– Молодец добрый, – сказала Милина, не жрице, холодному зеркалу, отражавшему её боль и стыд. – Любил меня, а я… – она запнулась, но проговорила вслух, – я его предала! Рош убил бы его на месте. Лучше б убил, потому что… Плохо и ему, и мне.

– Ты влюбилась? – Лайна удивилась настолько, что едва не сломала исповедь. Милина вздрогнула, приподнялась, но серебро протянуло нити к неприкаянной одинокой душе, а травы опутали ноги и волю.

– Я ведь не кукла, – вздохнула красавица, – я хочу беззаветной любви. Меня многие желали и покупали, но чтобы любить всем сердцем, глупо, с щенячьей отвагой… Влюбилась? Может, и так. Но теперь любовь за семью печатями. Никогда не простит, не забудет…

Милина приходила в себя, Лайна ощутила кожей. Так лёгкий ветер ласкает руки, избавляя от жгучего зноя, а ты знаешь, что придёт ураган! Слишком быстро скинула чары красотка, но она была Светлой, умела очиститься. А ещё придворная жизнь научила держать на засове душу.

– Есть способ разжечь любовь, вернуть её из праха и пепла, – кинула новый крючок Лайна Фе. – Есть заклинания и ритуалы. Раздобудь прядь волос, госпожа, а слова и жесты я подскажу…

– Пойду, – перебила Милина и сумела привстать с коварного пуфика. – Не советую болтать, инь-чианьская жрица, развяжешь длинный язык, и даже Рош тебя не спасёт!

Не девушка, а восторг! Как быстро меняет маски!

Лайна высунула язык, являя миру длину, в самом деле немалую, потом поклонилась Милине с наигранной покорностью и почтением. Как скажете, госпожа! Всё равно вернётесь за зельем, спросите про ритуал. Ваша голова, что цветущий сад: уронишь семечко и ждёшь, что взойдёт. Время терпит, с трудом и бранью, но пока ещё можно играть!

Милина нахмурила изящные брови и вышла, прихлопнув для важности дверью. Ничего не сказала, зараза светлая. И всё разболтала, если знать подоплёку. Но откуда варварской жрице знать? Не так ли, бывшая дочь звездочёта?

Лайна сама присела на пуфик, протянула руку к зыби стекла. Зеркало подтаяло, всколыхнулось, мигнуло нездешними звёздами.

На берегах Пак-Йолли по ночам иногда брала оторопь. Жрица знала о звёздах всё, но никогда не видела тех, что отражались в озере. Кто-то говорил о гнилушках на дне, кто-то толковал о неведомых тварях. Лайна знала: это небесные искры, что светят на той стороне мира Кару, над безжизненной ледяной пустыней, над троном Тёмного Князя. Холод и мёрзлая смерть заглядывали в Хвиро через Пак-Йолли.

Жрица невольно поёжилась, вспомнив недавний сон: те же звёзды, женщину с льдистыми крыльями и двоих в неуклюжих костюмах, спешащих навстречу погибели. Кто эти двое? И что в них Лайне?

Однажды судьба нагонит, опрокинет в промёрзлые камни и сожмёт беспощадной рукой. Что ответишь ей, инь-чианьская жрица? Что прохрипишь напоследок? И стоит ли жить, как живёшь сейчас, ради удара под дых?

Из-за чего плачет женщина? Спешит на свидание с Седой Девой?

Из-за любви. Правда, Милина?

К пальцам жрицы потёк туман – колдовская хмарь древнего озера. Проник в сердце, выжег глаза, драконьим дымом сорвался с ноздрей.

Видения остановили время, задули свечи и огонь в камине, соткались в неверных сумерках в причудливый гобелен. Лайна увидела юношу и наигранно-равнодушную девушку, не подавшую ему руки. Красавица гнала прочь, как умела, указывала взглядом на дверь. Но юноша не понимал намёков, не принимал её жертвы. Он был слеп, все мужчины слепы, когда им отказывают в любви. Глупый позёр и хвастун! Милина застыла возле ворот, не пуская юношу дальше в замок, пока голос в её голове не приказал сурово и жёстко: пусть идёт, пригодится, мальчишка! А из окна выглядывал Рош, демон Почти Воды.

