Глава 2

Ирина молчала почти месяц, не отвечала на вопросы матери, смотрела на Костика невидящими глазами, отказывалась от еды. Она подолгу не вставала с постели, почти не спала, и только отец мог заставить ее выпивать немного куриного бульона.

Ирина целыми днями лежала в комнате, укрывшись пледом, и не могла ни о чем думать. Только текст Лешкиной телеграммы огненными буквами горел у нее в воспаленном мозгу: «Я женился». Казалось, что горячие слезы наполняют ее всю, от макушки до пяток, но соленая влага почему-то не выливалась наружу, а жгла душу до тех пор, пока Ирина не вставала и, достав припрятанную бутылку, отпивала несколько глотков. Только тогда она могла забыться коротким сном.

Отец оформил в университете академический отпуск, а затем перевел дочь на заочное отделение.

Через семь месяцев Ирина родила мертвого мальчика. Мать успокаивала ее, украдкой вытирая слезы. А Ирина будто окаменела, ни одна слезинка не вылилась из глаз. Лежала одна в больничной палате, безучастно глядя в потолок. Сердобольная нянечка после долгих уговоров принесла ей бутылку водки, и Ирочка выпила горькую жидкость в туалете прямо из горлышка, ничем не закусывая. Пила, пытаясь забыть и свою любовь, и свою непутевую жизнь – поломанную и исковерканную, – и маленького несчастного малыша, в смерти которого виновата только она.

Целый год Ирина восстанавливала силы. Отец купил дочери путевку в дом отдыха в Подмосковье. Поехала с неохотой, но ей неожиданно понравилось. Она много гуляла по живописным окрестностям, даже сделала несколько эскизов. Часто уходила к озеру, которое было расположено недалеко от дома отдыха. Подолгу сидела на берегу, смотрела на спокойные воды, понемногу оттаивая душой.

Ни с кем из отдыхающих Ирина так и не смогла сблизиться, поэтому большую часть времени проводила одна. Несколько раз приезжал Костик, привозил фрукты, сладости, испеченные мамой пироги. Несмотря на тяжелые переживания, Ирина оставалась привлекательной женщиной, и на нее засматривались мужчины. Но эти взгляды оставляли ее равнодушной. Еще не перегорела в душе любовь к Алексею, любовь пополам с болью от его предательства.

Бывали дни, когда на Ирину нападала невыразимая тоска, она не могла никого видеть, ни с кем разговаривать. Ощущала почти физически душевную боль. Когда она шла в магазин, покупала водку и, запершись в комнате, пила, пока хмель не позволял забыться и уснуть. Ирочка понимала, что это ненормально, что так не может поступать интеллигентная, уважающая себя женщина. Знала, конечно, что мама давно обо всем догадывается, но молчит, хотя страдает невыносимо. Для нее было очевидно, что до страшной болезни, именуемой алкоголизмом, всего один шаг, а женщины спиваются почему-то быстрее мужчин. Осознавала, беспокоилась, но поделать с собой ничего не могла, а скорее всего, не хотела, успокаивая себя тем, что, когда все забудется, уйдет из души, тогда и бросит она эту проклятую привычку.

Окончила университет Ирина неплохо, прекрасно защитила диплом. Но тут грянула перестройка. Работу найти было невозможно. В школах платили мизерную зарплату. Несколько месяцев прошли в поисках. Наконец Ирине удалось получить место учителя литературы, да еще подрабатывала частными уроками рисования.

Несмотря ни на что, работа Ирине нравилась, да и ученики как-то сразу полюбили ее. Она была строгой, но могла к месту и пошутить, а то и подколоть ребят, хотя никогда не унижала их. С коллегами Ирочка поддерживала ровные дружеские отношения, но ни с кем особенно не сближалась, держалась особняком. Кем не менее ее уважали, знали, что в любой момент придет на помощь, поддержит.

Скоро стало очевидным – Ирочка замечательный специалист. На открытые уроки к ней собирались многие учителя из школ района. Она умела грамотно и доходчиво подать материал, используя в работе различные методики проведения уроков, применяла психологические игры, что тогда было внове и только входило в практику преподавания. Уроки у нее всегда проходили шумно, интересно и приносили Ирочке неизменное удовольствие.

Работа поглотила Ирину полностью. Она делилась опытом, вела литературно-музыкальную гостиную, писала яркие статьи в вечернюю московскую газету и даже пару раз выступила на районной учительской конференции.

Мама была довольна. Теперь, по крайней мере, Ирочке было чем заняться. Дети, школа, Ирина даже достала свой мольберт и иногда делала неплохие зарисовки. Казалось, с прошлым покончено навсегда. Правда, от своей привычки выпивать Ирина так и не избавилась. С нетерпением ждала выходных, чтобы в пятницу приобрести бутылку водки, всячески скрывая от родных свое пристрастие.

