Говорили, что на набережной появилось новое лицо: дама с собачкой. Вернее, дама в коляске. Собачкой прозвали мужчину, который, как привязанный, сопровождал даму – в отличие от чеховской, совершенно не хорошенькую, к тому же не ходячую.
Покорно толкал коляску, та катилась по размягчённому солнцем асфальту, подпрыгивала на брусчатке или вязла в песке на берегу моря. Закрывал спутницу зонтом, закутывал в плед, растирал ноги, бегал за шляпой, если ветер её уносил, – на виду у всего пляжа! А она скучала, облокотившись о ручку кресла или повелительно покрикивала. И казалось, он приносил шляпу в зубах, заглядывал в лицо и вилял хвостом.
У постоянных курортниц образовался свой вип-клуб. Всегда легко определить ступень социальной лестницы. Во внимание бралось количество и качество пластических вмешательств, едва заметность (нюдовость) косметики и парфюма, а главное, стоимость туалетов и украшений.
От рассвета до заката ювелирное обрамление не играло роли: грязи, ванны, загорания-купания исключали возможность соперничать величине и чистоте бриллиантов. Зато ближе к ночи дамы рассыпали лучи и лучики налево и направо своими каратами в ушах, на шее, на запястьях и на пальцах.
В остальном, между нами, это были обычные бабёнки, даже хуже. Изнемогающие от скуки и жары, а потому особенно поганые на язычок. В данный момент, обрадовавшись свежей теме, осуждали и обсуждали вопиющий мезальянс некрасивой колясочницы и её стройного спутника.
– Что вы хотите? Жизнь, сама по себе – не прекращающийся, сплошной конфликт и антагонизм, – авторитетно объясняла одна. – Мужчина и женщина, уродство и красота, вздорность и покладистость. И так далее: богатство – бедность, болезнь – здоровье, война – мир…
– Ах, – спохватывалась другая, – хотите верьте, хотите нет: знаю семью, где родились разнополые близнецы, девочку назвали – Война, а мальчика – Мир. Их и в загсе так зарегистрировали: Война Ивановна, Мир Иванович. Сестрица чуть не с пелёнок гнобила братика. Изводила-обижала, соску и горшок отжала… Потом мода на эпатажные имена прошла, и детей переписали по-нормальному, кажется, Таня и Коля. И междоусобные битвы как рукой сняло, за ручки в школу пошли…
***
Итак, дама с собачкой… Вообразите Феба в тугих джинсах, в расстёгнутой на загорелой груди рубашке а-ля Фанфан Тюльпан. У многих женщин что-то эдакое ёкнуло, сладко сжало и потянуло в низу животиков. Не только у мужчин там находится второе сердце.
Особенно взволновались дамы в возрасте – а вы думаете, отцвели уж давно хризантемы в саду? Увяли розы в синем хрустале? Облетели цветов лепестки? Как бы не так. Сад по-прежнему и даже более, требовал восхищения и любования, ласковых рук опытного садовника, трепетного ухода и живительной влаги, а увядающая роза слаще всех благоухает, как верно подметил в бессмертной поэме Шота Руставели.
Женский разгорячённый цветник зашумел, закачался, роняя стоялую росу, гордо выпрямил поникшие стебли спин и шей, на которых южное солнце размазало горячий шоколад со сливками, а морская вода разгладила возрастные изъяны и шероховатости.
В наших дамах текла северная кровь, а ведь северянки старятся много позже южных сестёр. Объясняется просто: чем выше температура окружающей среды – тем быстрее идут процессы порчи и гниения, то есть, пардон – перезрелости (конфликт тепла и холода). Ещё в школе законы физики и химии проходили. Да вон, фрукты в тепле портятся на следующий день, а в морозилке лежат себе вечно юные и прекрасные.
***
Когда красавчик спешил от шведского стола, ловко огибая стулья, неся для своей Госпожи завтрак, его милыми улыбками и игриво вытянутыми ножками притормозил вип-столик. Чирикнул, что это невежливо, не по-мужски, наконец, игнорировать, манкировать, так сказать. И если он сию минуту не выпьет с ними кофе…
Он сел, пристроил сверкающие судки на краю стола. Нагло блеснув обручальным кольцом, опрокинул кофе как водку, вместо того чтобы цедить его деликатными глотками и наслаждаться элитным вкусом и приятной компанией. Ничего-то не выпытали, только и узнали, что его далеко не прелестную спутницу зовут Валентина. Вскочил и ушёл, крупно шагая, следя, чтобы не пошатнулась пирамида судков на подносе.
