– Кастелло ди ла Перла – один из лучших замков Старой Литании, – чуть наклоняясь ко мне, сказал домоправитель. – Его величество, охотясь в здешних местах, изволил дважды посетить замок, и о том сделана запись в памятной книге.

– Чудесно, – прошептала я. Не потому, что здесь бывал король, а потому, что замок действительно был прекрасен. Он словно сошел с картинки в рыцарском романе, так все в нем было совершенно, изящно, соразмерно и гармонично. Стихотворение, поняла я, замок напоминает мне стихотворение. Да не какое-то там, а трехдольник, анапест! Так чередуются колонны, плитки в мозаике, светильники на стенах и потолке! Тот, кто создал этот замок, понимал толк не только в архитектуре, но и в поэзии!

– Люция, – голос герцога вернул меня к действительности. – Прошу вас познакомиться с госпожой экономиссой моего замка. Ее зовут Сюзанна, но вы должны обращаться к ней «метресса». От благорасположения госпожи Сюзанны зависит мягкость ваших тюфяков в кровати и свежесть яиц, поданных к завтраку.

Я низко присела в реверансе перед женщиной, которая, на мой взгляд, ужасно стеснялась всех тех слов, которые говорил о ней герцог Альбино. Метресса Сюзанна была низенькой толстушкой с огненно-рыжими волосами, заплетенными в две толстые косы и уложенные венцом на голове. Платье на ней было густо-винного цвета, а единственным его украшением был парчовый широкий пояс, к коему крепилось кольцо с огромным количеством ключей. Лицо экономиссы было такое простодушное и незатейливое, что напоминало по простоте своей лист подорожника. Глаза, правда, были цепкие, она вмиг окинула меня с головы до ног испытующим взором, но суть этого взора я поняла: не враг ли я замку, герцогу и всему человечеству. Если замок был стихотворением, то метресса Сюзанна, пожалуй, играла роль заголовка.

– Люция, добро пожаловать в замок, – мягким голосом сказала метресса Сюзанна. – Тебе здесь понравится, и когда герцог не слышит, ты можешь называть меня просто Сьюзи.

– Нет, метресса, я не могу, – честно сказала я, ибо эта женщина вызвала во мне восторг, словно была пряничной феей. – Но я надеюсь на вашу дружбу и приложу для этого все усилия.

– Отлично, – улыбнулась Сюзанна. – И первый шаг на этом пути – смена твоего гардероба. Людей, которые раньше тебя одевали, надо, надо…

– Закидать дохлыми лягушками? – подсказала я.

– Да! – Сюзанна хлопнула в ладоши. – И вареным луком!

Мы тихонько рассмеялись, и тут я вспомнила про герцога.

– Ваша светлость…

– Продолжайте, продолжайте, – махнул он рукой. – Кажется, у госпожи экономиссы появилась еще одна подруга по чаепитиям со сдобой.

– Совершенно верно, ваша светлость, – Сюзанна присела в поклоне. – Могу ли я забрать Люцию и идти обустраивать ее покои?

– Нет, погодите. Я не вижу виновницы торжества. Где моя дочь?

– Фигаро пошел в ее покои десять минут назад, но… Вот и он.

Домоправитель с постным лицом и странным именем Фигаро подошел к герцогу и развел руками:

– Ваша светлость, покои молодой герцогини заперты, на стук никто не отзывался. Возможно, Оливия уединилась в библиотеке или оранжерее, я немедленно отправлюсь туда…

И тут мы все услышали вой.

Нет, вой – это не точное обозначение той какофонии звуков, которую производил незримый оркестр. Нет, уже зримый: мы подняли головы и увидели, как по галерее к центральной лестнице мерно вышагивают люди в каких-то черных хламидах с капюшонами. В руках у них были скрипки, лютни, цимбалы, флейты, с помощью которых они неистово завывали, скрипели, звенели, гудели и брякали.

– Это что еще такое? – грозно сдвинул брови герцог, но затем я увидела, как его лицо стало обреченно-печальным: он понял, что это – проказливый замысел его дочери. Ну, ее счастье, что она имеет столь терпеливого отца, будь я на его месте, она бы неделю кушала стоя, а вся замковая крапива пошла известно в какое дело!

«Музыканты» по широкой лестнице спустились в холл и выстроились напротив нас. И тут они совершенно слаженно, с чувством и талантом принялись играть погребальный гимн «О меа лакрима». Понятно, что все это часть проказливой затеи, и нам следует лишь созерцать и развлекаться, но я не любила этот пронзительный гимн, мне стало не по себе.

