Глава 6

Проболела я в общей сложности две недели. Наконец-то врач меня выписал и разрешил выйти на работу. На теле кое-где еще оставались прыщики, но для окружающих я уже не была опасна. Заразный период миновал, как уверил меня доктор. Даже если я захочу, никого заразить не смогу. Именно так он и сказал. Ну и шуточки! Того, что я испытала, даже врагу не пожелаешь.

В понедельник в середине марта я вернулась на работу. Оказывается, не только я скучала. Моему появлению тоже все обрадовались. Машка завизжала, как поросенок, и бросилась меня обнимать и целовать. Едва высвободившись из ее объятий, я попала в руки Светланы Викторовны. Она по-матерински меня обняла и поздравила с выздоровлением. А Людмила Борисовна даже подарок преподнесла по такому случаю. Это была симпатичная кофточка в мелкую черно-серо-белую полосочку с глубоким круглым вырезом и рукавом три четверти.

– Ты у нас самая стройная. Это как раз твой размер. Мне ее муж подарил, но я точно не натяну ее на себя. А ты носи на здоровье и больше не болей.

Кофточка мне очень понравилась. Она была такой же стильной, как и все, что носила Людмила Борисовна.

Какие же они все милые, и как я их люблю! Я даже не обижалась, что они дружно подтрунивали надо мной весь день, типа только я могла заразиться детской болезнью. А дядя Гриша сказал:

– Ты у нас маленький воробышек, вот к тебе и липнут детские болячки. Повышай иммунитет. Лопай витаминки, – и тут же сунул мне одну в рот.

В общем, все было просто замечательно. Иногда нужно заболеть, чтобы жизнь вернулась в нужное русло.

Машка весь день расхваливала своего Олега. Она взахлеб рассказывала, как хорошо у них все складывается, что они запланировали поездку в Новосибирск – знакомиться с его родителями.

– Я думаю, что скоро он мне предложит руку и сердце. Как считаешь? – задумчиво произнесла она, накручивая прядь волос себе на палец.

– Не знаю, Маш, но думаю, что так быстро подобные дела не решаются. Может, я и ошибаюсь. Может, у вас все по-другому. – Я считала, что должно пройти немало времени, пока два человека узнают друг друга достаточно хорошо, что готовы будут связать себя брачными узами.

– У нас все точно по-другому. Он самый лучший человек на свете, – восторженно заявила она.

– Я очень рада за тебя, – ответила я и решилась задать ей волновавший меня вопрос: – Слушай, а от Тараса нет известий?

– Ой, какая же я дура и эгоистка, – воскликнула она, – думаю только о себе. Конечно, он звонил несколько раз и очень за тебя волнуется. Он как узнал, что ты заболела, хотел все бросить и прилететь сюда. Но я его отговорила. Извини. Он тоже не болел ветрянкой и мог бы заразиться.

– Конечно. Молодец, что отговорила, – кивнула я, но в глубине души мне стало немного обидно, что он так быстро согласился с доводами Машки.

– Лид, у него там какие-то серьезные дела, но он обещал быть к концу марта. И еще он передавал тебе огромный привет и велел целовать, – с этими словами оно звонко чмокнула меня, попав в нос, и громко рассмеялась.

Конец марта уже не за горами, осталось всего-то чуть больше двух недель. Я потерплю, тем более что я уже так долго его жду, еще подождать – пара пустяков.

Запасшись терпением, я продолжала жить в нормальном ритме. Ходила на работу, помогала маме по дому и часто встречалась со своим новым другом – с Дрондом.

За время моей болезни мы с ним сблизились. Он часто появлялся у нас дома, выбирая моменты, когда не было мамы. Он больше не гипнотизировал меня и не общался мысленно. Мы просто сидели и разговаривали с ним, как старые добрые знакомые.

Он о многом меня расспрашивал. О моих ощущениях в той или иной ситуации. Его интересовало, что я чувствовала. Он просил подробно описывать мою реакцию и внимательно слушал. А мне нравилось рассказывать. Обычно в роли слушателя выступаю я. А тут слушали меня. И я с удовольствием описывала свои ощущения. Подыскивала слова, которые точнее передавали бы мое состояние.

Его интересовали мельчайшие подробности. Он задавал наводящие вопросы. Иногда заставлял меня краснеть, когда просил описать реакцию на поцелуи Тараса. Сначала я сопротивлялась, не хотела комментировать ничего, что считала личным. Но постепенно я так привыкла к нему, что перестала стыдиться. Он стал как бы продолжение меня самой. И еще я поняла, что это не просто любопытство, что для него это на самом деле важно.