– Мужлан, – вынесли вердикт дамы.
– Неуч.
– Невежда.
– Подкаблучник.
– Импотент.
– Латентный гей.
О, лучше не попадаться светским дамам на язычок.
***
У Валюши был характер – хоть к ранке прикладывай, как листок подорожника: исцеляющий, прохладный, мягкий. Даже слишком мягкий.
Робость сковывала её настолько, что, к примеру, в магазине не Валя выбирала одежду – а одежда выбирала её. Уже от дверей высматривала, приказывала: «Сюда! Ко мне! К ноге», – то есть к плечикам, на которых хозяйски, руки в бока, раскачивалась кофточка или платьице. Они облюбовали, положили глаз на жертву, едва та переступила порог магазина. «Попалась, голубушка! Ты наша, никуда не денешься, только посмей нас не купить!»
И обречённая Валя покупала не глядя, и носила, если даже не нравилось. А попробуй не надень – ночью спрыгнут с плечиков, подползут, вонзятся пуговками, обовьются вокруг шеи, задушат рукавом.
***
Все проблемы родом из детства. У Валиной мамы был характер-ураган, характер-торнадо, который всасывал в воронку скандалов всё окружающее. Стихийную мощь мама обращала на папу, ну и дочке перепадало.
Папу-инженера сократили на работе, и все сидели на маминой зарплате. Потом он устроился «мужем на час широкого профиля».
– Широкого – ну о-очень широкого, – ядовито, с одним ей известным подтекстом уточняла мама. Услугами пользовались одинокие женщины, а он, соблюдая трудовую дисциплину, понимал обязанности буквально и выполнял на сто процентов: муж так муж. Он и на работе за инициативность и перевыполнение плана имел красивые грамоты в золотых вензелях и гербах.
– Себе премии выписывают, а вам, дуракам – картонки, уборную оклеивать, – комментировала грубая мама. Валя слушала и понимала: будь она мужчиной, она бы смылась от такой ураганной жены куда глаза глядят. Папа и сбежал однажды к покладистой клиентке, взяв пару трусов да зубную щётку. В прихожей неловко чмокнул Валю в затылок: «Дочь, вырастешь – поймёшь».
Мама переместила психоз на дочку – а на кого ещё? Та и выросла, пыльным мешком из-за угла напуганная. Сделав чёрное дело, мама унеслась в поисках судьбы в Европу – закрутить в вихре какого-нибудь доверчивого иностранца.
***
Как все тихие дети, Валя росла мечтательницей, воздвигала в голове воздушные замки, начитавшись вредных романов. В них бесприданницы выходили замуж за герцогов и графов, становились знатными дамами и пускались во все тяжкие, разоряя кавалеров без пощады и без разбора…
Мужья-рогоносцы выдвигали единственное условие: дорогая, вот тебе миллионы на лошадей и драгоценности, только не позорь моё имя в свете, не афишируй связь, не живи открыто с любовниками. Жёны не выдерживали искушения, и тогда авторы-мужчины безжалостно расправлялись с прелестницами, насылая скоротечную чахотку, как на Маргариту Готье, бросая в нищету, как Анастази де Ресто. Или не эстетично швыряя под поезд, как Анну Каренину.
В романах было непременное условие: чтобы купаться в роскоши и любви, героиня обязана быть красивой. О Вале скажем лишь, что она проходила мимо зеркал, опустив глаза. Нравилась себе изредка: после морозной прогулки или выйдя из горячего душа, когда ненадолго румянились щёчки и блестели глазки.
Нет, Валя не была меркантильной, не мечтала о роскоши: с милым рай в шалаше. Но ведь даже чтобы тебя пригласили в шалаш, закон жанра требовал быть красивой. Ах, как, должно быть, здорово быть красивой! Красота – это когда чем дольше всматриваешься, тем больше хочется не отводить глаз. Это уверенность и свобода!
С благоговением слушала местные новости: на центральной площади произошла драка из-за девушки, с участием 120 человек, с применением огнестрельного оружия. Вы представляете, какая это была девушка?!
Времена Прекрасных Елен и Троянских войн никуда не делись. Власть? Золото? Слава? Зачем это всё, если не ради женщины? По-прежнему рулил шерше ля фам и не теряла актуальности пословица: золото проверяют огнём (войной), женщину – золотом, а мужчину – женщиной.