Внезапно две половины одного гобелена разъехались в стороны, как створки дверей, глазам нашим предстали полуосвещенный коридор и процессия, двигающаяся в зал. Впереди шел юноша в церковном стихаре и нес зажженную свечу. Далее двигался «священник» с кадильницей на цепочке, помахивающий ею из стороны в сторону, так что все наполнилось густым ароматом благовоний. Затем шествовали шесть носильщиков, несших гроб. Замыкали шествие два подростка, выряженные монахами и тащившие два табурета.

Процессия остановилась в центре зала. «Монахи» поставили табуреты, и на них водрузили гроб. Меня передернуло. Он был доверху заполнен бутонами белых роз, так что не было ясно, кто лежит под ними. Но я-то уж не сомневалась, что всю эту отвратительную причуду придумала и воплотила в жизнь Оливия Монтессори! И это изнеженное дитя, которому нужна компаньонка?! Да ей дрын хороший нужен и десяток-другой розог, вымоченных в соленом кипятке!

Меж тем безобразие продолжалось. «Священник», размахивая кадильницей, заговорил громким и гнусавым голосом:

– Возлюбленные об Исцелителе братья и сестры!

– Амен! – пропел хор.

– Скорбный час собрал нас у гроба неподражаемейшей сестры нашей герцогини Оливии Монтессори, покинувшей сию юдоль скорби во цвете лет!

– Амен!

– Покойную сестру нашу отличали высокие добродетели, вороватые руки, тощий зад, косые глаза и кривые ноги, что, как мы знаем, является особым даром благодати Исцелителя нашего.

– Амен!

– Восплачем же и возрыдаем!

– Возрыдаем! Ой возрыдаем!

– Амен!

Кощунники плакали и тряслись в экстазе скорби у гроба минут пять-шесть. Ни герцог, ни кто-либо из его окружения в это время себя никак не проявили. Наконец запал лицедеев иссяк, они остановились, притихли и стали бросать в сторону герцога нервные и испуганные взгляды. Ой, какая порка предстоит! Всем поркам порка!

В зале воцарилась полная тишина. Молчали зрители, молчали актеры, покусывая губы. Пауза была настолько гнетущей, что хотелось разбить тарелку, но хоть как-то исправить положение.

И тут гроб взорвался розами. Я, конечно, преувеличиваю, говоря так, но в тот момент это выглядело сильно. Я даже подпрыгнула от испуга.

В гробу сидела девушка. Определенно. Она была абсолютно лысая, в ушах имела по нескольку серег. Глаза у нее были густо обведены черной тушью, да и губы выглядели так, словно она золу ела. Одета она была в белую мужскую сорочку и много-много цепей и цепочек – на шее, запястьях, даже локтях. Девушка посмотрела на всех исподлобья и прорычала:

– Почему никто не приветствует герцогиню Оливию Монтессори?!

Ответом была тишина. Все ждали слова хозяина, и оно прозвучало:

– Здесь нет герцогини Оливии Монтессори, а есть глупое, вздорное, наглое и бесстыдное существо, коему я, как герцог замка, назначаю наказание в виде комнатной порки розгами.

Ох, я как в воду глядела! Я моментально чую, когда дело пахнет поркой!

– Что?! – ахнула Оливия, мгновенно теряя боевой запал. – Я же просто пошутила! Я развлекалась!

– Некоторые шутки наказуемы, а если слух о них дойдет до Святого престола, наказуемы дыбой, костром и колесованием. Оливия, вы, как изобретательница всего этого безобразия, получите пятнадцать ударов солеными розгами. Остальные участники – по десять.

– Но почему мне больше? – с лысой девицы слетела всякая спесь, и сейчас я видела просто глупенькую, заигравшуюся, капризную девчонку.

– Вы зачинщица, Оливия. Однако я проявил к вам милосердие – вас будут пороть в комнате, тогда как все остальные будут выпороты во дворе замка в присутствии челяди. Каким образом вашей бесстыдной банде удалось раздобыть священные предметы и облачения?

– Я залез в ризницу замковой церкви, ваша светлость, – дрожа, выговорил один из «монахов».

– Твое имя?

– Карло Чиколло, мессер. Я помощник конюха, мессер.

– Я отдаю тебя в монахи. Сегодня же напишу в братство Святого Целестина. Надо поощрять столь ревностное отношение к религии.

– Пощадите, ваше сиятельство! Я не хочу в монахи! Там же оскопляют!

– Зато у тебя всегда будет прекрасный голос. Братство Святого Целестина гордится своим хором с потрясающими мужскими сопрано. Все могут идти. Нет, вы и вы – помогите герцогине выбраться из гроба. Оливия, где ваши костыли?

– Здесь, – с ненавистью процедила Оливия.

