Глава вторая

На ближайшие часы о фехтовании пришлось позабыть. Моя нянька, не обнаружив меня на крыше, чуть не сошла с ума от тревоги. Заливаясь слезами, она принялась искать меня по всему замку и, увы, попалась на глаза моей матери. Представляю, что на лбу невозмутимой домины Катарины появились три морщины, свидетельствующие о нешуточном гневе. Мать в сопровождении няни и слуг сразу отправилась в мою комнату, где и обнаружила вашу покорную слугу сидящей на горшке.

– Ох, слава Спящему! – вскричала няня. – Доминика, как же вы меня напугали! Как вы могли уйти с крыши в одиночку?!

– У меня разболелся живот, Круделла, – кротко сказала я няне. – Вот я и поторопилась сюда. Наверное, я объелась засахаренных абрикосов за завтраком.

– Ах, бедное дитя! – няня простерла ко мне руки. – Я немедленно приготовлю тебе укропной воды, и все пройдет!

Меж тем моя мать, поглядев на меня с некоей брезгливостью, обратилась к няне:

– Круделла, отпираться бессмысленно: ты заснула и подала этой девочке повод для недостойного поведения. Сегодня же ты отправишься в деревню. Ты неспособна следить за этим ребенком.

– Простите, домина…

– Спящий простит. – Мать ответила, как положено смиренной и благочестивой литанийке, но в голосе ее было столько льда, что я горько пожалела о своей выходке, стоившей няне места.

Нужно было срочно спасать положение, и я сказала:

– Матушка, няня ни в чем не виновата, умоляю вас простить ее!

– Мне лучше знать, кто в чем виноват, – отрезала мать. – Круделла, ступай собирать вещи. За Нормой пока присмотрит одна из моих дам.

– Как прикажете, госпожа, – присела в поклоне няня, в ее глазах стояли слезы.

Мать развернулась и вышла, хлопнув дверью. А у меня и в самом деле закрутило живот. Няня, не глядя на меня, протянула мне несколько хлопчатых салфеток.

– Круделла, – начала я. – Если б я знала…

– Ах, маленькая госпожа, это только моя вина, – вздохнула несчастная женщина. – И верно, я слишком стара и неповоротлива, чтобы следить за вами. Ничего. Буду полоть грядки с фасолью, сбивать масло, ухаживать за лозами – в деревне мне всегда найдется работа, и я не останусь без куска хлеба…

– Я буду скучать без тебя, – только и сказала я.

– Ничего, маленькая госпожа, у детей короткая память, вы меня скоро забудете…

Бедная Круделла ошиблась – я не забыла ее. Однако жизнь шла своим чередом, и скоро мне представили двадцатилетнюю особу сурового вида и сказали, что это моя менторша и професса – пора было не только надзирать за мной, но и учить меня разным наукам, приличным благородной девочке.

Менторшу звали Агора, в переводе с древнего языка – «светлая». И действительно, она с самого первого дня вознамерилась осветить беспощадным светом знания все закоулки моего мозга.

Привольная жизнь, которую я вела при няне, закончилась. Теперь, едва я вставала с постели, мой день был расписан по минутам. И не было никакой возможности изменить тот распорядок, который завела наставница!

Она будила меня ранним утром, следила, чтоб за умыванием я хорошо промыла уши и шею, а также почистила зубы кашицей из соды и мела. Она завела порядок, при котором я должна была одеваться самостоятельно, и если я путалась в шнуровке, не могла застегнуть корсет и натянуть чулки, мне предоставлялась возможность выслушать самые уничижительные высказывания в мой адрес. Професса придерживалась строгих взглядов на воспитание благородных девочек и не давала мне никаких поблажек. В любую погоду она вела меня на конюшню, где нас уже поджидали оседланные лошади. Я побаивалась свою норовистую каурую кобылку-трехлетку, но была вынуждена скрывать свой страх и садиться в седло. Професса же держалась в седле, как влитая, и ее серый в яблоках жеребец слушался малейшего движения поводьев.

