И вот мы стрекочем, вяжем свитерочки. Смотрим телевизор, обсуждаем: то ли Просто Марию, то ли богатых, которые тоже плачут. Я незаметно почёсываю спицей босые ноги.

– Странно. Комаров нет – а ноги зудят.

Тут же одна подруга, плюнув на приличия, энергично впивается ногтями и царапает лодыжки:

– И у меня давно свербит. Я очень внушению поддаюсь.

Вторая, почёсывая ногу о ногу, авторитетно говорит:

– Это нервное. Передаётся, как зевота.

Вечером я ползала, собирала с пола игрушки. Смотрю: к ноге пристала какая-то чёрная точка. Решила смахнуть – а точка как брызнет! А вот ещё точка. И ещё.

А-а-а! Так вот как выглядят блохи! Гадость какая! А ребёнок весь день на ковре!

Пропылесосила и свернула ковёр, вынесла на лоджию. Промыла пол со стиральным порошком, за неимением других дезинфицирующих средств. Время-то девяностые, порошок – и тот дефицит. Блохи помылись, повеселели, воспрянули и активизировались.

А для меня начался многосерийный коммунальный ад. В жэке сказали, что квартира моя собственность. А стало быть, то, что в ней ходит, летает, ползает, скачет и кусается – это сугубо моя личная проблема. И вообще, уничтожение насекомых – дорогое удовольствие. И вообще, всё сейчас дефицит, в том числе дезинсекционные препараты.

В СЭС мне сказали, что в стране кризис. Отдел по борьбе с насекомыми приказал долго жить. Говоря современным языком, борцов с насекомыми оптимизировали. Денег нет, но вы держитесь.

В администрации меня послали на три буквы. Обратно в ЖЭК. Потому что отрывать серьёзных, уполномоченных людей по таким пустякам – это возмутительно. Это даже оскорбительно: где администрация с глобальными задачами – а где блохи.

Блохи были в моей квартире и отлично себя чувствовали. Размножались не в геометрической, а в космической прогрессии.

Что делать?! Снять чужую квартиру на время? Съёмные квартиры тоже были дефицитом.

Меня, как прокажённую, перестали приглашать в приличные дома. Нас с сынишкой объявили персонами нон-грата, так как мы могли быть переносчиками потенциальной заразы.

Тут ещё подруга по телефону рассказала, как знакомую её знакомых покусала блоха. В ранку попала инфекция – заражение крови – и бедняжка чуть не лишилась ноги. А я после такого ужастика чуть не лишилась разума.

Жить захочешь – не так раскорячишься. Мои руки приобрели нечеловеческую реакцию, пальцы – ювелирную точность и сверхчувствительность.

Мои глаза без специальных оптических приборов могли углядеть микроскопические, микронные, стремительно движущиеся частицы – хоть сейчас на конвейер часового завода. Моим проснувшимся первобытным, диким, молниеносным рефлексам обзавидовался бы Маугли.

«Выкусывать блох», – называл это муж. И ещё говорил: «Наша мама занимается грумингом». Вольно ж ему резвиться. Он самоустранился от проблемы, потому что работал с утра до ночи. А я, видите ли, прохлаждалась в декрете.

…А знаете, что самое трудное при ловле блох, заявляю как профи? Нет, не их захват. Они ж, как учуют кровь, самозабвенно впиваются своими жвалами, вбуравливаются с головой и впадают от счастья в транс. Только перебирают волосатыми лапками – как перебирает сосущий младенец мамкину грудь. Бери голыми руками.

Самое трудное – это их уничтожение. Они же крошечные, как остриё иголки, и абсолютно плоские. Бошки им отрывать? Попробуйте, неблагодарное занятие.

Я гуманно топила кровопийц в банках с водой. Банки не выбрасывала как вещдоки. Потому что в ЖЭКе мне подозрительно и резонно сказали:

– Слушайте. А не плод ли это вашего буйного (подтекст: больного) воображения? Соседи-то у вас не жалуются ни на каких блох.

Слева жила пара маргиналов, из чьей квартиры в вентиляционное окошко поддувало убойным спиртовым амбре. По этим соседям хоть стадо слонов пробегись – они не заметят, пребывая в своих нирванах.

Справа жила восьмидесятитрёхлетняя бабушка, постоянно забывающая выключать газ. А блохи – они ведь тоже не хотят взрываться, а как раз наоборот, очень хотят жить.

И лишь когда я подключила СМИ и пообещала написать в Москву – о! Вот тогда ко мне явились две тётеньки в синих сатиновых халатах, в высоких резиновых сапогах и в «лепестках», вооружённые чем-то вроде краскопульта.