Когда она встала, поддерживаемая костылями, я увидела, что юная Оливия, возможно, имела право глумиться над высокими материями. У нее была сильно искривлена спина, так, что голова не могла сидеть прямо, а склонялась к правому плечу, да к тому же одна нога была короче другой. Я никогда не видела людей с физическими уродствами, поэтому меня словно хлестнули по глазам. Она калека! Недочеловек! Для чего ей жить, если вся жизнь для нее – эти костыли! И как смел герцог дать этой несчастной наказание поркой розгами?!

Оливия подковыляла к герцогу и криво поклонилась:

– Мое почтение, мессер отец.

– Я тоже рад вас видеть, дитя мое. Полагаю, вы в добром здравии.

– Насколько возможно в моем положении, мессер отец.

– Ум ваш, во всяком случае, чрезвычайно изобретателен. Я спешу вас обрадовать. Дабы дни ваши не проходили в праздной скуке, я привез вам компаньонку. Извольте познакомиться – Люция Веронезе. Выпускница пансиона при аббатстве Святого Сердца. Отрекомендована в числе лучших учениц.

Это он про меня? Ой, кошмар. Я же вижу, как глаза Оливии стали совершенно бешеными от желания изничтожить меня, отцовский подарочек. Если уж она не боится устраивать маскарады вроде того, что был недавно, мне несдобровать. Но, может быть, если я покажу ей свое сочувствие…

– Я рада быть вашей компаньонкой, герцогиня Оливия, – сублимируясь в сливочное масло, молвила я. И получила:

– С какого дрына? Отец, мне не нужна никакая компаньонка! Лучше прислали бы мне нового учителя фехтования.

– Вам нужна компаньонка, дитя мое, – ровно молвил герцог. – И вы ее получили только что.

– Не, ну дрынасе! Если она вдруг из окна выпадет или во рву утонет – я тут буду ни при чем. Предупреждаю сразу.

– Юная госпожа, все не так плохо, вы подружитесь, – улыбнулась Сюзанна. Видимо, она была не просто экономиссой, а главным замковым миротворцем. – Сейчас я размещу Люцию в ее покоях, а за обедом вы сможете познакомиться ближе.

– Елкин дрын! – вспухла Оливия. – Это еще что – слуги будут сидеть с нами за одним столом!

– Люция не слуга вам, – отчеканил герцог Альбино. – Она ваша компаньонка. И вы лишены сладкого на сегодня за употребление слов, унижающих вашу родовую честь. Да, и не забудьте, у вас на сегодня еще порка. Фигаро, идемте, мне нужно проверить дебетные книги…

– Ваша светлость! – воскликнула я.

– Люция? – герцог удивленно обернулся. – Что-то еще?

Я склонилась в низком реверансе:

– Я прошу вас отменить наказание для госпожи Оливии. Она просто не подозревала, что ее шалость зайдет так далеко…

– Люция, – в голосе герцога послышалось утомление. – Выгораживая мою дочь, вы тем самым не добьетесь ее благосклонности. Поверьте. И Оливия всегда прекрасно знает, что последует за ее очередной затеей. Так что не трудитесь.

– Идемте, милочка, – взяла меня под руку Сюзанна.

Пока мы шли по коридору, ведущему в жилые покои замка, Сюзанна вздыхала и сокрушалась, а заодно довольно бестолково просвещала меня в делах замковых интриг:

– Оливия – несчастнейшее существо из живущих, поверьте мне, девочка моя. Ее уродство, проявившееся в первые годы жизни, оказалось неизлечимым, сколь ни тратились мы на лекарей. А потом злые языки… Ну вы же знаете, людям рты не заткнешь… Стали поговаривать, что недуг Оливии – следствие проклятия, наложенного кем-то из людей, обиженных герцогом Альбино. Но ведь разве всех обиженных перечислишь! Об исцелении Оливии молились во всех церквах герцогства, мало того, была снаряжена паломническая миссия к Святой Мензурке Исцелителя для самой сильной молитвы!

– Но это ничего не дало, – пробормотала я.

– Да, – вздохнула Сюзанна. – Словно Исцелитель отвернулся от бедной девочки. И тогда пошли другие разговоры, пострашнее: что в деле замешаны чары, волшба, ну вы понимаете.

– То есть?

– Стали поговаривать, что Оливия – служанка Истребителя, спаси нас и помилуй Святая Мензурка! Что рождена Оливия на погибель роду человеческому, что когда она достигнет совершеннолетия, за ней придет он, сделает своей Черной Невестой, и они вместе на земле воцарят хаос, зло и разор. Я в это не верю, спаси нас и помилуй Святая Мензурка.