Наша утренняя прогулка тоже проходила по раз и навсегда заведенному пути. Выехав из боковых ворот замка, мы проезжали по подъемному мосту и устремлялись по грунтовой дороге, проложенной меж бесконечной вереницы пшеничных полей. Солнце золотило волны колосьев, ветер играл с моими кудрями и холодил щеки. Мы пускали коней в галоп и мчались, словно забыв обо всем. И тогда мой страх перед ездой верхом отступал, была только потрясающая скачка, ощущение полной свободы и в то же время единения с каждым колосом на полях… Доскакав до реки, мы любовались наступающим днем, а потом поворачивали обратно к замку.

Приведя себя в порядок, я в сопровождении Агоры выходила к завтраку на женскую половину. Мать появлялась в ту же минуту, за ней попарно шли шесть дам-компаньонок. Одна из них по знаку матери читала молитву Великому Спящему, слуги подвигали стулья с высокими спинками, и все мы чинно садились, поправив складки платьев. Завтрак начинался с горячего омлета из перепелиных яиц, потом подавали гренки, сладкий рис с изюмом и цукатами, сыры и фрукты. Професса следила, чтобы я за столом вела себя так же благородно и скованно, как матушкины компаньонки, ни разу не уронившие ни одной крошки мимо тарелки. За завтраком моя мать отдавала распоряжения: домоправителю, стоявшему справа от ее кресла, компаньонкам и моей наставнице. Она никогда не смотрела на меня, словно зрелище шестилетней девочки могло вывести ее из всегдашнего равновесия.

Вот и сегодня домина Катарина не смотрела на меня, а обратилась к профессе.

– Агора, – заговорила она своим по обыкновению холодным голосом, – Какие успехи делает ваша воспитанница?

Менторша немедленно встала и поклонилась матери:

– Госпожа, доминика Норма хорошо читает и пишет, с устным счетом у нее пока нелады, однако я берусь смелость утверждать, что она его освоит. Помимо того, доминика Норма прилично держится в седле и…

– Это всё пустое, – перебила наставницу мать. – Полагаю, девочку уже пора учить Священной истории. Какие книги вы даете ей читать?

– Сейчас она читает жизнеописания знаменитых мужей древности, домина Катарина, – сказала Агора. – Она увлечена их подвигами…

– Подвиги ей ни к чему, – мать поджала губы. – Всё, что от нее требуется – знать правила поведения благородной девицы и выказывать нелицемерное послушание.

– Да, госпожа, – поклонилась Агора.

– С сегодняшнего дня вы будете преподавать ей Священную историю.

– Как прикажете, домина. Однако, смею сказать…

– Да? – подняла тонкую бровь мать. – Что-то еще?

– Мастер фехтования, обучающий мессиров Франко и Фичино, просил меня обратиться к вам с нижайшей просьбой позволить доминике Норме брать у него уроки фехтования. Он считает, что девочке столь высокого рода следует владеть этим искусством.

– Какие глупости! – фыркнула моя мать. – Сражаться на спадах – это совершенно не девичье занятие. Передайте маэстро мой решительный отказ. А если у Нормы слишком много свободного времени, полагаю, она может потратить его на обучение вышиванию.

Они говорили о моей жизни так, словно меня это не касалось. И я решила подать голос:

– Но, матушка, мне бы очень хотелось научиться фехтовать!

Я почти выкрикнула это и встретила уничтожающий взгляд матери, не опустив глаз. Мы молча смотрели друг на друга, и она первой отвела взгляд.

– Норма, ты забываешься, – холодно сказала она. – В этом доме только я решаю, чему тебе следует учиться.

И она принялась резать серебряным ножом фрукты у себя на тарелке.

Мне оставалось молчать и подчиняться. И проводить долгие, скучные часы за изучением Священной истории.

Професса подошла к моему обучению со всей серьезностью. Наступил день, когда она меня привела в замковую либраторию и, обводя рукой ряды либр, сказала:

– Доминика Норма, здесь собраны истинные сокровища, запечатленные в словах. Отныне вы будете прикладывать все усилия, дабы напитать ими свой ум.