В августе умерла бабушка, мамина тетка. Родственников у старушки, кроме Ирочкиных родителей, не было, и квартира в Кузьминках была завещана им. Отец сделал довольно выгодный обмен, поближе к их району, и Ирочка перебралась из просторной родительской квартиры в крохотную двушку.

Конечно, мама не сразу согласилась на этот вариант.

– Может, будем сдавать? – робко предложила она.

– Мама, не волнуйся. Я знаю, о чем ты беспокоишься. Со мной будет все в порядке.

Ирочку поддержал отец.

– В конце концов, – сказал он твердо, – у нашей дочери должна быть личная жизнь.

Как Ирочка стала жить самостоятельно. Хотя мама продолжала всячески опекать ее. То пирог испечет, то пельменей налепит на ужин. Ирочка упрямилась, ей хотелось все делать самой, но потом махнула рукой. В конце концов, школа отнимала много сил и времени, и мамины ватрушки оказывались как нельзя кстати.

В конце октября Ирина получила неожиданное приглашение от заведующего районным отделом народного образования.

Павел Григорьевич Митрофанов ждал ее у себя в кабинете к пятнадцати часам. Цель этого приглашения его секретарша не сообщила, и всю дорогу до районо Ирина терялась в догадках, зачем она понадобилась Митрофанову. Знакомы они с ним не были. Кажется, он пару раз бывал у них в школе, но Ирочка его не видела, заврайоно в основном общался с директрисой.

Павел Григорьевич принял ее учтиво, сам встретил у двери, проводил к столу, предложил чаю. Ирочка отчего-то засмущалась, щеки зарделись алыми маками. Она без конца закрывала и открывала замок сумочки, не зная, куда деть руки.

В последнее время Ирочка удивительным образом преобразилась. Из глаз исчезла безысходная тоска, отросшие волосы она закалывала наверх, открывая лоб и виски, отчего лицо казалось молодым, почти юным. И даже большой рот не портил впечатления, а, наоборот, придавал Ирочкиному облику необъяснимый шарм и привлекательность. Смущение очень шло девушке. Она сразу делалась беззащитной и от этого желанной.

Митрофанов долго молчал, прихлебывал чай, внимательно вглядываясь в Ирочкино лицо. Все еще волнуясь и стараясь не смотреть на заведующего, Ирочка, однако, заметила его холеные красивые руки, зачесанные назад густые, вьющиеся волосы, волевой подбородок. Костюм был явно куплен в дорогом магазине или сшит на заказ. Ирочка улыбнулась, наблюдая, как Павел Григорьевич вытягивал трубочкой губы, когда хотел отпить из чашки горячий чай, отчего глоток у него получался какой-то булькающий и громкий.

Заметив ее улыбку, Митрофанов обескураживающе улыбнулся и взглянул на Ирочку. От этой улыбки, сразу преобразившей его лицо, Ирочкино волнение куда-то исчезло, она фыркнула, и через секунду оба уже заразительно смеялись.

На этой веселой ноте и шел дальнейший разговор. Павел Григорьевич хвалил Ирочку, ее методику преподавания, умение применять новые разработки на практике. Коснулся и ее необычайных талантов: музыкальных, художественных, литературных. В конце своей хвалебной оды, когда Ирочка, опять засмущавшись, пыталась возразить ему, Павел Григорьевич сказал:

– Знаете, Ирина Васильевна, мы ведь хотим перетянуть вас к себе, в районо. В методический отдел требуется специалист, ну и кто, как не вы, поможет нашему учительству работать более творчески. Коллектив у нас небольшой, очень дружный. Я думаю, получится у вас как нельзя лучше. Опыт у вас накоплен немалый, да и с людьми ладить умеете.

Ирочка растерянно заморгала, не зная, как отреагировать. Честно говоря, такого предложения она не ожидала и не была готова ответить на него сейчас. Нынешнее положение Ирочку вполне устраивало, что-либо менять в своей жизни ей не хотелось. А ведь известно, что новая работа – это и новые привычки, и новые люди, и совсем другой круг обязанностей.

Договорились, что через неделю Ирина заедет к Митрофанову с готовым ответом.

– Рассчитываю только на ваше согласие, Ирина Васильевна. Да и в зарплате вы выиграете, – на прощание сказал Павел Григорьевич, галантно распахивая двери.

По дороге домой, прокручивая мысленно весь разговор с Митрофановым, вспоминая его обаятельную улыбку, ласковые глаза, Ирочка уже приняла для себя решение.

Забежала в магазин. Быстро оглядела полки: так, перемороженная рыба – ничего, сойдет, можно потушить с лучком и со сметаной. В корзину отправилась банка килек – Ирина любила макать в томатную жижу хлеб. Вслед за кильками положила кусок «докторской». В винном отделе Ирочка добавила бутылку «Столичной». Сегодня пятница, так что можно и расслабиться.