Они тоже были настроены скептически, пока я не предъявила им плотно закрытые банки с мелкими утопленниками. Были обработаны моя и соседские квартиры, а также подвал. Там и нашёлся источник бед: он же родильный дом и стол для насекомых. Большой дохлый крыс.

В тот же вечер атаки кровососущих гадов прекратились. Отдельные вялые поползновения случались – но это были остаточные явления. Спасибо тем, кто отважно дочитал до конца эту тошнотворную историю.

Но сколько времени, сил, бессонных ночей, нервов и первых седых волос мне стоила эта ничтожная, мерзкая проблемка. И тщетно я взывала к службам и обещала заплатить какие угодно деньги – я угодила в период безвременья, безвластия.

Провалилась и зависла, как миллионы моих соотечественников, в заколдованном отрезке времени. Когда безалаберный, дешёвый советский коммунальный сервис уже приказал долго жить. А безалаберный, дорогой и вороватый капиталистический ещё не наступил.

Сейчас, когда писала про блох, опрометчиво слазила в Интернет, ища информацию. До сих пор меня атакует конверсионная реклама. Десятки непрошенных ярких, весёленьких баннеров всплывают и выпрыгивают в самых неожиданных местах и в самое неподходящее время.

«Решим вашу проблему!»

«Уничтожим клопов, тараканов, блох, муравьёв, мышей с первого раза! Быстро, безопасно! Гарантия!»

«Замучили насекомые? Звоните профессионалам!».

Коробочки ещё такие появились, ультразвуковые. Включаешь в сеть: и оля-ля! Вся членистоногая, чешуекрылая, колюще-сосущая, хитиновая братия радостно уползает, ускакивает и улетает на ПМЖ к соседям.

Кто-то сравнит назойливую неистребимую рекламу с блохами. Милые мои, ничего-то вы про этих милейших насекомых не знаете, иначе бы не говорили. Не верите – спросите у профи. То есть у меня.

КРИБЛЕ-КРАБЛЕ-БУМС!

К хорошему привыкаешь быстро.

И уже не замечаешь, что в банке сидишь в удобном кресле, с талончиком в руках. Ждёшь, когда приветливый женский электронный голос назовёт номер твоей очереди.

А девочка оператор, улыбаясь, скажет: «Добрый день!». А прощаясь: «До свидания, всего доброго!». Да по имени-отчеству! И никаких между вами пуленепробиваемых стёкол с хрипящим микрофоном.

Как будто всегда так было, правда?

А не хотите, каких-нибудь пятнадцать лет назад: очередь до дверей, дышать нечем, давка, крики: «Вас здесь не стояло»?

Кондиционеры только для белых: в кабинках операционисток. Видно сквозь толстое стекло, как от ветра шевелятся их причёски. Им холодно: кутаются в накинутые тёплые кофты.

А в зале невыносимая жара и духота. Клиенты, чтобы не упасть в обморок, выскакивают на улицу глотнуть свежего воздуха.

Не помните? Короткая же у вас память.

Берём много раньше: в 1985 году мы покупали в городе домишко. Папа занял очередь к нотариусу до зари – и мы стояли, подменяя друг друга, весь день. теснясь и выдавая чудеса эквилибристики на кривой, деревянной дореволюционной крутой лестничке. Она была забита такими же бедолагами, как мы.

Нотариус – единственная на весь город – с гордо вздёрнутой головой, то и дело куда-то уезжала: обслуживать инвалидов. Шёпотом говорили: блатных, на дому. Забыли это золотое времечко?

И нотариус была золотая женщина. И поражала наше скромное советское воображение количеством массивного золота. Оно было всюду: на руках, на пальцах, на шее, на груди, во рту и в ушах. В сущности, она носила на себе ассортимент небольшого ювелирного магазина.

…А как в регистрационную палату в начале двухтысячных занимали с трёх утра? Пробиться в кабинет – уже счастье. Участники сделки, благоухая потом и валокордином, толпились вокруг стола регистраторши. (Предложить присесть?! Обойдётесь!).

– А где справка о том, что вам выдали справку там, где должны получить справку в том, куда вы должны предъявить справку, что вы не верблюд? Ах, нет такой? Приходите следующий раз.

Сегодня вы входите в МФЦ (многофункциональный центр).

Справа что-то вроде рецепции: дают консультацию, бесплатно распечатывают бумаги. Терпеливо объясняют, какую кнопку автомата давить, в какое окошко записаться. Непонятливых бабулек под ручку ведут в нужную кабинку, усаживают на стульчик.

Слева буфет с чаем-кофе и горячими булочками. Кулер со свежей водой и горкой пластиковых стаканчиков.

Вдоль стен – пухлые кожаные диванчики, в которые погружаешься, как в облака… Нарядный красный дерматин уже успело порезать перочинными ножиками неистребимое племя вандалов – но ничего. Москва не сразу строилась.