«Демоново семя! – шепнуло зеркало, отражая далёкий лес и обмелевшее русло Алера. – Мельчитор. Не дыши, не пей, он закроет Высшую Сферу!»

Лайна опрокинула воду, не допитую красоткой Милиной, не дышала, сидела у зеркала, закрыв руками лицо.

– Братко! – позвал Викард. – Совсем завязал с разговорами? Ну хоть рыбы пожуй, ваша ж, мажья еда. Даже Бабник не брезгует.

Эрей взял миску, задышал над ней, разбирая рыбные запахи.

– Сам у костра танцевал, присматривал, – заверил его Викард. – Нет там отравы, не дрейфь! И гляди-ка, ягод тебе притащил, пригоршню брусники набрал на полянке. Белый мох, а в нем капельки крови лежат, красиво, жаль, Бабник не видел.

– Не нужно ему про кровь, – коснулся руки Эрей, принял ягоды в горсть, втянул губами. Подержал за щекой, точно лакомство, словно снадобье получил, исцеляющее любые раны.

– От этого не уберечь, – скорчив мудрую рожу, возразил Викард, копируя ужимками Мастеров. Ему ещё в Школе вбивали в голову, а заодно в руки и ноги, что повторение – путь к познанию, к совершенствованию души. – Крови вокруг достаточно, пусть уже привыкает.

Эрей молчал, смакуя бруснику. И то добре, щедрая ягода, пробуждает защитные силы, желчь разгоняет, лихоманку гасит. Ну и с похмела самое то. Братко в последние дни, что скоморох, перебравший мёду: что не ляпнет, всё невпопад. Не здесь он мыслями, да и телом – не с ними. Вдруг от ягоды полегчает?

Нужно ещё брусники добыть!

Маг снова взял миску, ковырнул карася, кинул в рот белое мясо.

– А вот щучью голову принесу? – с надеждой спросил Викард. – Для тебя приберёг, отобрал у Даждьбора!

– Неси, – согласился Эрей, чтобы утешить брата, уж это Берсерк смекнул, не дурак. – Мяса бы…

О мясе инь-чианин и сам мечтал, о хорошем, исходящем жиром куске, зажаренном прямо в углях. Да где ж его взять в опустевшем лесу?

– Пустельга опять прилетала. Хочешь, словлю на ужин?

– Что-то принесла? – оживился Эрей.

– Только орала истошно, будто бы время наше кончается.

Маг кивнул и склонился над рыбой. Викард метнулся за щучьей башкой, припечённой с одного боку. Славная еда: челюсти целы и глаза навыкате не проколоты, пей не хочу рыбью силушку. Под щёчками сладость, аж слюни текут. Не тронул, донёс побратиму, дозволил бы маг, – вены б вскрыл и кровушку тёмную спустил по капле, лишь бы ему подсобить. Не дозволит, лишь глянет с укором. Зачем братался, мажья душа?

– Твёрдо решил?

Эрей кивнул. Не тратил на разговоры Силу, те малые крохи, что в нём остались. Давеча Викард подглядел на привале, как братко глотает камни, украдкой достаёт из мешочка, заталкивает в себя, хороня в нутре самоцветы, что разжигают в жилах огонь и исцеляют раны.

Ой, недоброе задумал брат, ой, опять собрался помирать без Викарда!

– Святогор, ты так напрягаешь мозг, что вены на лбу вздуваются, – улыбнулся ему тёмный маг.

– Шарно, – не принял шутки Викард, называя побратима настоящим именем, которым тот дорожил. – Я за тобой вернусь, обещаю.

– Ты Бабника клялся спасти.

– А тебя кто потащит из пропасти?

Маг лениво повёл плечом.

Река, которую по привычке все называли Алером, в два дня набрала достаточно мощи, впитав, приманив ручьи и речушки, стекавшие с Мельтских гор. Нацепившие облака вершины, и летом покрытые шапками снега, щедро делились влагой с предгорьем. Многое в диких лесах было сломано, выворочено и завалено, но упорная вода пробивала дорогу, пролезала под корнями и ветками, сочилась среди камней. Наполняла озерца и с крутого берега падала в обмелевшее русло. Вскоре пойму затопило настолько, что шагать по ней стало слякотно. А по центру русла торопился ручей, в который окунались по пояс.