– Да, професса, – кивнула я, жадно оглядывая полки. – Эти либры собрал мой отец?

– Совершенно верно. В своих походах он посещал многие страны и города, и вывез оттуда немало сокровищ на пергаменте и бумаге.

– Он их покупал? Ведь эти либры наверняка стоят целое состояние! – воскликнула я.

– Я думаю, они попали к нему иным путем, – сухо сказала Агора. – Взгляните сюда.

Я вместе с нею подошла к оконной нише. В ней стоял стол, на котором покоилась большая либра в темном кожаном переплете. Ее края были скреплены застежками из покрывшегося патиной золота, а еще от корешка либры тянулась толстая цепь, конец которой был утоплен в стене.

– Зачем эта цепь, професса? – спросила я. – Неужели эта либра столь ценна, что ее держат на цепи, как раба-охранника?

– Эта либра ценнее всего, что есть в кастильоне вашего отца, доминика. Ибо это одна из пяти либр, что были написаны Первосвященником Великого Спящего, когда Тот еще не почил от дел Своих и давал людям Закон и Веру.

– О-о, – благоговейно протянула я. – Значит, цепь для того, чтобы либру не украли? А разве нельзя, допустим, цепь распилить? Или распаять, как наш лудильщик паяет олово? И украсть?

– Доминика! – голос менторши был строг. – Вас должно интересовать не то, каким способом можно украсть бесценный фолиант, а то, какие истины изложены на его страницах!

– Да, професса, – скромно потупилась я. – А когда мы начнем читать эту… святыню?

– Особам женского пола строго запрещено не то что читать, а и прикасаться к священной либре! – отчеканила професса. – Запомните это раз и навсегда. А теперь идемте со мной.

Поклонившись святой либре, мы отправились в другой угол комнаты, и здесь моя наставница сняла с полки толстый том в бархатной обложке цвета вареной свеклы.

– Это – Священная история, изложенная для чтения в кругу благородных дам. Вы должны понимать, доминика, что основу Веры и Закона составляют истины, осознать которые целиком человеческому разуму часто не под силу. Особенно это касается разума женского, ибо он слаб, поверхностен и озабочен суетными желаниями. Но Первосвященник и его ученики, ратуя за то, чтобы все люди знали Закон и Веру, повелел упростить высокое знание для понимания нашим косным умом. Присядьте, доминика.

Я повиновалась. Професса осталась стоять и пояснила:

– Книгу Священной истории следует читать лишь вслух и стоя, из благоговения к ней.

– Тогда я тоже встану…

– Нет-нет, сидите. Вам, пока вы не стали девушкой, можно сидеть.

Что значит – «стать девушкой», подумала я, но промолчала. Моя наставница немного помедлила, потом поцеловала край обложки и раскрыла либру. Она утвердила ее на подставке для чтения и начала:

– «В этом Истина, Вера и Закон, данные свыше Тем, Кто спал, и проснулся, и опять спит.

Истина в том, что до Пробуждения Великого не было ни начал, ни концов, ни времен, ни пространств, а лишь Ожидание. Великий же, пробудившись, создал и начала, и концы, и времена, и пространства, и узрел, что это благо. Четыре конца света Он создал: Север, Юг, Восток, Запад, и пятым создал Центр, ибо всё от Центра исходит, и к Центру возвращается. Великий создал Плоть и Силу, и Плоть Он сделал землею, а Силу – небом. И сказал: «Да будет на земле тот, кто соединит в себе и плоть, и силу». Прах земной Он совокупил с дождем небесным и создал из этой смеси человека, и нарек ему имя: Первый. И дал Первому власть над всем, что есть на земле, и что есть в воздухе: над всеми зверями и над всеми растениями. И Первый жил посреди острова, где не иссякало блаженство, и ежечасно славил Великого.

Шло время, и Первому стало одиноко и скучно на блаженном острове. Вся земля