– Я тоже не верю. Глупости. Просто у Оливии редкое, еще неизвестное науке заболевание, и нужно найти лекаря, который сможет его излечить.

– Люция, вы умница. И мы пришли.

Она толкнула рукой резную створку двери, и мы вошли в комнату, которая была просто прелестна. Идеальные покои для юной девушки. Во всяком случае, именно такими они представали в моих мечтах до тех пор, пока я не стала мечтать о капитанской каюте собственной баркентины.

Стены комнаты были обиты светло-золотистым шелком, отчего казалось, что здесь все время солнечно. Большое окно украшали многослойные занавеси с вытканными на них гербами герцогов Монтессори. Камин уже был разожжен, приятно пахло кедровыми поленьями, перед камином стояло кресло, на спинку которого опиралась высокая, костлявая девушка в скромном платье, шали и чепчике.

– Люция, это Катарина, старшая замковая портниха. Во владении иглой ей нет равных.

– Ну вы уж скажете, матушка, – пробасила смущенная Катарина. – Давайте-ка я сниму мерки по-скорому, да к обеду уже сошью какое-никакое платьишко для молодой госпожи. А то одета она ровно гусыня с ярмарки.

– Гм, – только и сказала я.

Катарина достала мерную ленточку и принялась обмерять меня, быстро проговаривая цифры.

– Как вы это запомните?

– Восемнадцать… Исцелитель дал хорошую память, госпожа. Не мешайте… Вот, все, мерки я сняла. Метресса Сюзанна, вы позволите взять для платья отрез синего габардина, что лежит в третьем ларе, кладовка третья, место справа?

– Тот, что дарила госпожа Тончини к сельскому празднику?

– Да.

– Именно его я и хотела тебе предложить. Возьми кружев из четвертой шкатулки слева в пятом ряду. И саржи на подкладку, ну, ты помнишь где. А пластинки для корсета лежат в старом комоде, третий ящик.

Катарина поклонилась и убежала.

– Моя гордость и радость, – сказала метресса Сюзанна. – Я вырастила ее в замке, и, когда состарюсь и уеду в деревню пасти гусей, она займет место экономиссы.

– Ну да, – уважительно протянула я. – И что, она действительно сможет сшить мне платье к сегодняшнему обеду?

– Разумеется, – пожала плечами госпожа Сюзанна. – Конечно, ей помогут еще две белошвейки – обметать, стачать швы… А кроит и силуэт придумывает сама Катарина. У нее безупречный вкус, и очень жаль, что молодая госпожа Оливия ненавидит платья. Нося мужские лосины и туники, она демонстрирует всем свое уродство, что, конечно, не говорит о ее чести и разуме. Что ж, возможно, когда-нибудь она образумится. Мы все молимся об этом.

– Когда герцог приглашал меня стать компаньонкой госпожи Оливии, он обрисовал свою дочь как изнеженное, капризное, избалованное существо. Что-то я…

– Герцог был совершенно прав, дитя мое! Оливия донельзя избалована, а уж какие у нее капризы – сама видишь. Плохо только, что замок полон ее ровесников из знати помладше – их родители спихнули на наши хлеба вроде как для того, чтобы Оливии не было скучно. Вот они и развлекаются.

– У нее злобный ум, – задумчиво протянула я.

– И коварное сердце, – прошептала Сюзанна. – Измученное, жалкое и при этом очень коварное. Будьте осторожны, дитя мое.

– Ничего, – усмехнулась я. – Я смогу за себя постоять.

Обед в замке подавали в два часа пополудни. И ровно в половине второго в мою комнату постучалась Катарина.

– Ваше платье, молодая госпожа. Помочь вам одеться?

– Если не трудно. И еще. Сюзанна ушла распоряжаться по хозяйству, а я еще не очень хорошо разбираюсь в замковых покоях. Вы проводите меня в обеденный зал?

– Конечно.

Катарина споро облачила меня в восхитительное платье, сделавшее меня стройнее и даже чуть старше своих лет. Я выглядела молодой госпожой, дочерью какого-нибудь мелкопоместного дворянина, приехавшего погостить в замок. Волосы она посоветовала мне распустить и просто подобрать с боков темно-синими кружевными лентами, идущими к цвету моих глаз. В результате из зеркала на меня смотрела вполне симпатичная девушка, неиспорченная и даже несколько целомудренная. Кто меня не знает ближе, могут очень легко обмануться, если станут судить обо мне лишь по внешнему виду.

– Идемте, – сказала Катарина. – И постарайтесь с первого раза запоминать дорогу. Вам предстоит здесь долго жить.

– Конечно.