Когда я слишком волновалась, он просто брал меня за руку, и я тут же успокаивалась. Он объяснял мне, что избыток эмоций мешает разумно мыслить. В такие моменты я начинаю путаться и говорить невпопад.

Меня перестали удивлять его способностям. Это стало привычным, как будто я только и делаю, что общаюсь с такими людьми. Только вот, рассказывать о нем я никому не хотела. Это было только мое, очень личное. И еще, я догадывалась, что он не хотел бы огласки. Просто знала это и все.

Дронд больше ни разу не пытался меня поцеловать. Уходя, лишь пожимал руку. И я была ему за это благодарна.

Как-то мы сидели с Дрондом на диване и как обычно разговаривали. В этот раз я описывала ему свои ощущения от ссоры с клиентом. В тот день на почту пришла скандальная бабушка. Ей показалось, что телеграмма вышла слишком дорогой. Я пыталась втолковать ей, что принимается за слово. Что предлоги тоже считаются, как отдельные слова. Попросила ее сократить текст, убрав часть предлогов. Но она заявила, что так потеряется смысл. Тогда, я еще раз при ней пересчитала слова и показала стоимость телеграммы по прейскуранту. Но она все продолжала скандалить. В итоге, мне пришлось пригласить Светлану Викторовну, и она с ней разобралась на своем уровне.

Всегда стараюсь избегать конфликтов на работе. Но иногда, даже меня, тихоню, умудряются вывести из себя. Люди разные попадаются. Я, как можно красочнее, пыталась описать Дронду всю эту ситуацию. Он, как всегда, внимательно слушал, задавая наводящие вопросы.

– Слушай, Дронд, а почему ты ничего не записываешь? Я ведь очень много тебе рассказываю. Ты, наверное, и десятой части не запоминаешь. – При нем никогда не было ни блокнота, ни тетради, ни ручки.

– Ошибаешься. Я запоминаю каждое твое слово. Могу воспроизвести любой наш диалог, – спокойно ответил он.

– Но это невероятно! – удивилась я. – Человеческая память не способна на такое. Ты вундеркинд?

– Нет, я просто человек, – все так же спокойно ответил он. – Это ваша память не способна. А для моей не составляет труда запомнить все сказанное тобой,– медленно произнес он и, немного подумав, добавил: – Я вижу, что замучил тебя загадками. Наверное, пришло время рассказать тебе кое-что о себе? Как считаешь?

Я только молча кивнула. А сердце забилось, как бешеное. Неужели сейчас приподнимется завеса тайны? И я узнаю кто он? Дронд коснулся моей руки и подождал, пока я успокоюсь, а потом заговорил:

– Как уже говорил – я человек. Такой же, как и ты с физиологической точки зрения. Физически я устроен так же, как и все ваши мужчины. Но на этом наше сходство и заканчивается. Наш внутренний мир совсем другой, не такой, как ваш. В отличие от вашего мозга, который активен только на пять процентов, наш задействован на девяносто пять. Улавливаешь разницу? Вы запоминаете только пять процентов из услышанного или увиденного. А мы всего лишь столько же забываем, что является незначительным. Все, что ты видела или слышала в жизни, хранится в ячейках твоего мозга, но ты никогда не сможешь этим воспользоваться, потому что это пассивные ячейки, они как мертвые. Еще, что удивительно, у вас большая часть мозга отвечает за эмоциональное восприятие окружающего мира, а у нас это отсутствует вообще. Эмоции нам не свойственны. Мы живем разумом, ничего не чувствуя. Мы окружающее продумываем, а вы ощущаете. Понимаешь? У вас все болезни от нервов. А нервы – это наивысший пик эмоций. Пик, после которого обязательно следует нервный срыв разной степени тяжести. А если отрицательные эмоции скрывать, накапливать в себе, то, как следствие, тяжелое заболевание, такое, как рак или диабет и еще много других. Их ты знаешь не хуже меня.

Меня интересует проблема вашей эмоциональности. Ее я и изучаю. Пишу научный труд о человеческих эмоциях. Для исследований я выбрал тебя. Ты наиболее эмоциональный экземпляр. Но твои эмоции в основном положительные. Ты переживаешь по пустякам и занимаешься самокопанием. И еще твоя душа открыта, ты очень добрая, как у вас это говорят.