Эрей расщедрился на пару слов, мол, вниз по течению, у Пустотных гор, снова замкнуло русло обвалом. А значит, смекнул Викард, если Алер не пробьёт плотину, будет на месте лесов и долин смрадное болото, нехорошее, гиблое, заберёт себе мертвецов в деревнях, прихватит загубленное зверьё по норам. Худо станет в Межгорье. А страшнее всего подле озера: обмелеет Пак-Йолли, сморщится, приоткроет опасные норы. Ищи потом нежить глубинную на подступах к родной Гардарике!

– Пробивать нужно, – кликнул он Даждьбора. – Хорошо бы расчистить реку, выпустить на простор. Про то и былину сложить не грех!

– Прогуляемся в скалы, вождь? Здесь предгорья богатые, щедрые. Может, Мельты подарят нам камушки, годные для мажьего порошка? А порох откроет любые заторы.

– Добре, – обрадовался Викард. Слинять из лагеря ой как хотелось, от всей этой гнили и вязкой хандры, а тут и дело сыскалось достойное.

– А ну стоять! – вклинился Тверк, свесившись с мшистой ёлки. Где только таился, шельмец! – Тёмный маг речь толкнул, велит строить плот, дабы в разливе попой не мокнуть, а вы хотите козлами по горным отрогам скакать?

– Не на прогулку сбираемся, друже! – укорил древоида возмущённый Даждьбор.

– А деревья валить, значит, Стейси будет?

Викард хохотнул, представив картину, погрозил древоиду пальцем:

– У кого топор, тот и рубит, Тверк. Ну а мы, так и быть, потаскаем полешки.

Сразу расхотелось бежать из лагеря. Сразу сделалось интересно и весело.

Лес валить – молодецкое дело! Можно бревна повертеть-покрутить, покидаться ими с обрыва. Опять же, плот – штука полезная, по реке враз домчит до затора, а уж там поглядим, чем его сковырнуть.

– Парус нужен, – щебетал Ван-Свитт, задолбавшийся пешим бродить по лесам. – Скидывайте плащи, дружиннички, а игла с клубочком всегда при мне!

– Наши плащи, – отмахнулся Викард, – давно превратились в рыбачьи сети. Какой из них парус, дыра на дыре. Бабника разоряй, сердцем чую: есть у монаха чистая тряпка в запасе. А ну как встретится с Императрицей!

– В нашем болоте? – усомнился Ван-Свитт. – Прям девка красивая шагнёт из-за ёлки?

– Вера творит чудеса! – обнадёжил мразя Викард.

Вран не поленился, помянул Единого, заглянул за ближайшую ель. Вернулся к товарищам с видом, полным смирения и покаяния:

– Не сильна моя вера, братцы, увы!

– Ну так оставь Бабнику бабниково. Лучше верёвки неси. И мох собери в котелок, там ягель растёт, пригодится.

Истерро порылся в своих узелках, которых даже в этом походе тащил на себе предостаточно, смущенно выдал Ван-Свитту плащ, сладко пахнущий мыльным корнем.

– Чудны дела твои, Боже Ушедший! – воздел руки к небу мразь, повторяя любимый жест Светлого. – Да ладно, Бабник, что ты скукожился! Не напрасно тащил на себе, хвалю. Пригодится бельишко детишкам. Как помчимся по водной глади да под белоснежным парусом!

– Слишком приметно выходит, – опечалился Альбин Вран. – Таились, по лесам пробирались, а тут кучно да по открытой воде. Расстреливай, кто не ленивый! Бери в полон добрых молодцев.

– Вот раскаркался, – отмахнулся Тверк. – Наше дело простое, ворон. Разведать, что за хрень притаилась в Пустотах. А быстрее, чем по воде, не поспеть.

– Убедили, – хихикнул коварный Стейси. – Извиняй, милсдарь Бабник: плащик твой новый выпачкаем в травяном соку. А плот ветками укроем для верности. Вроде как куст плывет по реке.

