьким мужчиной, не позволяющим себе ни слова недовольства, ни упреков, ни капризов.

– Мама, куда мы идем?

– Мы должны сесть на поезд, который увезет нас из этой страны, здесь для тебя слишком опасно.

– Почему только для меня? А для тебя?

– Для всех опасно, но ты должен остаться живым, даже ценой моей жизни.

– Почему ты так говоришь? Я не понимаю.

– Поверь мне. И смотри под ноги, пожалуйста, у нас нет времени даже на то, чтобы спотыкаться.

Это был чуть ли не единственный диалог за весь путь. Говорить было некогда, это сбивало дыхание, но отсутствие разговоров заменяли нежная забота и участие. Когда мать спотыкалась, сын поспешно протягивал руку, на которую она могла опереться. Когда стало прохладно, мать прижала сына к себе, накрыв своей шалью. Они делили поровну всю еду. По очереди несли чемодан.

Мать вела Ленни куда-то, ориентируясь по только ей известным приметам и слушая ведение ангела.

В конце дня, чтобы переночевать, они свернули с тропинки на еле заметную, заросшую травой колею, которая вывела их к маленькому хуторку из трех домов. Он приютился на берегу небольшой речушки у подножия невысокого холма. Он так густо зарос деревьями и кустарником, что казался сплошной ярко-зеленой массой.

Это место выглядело безлюдным, хотя лаяли собаки, мычала корова, где-то кудахтали куры, мостясь на ночлег. Но когда Ева и Ленни начали стучать во все дома по очереди, то обнаружили, что те действительно пусты. Двери открыты, но внутри ни души. Было похоже, что их покинули неожиданно и в спешке.

Мать, не обсуждая странную ситуацию, но с очень обеспокоенным видом повела Ленни в последний дом, что стоял в отдалении от дороги и вплотную упирался в заросли. Он был настолько поспешно брошен хозяевами, что табуреты грубой работы валялись в беспорядке, а на столе все еще стояла посуда и еда, приготовленные для трапезы.

Сваренный в мундире картофель в котелке, чуть зачерствевший, нарезанный толстыми ломтями хлеб на разделочной доске, кислое молоко в кувшине и растаявшее сливочное масло в миске дожидались своей участи на скатерти из грубой самодельной ткани. Еда еще не испортилась. Можно было поесть и не быть обвиненным в воровстве. Ну, а после отдохнуть, не опасаясь быть выгнанным.

Что случилось, что хозяева бежали, забыв обо всем, кроме своей жизни?

Да, Еве не пришлось никому ничего объяснять, ни упрашивать пустить переночевать и поесть. Им было предоставлено все: и еда, и постель и… страх, и гнетущее ощущение опасности.

Они поели в сумерках, благодарные неизвестным хозяевам, не зажигая света, хотя на столе в глубокой тарелке стояла толстая восковая свеча, и рядом лежали приготовленные спички.

Пока окончательно не стемнело,