Ключ, как всегда, долго не поворачивался в замке, и, звоня в дверь к соседу, Ирочка который раз загадывала купить завтра же новый замок. Сосед, худой, болезненный на вид, возясь с ключом, тоже посоветовал:

– Менять вам надо замок, Ирочка.

– Да, да, – рассеянно кивнула она головой, улыбкой благодаря мужчину.

Дома влезла в тапочки и, не снимая куртки, сразу же схватила трубку телефона:

– Костик, бегом.

После смерти родителей Костик разменял свою шикарную трехкомнатную квартиру и поселился в двух шагах от Ирочкиного дома, – жертвуя хорошим районом, – в крошечной двухкомнатной хрущевке. Как перспективного ученого его оставили в университете, он защитил кандидатский минимум и теперь преподавал студентам древнейшую историю. Впрочем, Костиком теперь его называла только Ирина. Он давно уже превратился в солидного лысеющего Константина Сергеевича. Полноватого, немного неуклюжего, с добрыми и умными глазами.

До сих пор Костик был до самозабвения влюблен в Ирочку, бежал к ней по первому зову, а на получаемые гроши в день зарплаты неизменно покупал Ирочке белую гвоздику. В ответ на это она целовала его в нос, потом тянула на кухню пить чай, забывая поставить цветок в воду.

Белый цветок был у него и сегодня. Костик, запыхавшись, влетел в квартиру, тут же получил от Ирочки корзинку с картошкой.

– Помой.

– Знаю, – перебил ее Костик, – почисти, порежь и поджарь.

– Умник, – подвела итог Ирочка.

Она загремела сковородками, занялась рыбой, сунув ее под струю воды, чтобы быстрее разморозить. Отправила в рот кусочек хлеба и с набитым ртом начала рассказывать. Костик несколько раз переспрашивал, задавал Ирочке какие-то незначительные вопросы, но не оттого, что он что-то не понял, а скорее чтобы скрыть волнение и радость за Ирочку.

– Это замечательно, это замечательно, – без конца повторял он, помешивая картошку и с нежностью наблюдая за Ирочкой. Как она ловко нарезает хлеб, укладывает на тарелку красивыми кружочками колбасу, достает вилки. Костик немного нахмурился, заметив, что Ирочка поставила на стол рюмки.

– Сегодня пятница, можно, – как бы оправдываясь, зачастила Ирочка, – да и такое событие надо отметить. Ты же знаешь, что я в рабочее время ни-ни. Давай, садись. Рыба готова.

Она наполнила рюмки. И Костик встал, собираясь сказать хороший тост, о том, как он рад, что наконец Ирочка реализует себя, полностью раскроет свои таланты, вернется к живописи и, может быть, выставку организует. Но Ирочка, не слушая его, опрокинула рюмку, подхватила поджаристый кусочек картошки и тут же налила вторую.

Костик отпил совсем немного, сморщился и грустно взглянул на Ирочку, понимая, что про выставку это он загнул – Ирочка давно не рисует, а если эти пятничные вечера будут периодически продолжаться, то едва начавшаяся Ирочкина карьера может очень скоро и бесславно закончиться.

Как обычно, после третьей рюмки Ирочка начала плакать, жалеть себя, бессвязно выкрикивая имя своего обидчика, который сломал ей жизнь, растоптал любовь, бросил, нисколько не раскаиваясь в этом.

И хотя она уже плохо помнила и Лешкино лицо, и его голос, обида продолжала гореть в ней огненными буквами тогдашней телеграммы.

Костик, как всегда, суетился, отставлял от Ирочки подальше бутылку, а она, некрасиво кривя большой рот, кричала, что Костик достал ее своей заботой, что он давно уже ей надоел и не хочет она его, Костика, видеть, и пусть он катится отсюда ко всем чертям.

Костик ниже опускал плечи, шаркая тапками, шел ставить чайник. Потом волочил Ирочку до дивана, который стоял тут же в кухне, аккуратно накрывал пледом и только потом шел домой.

Шел и в который раз клялся себе не ходить больше к Ирочке, которая вновь выбросила его, как ненужную половую тряпку. Ведь вокруг столько привлекательных хороших женщин, и некоторым он даже нравился. Например, Ольга Георгиевна – их лаборантка – давно уже смотрела на Костика призывным взглядом, стараясь ненароком дотронуться до него, а как только он поднимал голову от стола, тут же звала, манерно растягивая слова:

– Ко-о-нстантин Сергеевич, хотите чаю?

Костик тут же вставал и уходил в коридор, и, хотя это было похоже на бегство, поделать с собой он ничего не мог. Перед глазами все время была Ирочка.