Истерро сморщился, выгнул брови, всем видом изображая страдание, но руки не поднял, поостерегся. Учуял, что друг инь-чианин заготовил шишку, чтобы метнуть. Уже несколько дней неугомонный Берсерк развлекался подобным манером, отучая от величавых жестов.

Викард наслаждался спектаклем. И шишку метнул в Ван-Свитта, вновь передразнившего Бабника.

А дальше они с Даждьбором валили могучие ели, так, что хруст стоял по тихому лесу, будто снова в Мельтах случился обвал.

Тверк, Даритель и Альбин Вран попеременно срубали толстые ветви топором древоида, поминая и проклиная всех колючих тварей Межгорья. Дэйв обжигал ветки потоньше, негодуя на суровую долю. Стейси взялся вязать стволы. Истерро отправили за белым мхом, снабдив котелком и объёмным мешком, связанным из старой рубахи Викарда.

Лишь Эрей прохлаждался в тенёчке и с ладони ел ежевику, найденную побратимом в лесу. Губы его почернели от сока. На извращённый Викардов вкус, смотрелся братко забавно.

Плот собрали на берегу, лишний раз проверили все узлы, подогнали плотнее брёвна. По центру пристроили мачту, нацепили сшитый Ван-Свиттом парус. Заодно полоумный Стейси проявил доброту и заботу, неслыханную для мразёвской породы: заштопал, как мог, бельишко, что накидали товарищи. Иглой он орудовал ловко, что твоя белошвейка, штопку скреплял заговорами, нашёптывал что-то при каждом стежке.

– Так он и с куклами может, – поделился Викард с Истерро, когда тот вернулся с набитым мешком. – Свяжет куколку из соломы, с паклей вместо волос, плюнет, кровью помажет, иголочкой посередь шуранёт с причитаньями и заклятьями, и всё, нет человечка.

– Но ведь это убийство, Викард. Не верю!

Великан посмотрел на Бабника, почесал в бороде, ухмыльнулся. Вот ведь святая душа, ничему-то дорога не учит! Всё полагает, в дружине мразёвской сплошь храбрецы да герои, зазря кровь не пустят, жизнь не отнимут!

Смолчал: а почто веру рушить? Зачем вновь выламывать стержень Света?

Всякой вере основа нужна, пусть наивная, пусть чудная, но на чуде, завещанном предками, целый мир стоит да не падает! Ибо родился из Света и Тьмы, а населился из малого семени.

– Святогор! – позвал братко одними губами.

Викард присел рядом, навострил уши. В почерневшую от ежевики ладонь подсыпал недозрелой лещины, что вытащил из кармана портков.

– Где промышлять исхитряешься? – удивился маг, любуясь орехами. – И когда, вот главный вопрос.

– Худо тебе?

– Руда уже близко. Рядом с ней будто зубы болят.

Викард поскрёб бороду, тряхнул рукавом, метнул сюрикен в старый пень. Поманил рукой, притянул обратно. Снова метнул с плеча.

– Вот скажи мне, братко, на кой? Зачем Руда твоему Ригару, коли магу Камней она в тягость?

Эрей рассмеялся, напрягая мразей. Они не боялись тёмного мага, но смех Эрея будоражил кровь, точно призыв боевой трубы.

– Не в тягость. Нам проще, чем остальным: власть Руды слаба над тёмными магами. К тому же Ригара здесь нет, сидит в Аргоссе, в хрусталь наблюдает.

– И? – напомнил великан о вопросе. – Братко, ну очень мне любопытно!

– Ему нужно убить сына Рандиры.

– Вона как, – протянул Викард. – Ох, я б руки-то оборвал Сильнейшему. И над трупом позабавился всласть…

– Не бахвалься, – оборвал его маг. – Чем болтать без толку, наведайся в горы. Вдруг ответят Мельты на поклон и ласку? Только Бабника с собой прихвати. Не сегодня, но рисковать не станем.

Викард подскочил, махнул Даждьбору, поманил грязным пальцем Истерро, норовящего подслушать разговор побратимов.