Наверху, на втором этаже – нотариусы.

Ни в какой банк через дорогу бежать не нужно – касса и банкомат перед вами. Электронная очередь. Все вежливые, все спокойные, никто друг на друга не орёт и не толкается.

Фантастика! Каких-нибудь 15 лет назад вы могли такое вообразить?

А можете представить, чтобы в автобусе водитель курил, пуская клубы дыма в салон, а пассажиры помалкивали и покорно дышали никотином? А ведь такая картина наблюдалась ещё года три назад.

А чтобы кондукторша была эдакая разбитная намалёванная деваха, почти в неглиже, с грязными босыми ногами в сланцах? По дороге то и дело подсаживались её дружки и подружки. Бесцеремонно, с матерком, обсуждали свои дела на весь салон. С визгом обжимались на виду у пассажиров – бордель на колёсах.

Динамик над головой надрывался:

«Если она тебя достала,

Или ты её достал,

Если она хотела секса,

Но у тебя не встал…»

– и мамочки зажимали детям уши. Было, было такое в коммерческих автобусах. Кто сейчас вспомнит?

***

Ровно два года назад мы с мужем и ещё десяток страдальцев-автовладельцев третий час стояли (за неимением стульев) в крошечной конторке страховой компании.

Страховичка – эдакая бледная мышка в очках – визгливо покрикивала, командовала, хамила, швыряла бумаги. Опытно так, со вкусом, несмотря на молодость.

Откуда, из каких глубин советского дефицитного прошлого, набралась она этих спесивых манер и словечек, умения упиваться маленькой властью?

Здоровые мужики, которые бы её одним пальчиком вышибли из кресла, угрюмо сжимали кулаки. Но помалкивали: придерётся к какой-нибудь букве – и будешь завтра опять с зари куковать под дверями. А я с тоской думала: «Быстро же мы возвращаемся в советское прошлое».

Нынче пришли в ту же конторку – а там, где сидела страховичка – стоят автоматы. Никакой очереди! Вбиваешь данные, платишь – автомат добродушно гудит и выдаёт тёплое, свежеиспечённое страховое свидетельство.

А страховички – нет!! Вот будто сквозь землю провалилась! Будто корова языком слизнула. Будто пришёл добрый волшебник, ткнул в злюку волшебной палочкой и произнёс: «Крибле-крабле-бумс!» Или: «Крекс! Пекс! Фекс!».

И она: «Пуф!» – взорвалась, забрызгав всё вокруг, как инопланетянин-головастик в детской компьютерной игре.

Этот добрый волшебник называется – Роботизация. Жаль, автомат недолго проработал, завис и потух.

Выражаясь языком советских газет, мы ещё наблюдаем «отдельные недостатки». Главный недостаток: нас всюду обдирают как липку. Но – заметили? – обдирают осторожно и насторожённо. Сквозь зубы, не от чистого сердца, с видимостью – но уважения!

Чем чёрт не шутит: потихоньку научимся себя уважать – а там дозреем, научимся защищать свои права. Сначала потребительские – а там, глядишь, и гражданские. Москва не сразу строилась.

***

Написала о самоуважении – и беру слова назад. Такой вдруг тоской и обречённостью повеяло от только что увиденной сценки…

Сегодня ехала в автобусе, людей – битком. Принимают немыслимые акробатические позы, чтобы удержаться на ногах и пропустить двигающегося танком кондуктора. Осторожненько нащупывают носком ботинка свободное место, чтобы втиснуть ногу.

Нависают над сидящими, изо всех сил стараясь на них не плюхнуться. Цепляются друг за дружку: до поручней через чужие головы не дотянуться.

В таких автобусах специальное место для кондуктора не предусмотрено. Обычно выделяется одно кресло ближе к водителю и выстилается круглым домашним ковриком из цветных тряпочек. Или швыряется какая-нибудь авоська с замороженной курицей – тоже, считай, территория застолблена. Не влезай (в смысле, не садись) – убьёт!

Иногда приклеивают бумажку: «Место кондуктора не занимать!». Зимой какой-то остряк нацарапал на снежном окне: «В окно кондуктора не смотреть!».

А этот автобус большой. В таких кондукторы облюбовывают для себя два спаренных передних кресла. Чтобы ехать и не касаться простых смертных.

Кондукторша может шастать по салону всю смену. И всё это время, по негласному закону, – сакральные, неприкосновенные кресла будут пустовать. Даже если в автобусе яблоку негде упасть, как сегодня.

Несколько раз я осмеливалась сесть на одно из запрещённых кресел. Кондуктор теряла дар речи от моей наглости. Жгла, испепеляла и ела меня неприязненным взором всю дорогу. Садилась, каждый раз будто ненароком, с ненавистью толкая меня всем телом и кондукторской сумкой.