Он замолчал и посмотрел на меня. А я очнулась от оцепенения и прикрыла рот.

– Вот почему ты никогда не улыбаешься, не хмуришься, не раздражаешься, не сердишься. Ты просто не умеешь этого делать? – Моему удивлению не было предела.

– Совершенно верно. В процессе эволюции, длившейся тысячелетиями, мы искореняли из себя эмоции. Пока их не осталось совсем. Так жить гораздо легче. Все понимаешь разумом.

– Но это же ужасно – ничего не чувствовать! – Я опять разволновалась, и ему пришлось меня успокаивать.

– Скука – это тоже чувство, – произнес он, – оно нам не известно.

– Получается, вы как машины? – спросила я, глядя на абсолютно нормального с виду человека.

– Мы полноценные люди. Так же чувствуем физическую боль. Мы женимся и размножаемся, как и вы. Все сопровождающие процессы у нас схожи с вашими. Только мы при этом ничего не чувствуем. Постарайся понять.

Как я могла понять, если в голове не укладывалось даже то, что об этом можно так спокойно рассуждать?

– Стараюсь, – медленно ответила я. – Знаешь, мне становится страшно, когда я представляю, как пуста твоя жизнь. Мне жаль тебя. Ты живешь в эмоциональном вакууме. Ты никогда не познаешь настоящей любви? Любви к женщине, к детям, любви к родителям. Это просто ужас!

– Любовь – это наихудшее из бед. Любовь – абсолютное зло. Из-за нее вы сходите с ума, прибегаете к суициду, становитесь несчастными до конца своих дней. Зачем нужно это чувство?

Но это же неправда! Это самое большое заблуждение, какое только может быть!

– Любовь – это самое прекрасное чувство на земле. Оно многократно воспевается поэтами. У каждого свое представление о любви, но у всех оно прекрасное. Любовь делает нашу жизнь богаче. Это то чувство, которое мы вспоминаем в старости. Это прекрасно! – Мне до слез было жаль его. Как можно вот так жить?

– За время нашего общения, я стал лучше понимать, что ты чувствуешь и чем продиктованы твои поступки. Я почти привык к уровню твоих эмоций. Но и тебе то чувство, что ты испытываешь к Тарасу, приносит только страдания. Ты живешь ожиданием, а не настоящим. Разве это хорошо? Разве это тебя устраивает? Разум отвергает любовь, а эмоции ее порождают. Мы никогда не придем к согласию. Мы слишком разные.

Я поняла, что ничто не способно поколебать его уверенность.

– Скажи мне, ты счастлив? – задала я вопрос, который считала самым главным в жизни.

– Думаю, да, – как-то не очень уверено произнес Дронд.

– И ты ничего не хотел бы изменить в своей жизни? – допытывалась я.

– Моя жизнь такая, какая она есть, какой она должна быть. Я таким родился и другой жизни не знаю. Я многое умею и постоянно самосовершенствуюсь. Живу среди себе подобных. Чего еще можно желать?

– Ты говоришь вы и мы. А кто это вы? И где вы живете? – спросила я.

– Ты еще не готова это узнать. Как-нибудь потом я тебе все расскажу. Но только не сейчас. А сейчас я кое-что проверю, если ты не против. Собираюсь прочитать твои мысли и проанализировать, насколько изменилось у тебя отношение ко мне. Это не займет много времени.

Он посмотрел на меня своими удивительными глазами, которые постепенно начали разгораться. Тут же почувствовала, как тело мое становится безвольным, чужим. В этот момент Дронд был нереально красив. Какая жуткая несправедливость лишать такого человека возможности любить и быть любимым. Он мог бы быть счастлив и сделать еще одного человека счастливым. Сеанс закончился быстро. Дронд как-то очень поспешно отвернулся от меня. От его резкости я пошатнулась и чуть не упала с дивана. Он схватил меня и посадил обратно.

– Извини, я слишком быстро оборвал связь. Это нужно делать постепенно.

– Ничего. Ну и как? Что говорят мои мысли? – поинтересовалась я.

– Все хорошо, как я и думал, – уклончиво ответил он.

– Не хочешь поделиться?

– Как-нибудь в другой раз. Не сейчас. Мне пора. Мама твоя уже скоро придет. Кстати, в ближайшем будущем тебя ожидает сюрприз.

– Ты и это можешь? Заглядывать в будущее? – удивилась я.

– Только в твое. Я научился его теоретически программировать. Пока. Увидимся вскоре, – и он скрылся за дверью.