Эрей щёлкнул пальцами, вскрывая орех. После камней что ему скорлупа, в пыль разотрёт и отправит под ногти! Причмокнул, высасывая молочную сладость. Тяжко тёмному магу, ой, лихо! Сроду не тянулся за белым сахаром, а теперь только знай подноси!

Бабник пристал с расспросами, но получил пинки да тычки сразу от двух инь-чианьских витязей. Ибо незачем пачкать тишину словами, если собрался к подножию Мельт. Викард стукнул пальцем в висок, дозволяя копаться в сознании, и открыл Истерро нехитрый план: сходить на промысел к ближним отрогам. А потом ухватил монаха за шкирку, кинул тюком на широкую спину и припустил вслед за Даждьбором, выкладываясь в быстром беге.

Истерро с перепугу вцепился в волосы, заплетённые по обычаю в десять кос, дёрнул, будто лошадь осаживал. Викард не сдержался, заржал по-конски, взбрыкнул, точно резвый скакун. Но останавливаться не подумал: так славно бежалось, что душа инь-чианина песнь слагала от счастья.

После долгого унылого пути по пустыням, по выжженным степям и иссохшим рекам – наконец-то горы, великие Мельты. Наконец-то прохлада вместо жары, шуршащие шаги близкой осени. А за хребтом, за вершинами белыми раскинулась родная Гардарика! Многоводная, многозвучная, с гудками потешными, скоморохами ряженными, со зверьём опасным и диким! С непролазными чащами, с отвесными скалами, с озёрами синими, что девичьи глаза. Иной покон, и песни, и люди. Милый сердцу, желанный край!

«Когда-нибудь, – в мыслях поклялся Викард, так, чтоб услышал Бабник, – я покажу тебе город над озером, проведу в покои родителя, обучу любить благодатный простор, что вы считаете варварским!»

Истерро обвыкся, ослабил хватку, кивнул в ответ с благодарностью.

Инь-чианин перестал удерживать думы, вычистил от пустых вопросов. И вконец опьянел от бега.

Разудалый полёт по науке Школы, когда ноги едва цепляют пушистые метёлки травы, чуть касаются камня, обращают ветер в натянутый над землею канат, в предгорье получался на зависть. Хорошо бежать по холодному воздуху, раскрывая ладони навстречу Мельтам. Славно, как славно возвращаться домой!

Даждьбор не владел навыком лёта, не был вхож в монастырь Скалистого острова, а потому спешил по земле, кроя вождя срамным словом. Викард сбавил ход, спрыгнул на камень, скользя сапогами по вечерней росе. Крикнул:

– За лесом отрог. Там поклонимся хребту, испросим дозволения на краткий промысел.

Вик перевёл дыхание. Рассмеялся, поймав взгляд Истерро:

– Бабник, они такие, подмастерья Скалистого острова. Им тверди мало, ветер седлают, взбивают ногами туманы в масло.

– Не думал, что такое возможно. Хотя видел однажды в голове Дарителя, как спускались варвары с юной горы.

Судя по голосу, монах был напуган нежданным умением Святогора. Всё ещё удивлялся, наивный, всё ещё верил в превосходство Ю-Чиня.

– Есть силы трепать языком? – насмешливо спросил Викард у Даждьбора. – Тогда побежали, друже, до сумерек обернёмся.

Коварный лес обманул: вместо отрога подсунул мшистые валуны. Но и здесь почудилась ухмылка Мельт, будто хребет протягивал руку, встречая своих сыновей. Викард снял с могучей спины Истерро, и варвары преклонили колени, касаясь руками святых камней. Монах торопливо повторил их жест, и инь-чиане довольно кивнули.

– Отец наш, заступник, владыка! – зычно воззвал Викард. – Пришли на поклон с чистыми мыслями. Дозволь детям своим, скала от скалы, прикоснуться к богатствам глубинным. Нам не надобно самоцветов и руд, то лишь возьмём, за чем торопились! Дай же нам селитры калийной, той, что горит сиреневым пламенем, да вонючей серы в равных долях, да угля древесного толику, дабы не жечь первозданных лесов, не пачкать дымом твои облака!