Кресла были её неприступным, профессиональным троном. Они придавали ей значимость, компенсировали маленькую зарплату и тяжёлую работу. Кондукторское кресло – это и было олицетворение маленькой сладкой власти. А тут какая-то самозванка, Лжекондуктор Годунов…

Но вот входит молодая мама с ребёнком на руках – сама ещё девочка. Народ ради неё идёт на последний героический рывок. Исхитряется совершить невероятные, на грани мистики, телодвижения.

Раздаётся по сторонам, втягивает животы, образуя для них живой коридорчик: вперёд, туда, где места для инвалидов и пассажиров с детьми.

Там уже сидят инвалиды и пассажиры с детьми. Только лучезарно сияют нимбами два незанятых «кондукторских» кресла.

И что вы думаете?! Девочка одной рукой ухватывается за поручень, другой прижимает к себе малышонка. И стоит над пустыми креслами, робко поглядывая, но не смея их занять.

Мы с подругой, за несколько рядов от места действия, машем ей рукой:

– Девушка, что же вы, садитесь! Кондуктор не будет против!

Кондуктор жужжит своей кассовой машинкой. Мрачно, злобно оглядывает нас, столь нагло распоряжающихся её полномочиями. Не говоря ни слова, отворачивается и протискивается дальше в хвост салона.

Девушка так и не решилась осквернить кондукторское седалище. Ребёнок опустил головку на её плечо, как птенчик… Девушка годится мне в дочери. Кто сказал, что народ можно избавить от рабства, водя его по пустыне сорок лет?

О, тут одним поколением не обойтись. Вот и лежащий на плече молодой матери малышок что-то понимает. Смотрит умными печальными глазками, как маленький старичок. Делает выводы, привыкает к смирению. Неужто и из него вырастет маленький рабёнок?

***

Я за свою жизнь настоялась у врачебных кабинетов. Привычна к и к толкучкам, и к драчкам, и к застывшей в анабиозе очереди…

Но когда вижу в толпе юные растерянные лица… Уже заранее покорившиеся, уже понявшие и принявшие систему, как необходимое условие жизни в этой стране… Будто ножом по сердцу. Наверно, эта готовность терпеть передаётся на генном уровне.

Когда они ходили в садик, мы думали, что их ждёт совсем другое будущее, не как у нас. Мы ошибались.

…Шум, оживление у двери. Решительно раздвигает очередь женщина в белом халате, с кипой медицинских скрижалей. За ней табунчик хорошо одетых молодых людей.

В толпе проносится, как унылый шум ветра: «На форум молодёжный, патриотический… Селигер, что ли? Селигерцев без очереди… Это часа на полтора, не меньше…».

Уполномоченные прилизанные мальчики и девочки. Хихикают, прыскают, фыркают.

Вдруг спохватятся, вспомнят, что на них возложена важная государственная миссия… И солидно поджимают губки, серьёзнеют, каменеют (как сказал вождь: «бронзовеют») лицами.

Они ещё не научились, как старшие товарищи, смотреть брезгливо и значительно, сквозь и вскользь, вдаль и за горизонт, в сверкающие дали… В какую-нибудь Пальма-де-Майорка, Фиджи, Белиз…

Фиджи – это потом. А сейчас на холодном комарином Селигере они будут вволю кушать, пить и танцевать. И в перерывах с умными личиками презентовать глянцевые проекты из серии «фантастика».

Больничка бедновата, грязновата, и пахнет в ней… фу! Ничего, скоро юных карьеристов всячески обласкают. Их ждут чистенькие, оснащённые спецбольницы.

Только для белых. Гоу, негры, гоу.

Схема обкатана: спецпайки для себя, Майами для детей, патриотические речёвки (дацзыбао) – для простолюдинов.

Эх, пенсионеры! Чего вам терять, кроме потёртых пенсионных книжек? Ведь вы сила! Воздели бы свои палки и трости, потрясли бы в воздухе старомодными крепкими зонтами, грубо штопанными хозяйственными сумками – да хорошенько прошлись по прилизанным головёнкам. Чтоб, задрав штаны, селигерцы бежали не на дармовые тусовки – а жизни нюхнуть.

Но очередь глухо, мёртво молчит.

***

Блин, блин, блин, ну вот опять! Ну почему у меня вечно, как у того Петровича?! Который, что ни возьмётся собирать: мясорубку там, или детскую коляску – вечно получается автомат Калашникова.

А я, о чём ни возьмусь писать: о «муже на час», о вредной кондукторше или о блохах – обязательно вылезет мерзейшее, богопротивное мурло политики?

От которой! Меня! Уже! Тошнит!!