***
Над Валиным раскройным столом (она трудилась портнихой в ателье) висела картинка. На ней к пышному кусту пиона прилепилась ромашка белая несмелая, приникла листочками, стебельком, блёклой головкой – всем тельцем приникла. И лепестками касалась-гладила, и смотрела на любимого снизу вверх во все глаза, вернее, в весь свой круглый, вытаращенный от преданности и восхищения глазок…
– Одна и без цели
Живу пустоцветом давно я.
Засохла без солнца,
увяла без сна и покоя…
А он её не замечал, упивался собственной красотой, вовсю нарциссировал – вернее, пионил.
– Иди себе дальше, о Валя!
Тебя я не знаю.
Я солнцем обласкан,
Цвету для него и блистаю…
Валя была тайно влюблена в студента престижного вуза, которому на заказ ушивала батистовую сорочку. И однажды судьба свела студента и белошвейку. Семечко ромашки ведь тоже занёс ветер, а потом то ли садовник не заметил, то ли пожалел.
Его можно было отнести к подвиду млекопитающих «мажор обыкновенный». Он бы и не заметил Валю – заметили друзья и открыли ему глаза. И сказали что-то вроде:
– Бессердечный п… рас! Девушка чахнет, мучается, сходит с ума. Прохлопаешь ушами – другой вместо тебя развернёт фантик, слизнёт первую сладость, с плотоядным хрустом разгрызёт леденчик. Знаешь, почём торгуется на даркнете невинность – не штопанная сто пятьдесят раз, а настоящая?! А у твоей дурнушки на прыщавом целомудренном лбу аршинными буквами выбито: ДЕВСТВЕННИЦА.
– Да она мне не нравится, – отбивался он. Его не слушали:
– Нравится – не нравится – перенравится – слюбится. Значит, так: устраиваем впис на нашей квартире. Из жалкой, рефлексирующей девушки ты делаешь уверенную женщину, полноценного члена общества. С тебя ящик мартини, бро.
***
Вот людям задают вопрос: какой был самый счастливый день в вашей жизни? Они закрывают глаза, погружаются в дебри памяти, добросовестно перебирают. Что тут перебирать: для Вали это был день, когда позвонил он.
В известном фильме с зажатой героиней один-единственный звонок делает чудо. Из серой мышки она преображается в принцессу, пушинкой летит на свидание. Вся улица устремляет на неё взоры, и какой-то парень шутя выбрасывает руку, как невод, пытаясь «зачерпнуть» очаровательного бесёнка.
Нынче тому парню, чего поди, пришили бы статью за домогательство, нарушение личного пространства, за харассмент и ещё Бог знает за что. В те же годы невинные уличные приставания были лучшим комплиментом и знаком внимания, которых так не хватает современным девам. Говорят же: лучшее зеркало – это мужские глаза.
Вот и Валюша мчалась по указанному адресу, её оттопыренные ушки алели огоньками сквозь чисто вымытые волосы, и она как магнитик притягивала взгляды и улыбки. Лифт не работал, взлетела на шестой этаж, отдышалась, пригладила волосы, позвонила – и застыла на пороге. На неё из-за накрытого стола смотрело пять пар мужских глаз. Её окружили, подхватили, галантно усаживали:
– Дорогая, мы тут для поддержки штанов вашего избранника. Он трусоватый парень и без нас ни за что не решился бы на тет-а-тет. Сейчас мы быстренько приручим этого дикаря, этого бурбона – и испаримся, растаем, улетучимся, аки тати в нощи, оставив вас в сладостном одиночестве. Какую девушку заполучил, у, злодей! А пока – игристое за встречу!
– Что вы, я не пью. В жизни в рот не брала…
– Какая прелесть, вы слышали: в рот не брала. Всё впереди, милая, всё впереди.
Ладно, она сделает глоток – чтобы отвязаться, чтобы они поскорее ушли, унеся с собой сальности и липкую тревогу.
– Один глоточек, разумеется, о чём речь? Пей до дна, пей до дна!
Потом Валя уже не понимала, как бокал снова и снова наполнялся вкусными кусачими пузырьками, и со всех сторон тянулись к ней чёрные, перепачканные шоколадом, по-детски жадные рты. Она порывалась встать, плакала, смеялась, слабо отбивалась, выскальзывала из кольца жарких рук, искала взглядом своего студента…
Наконец, компания удалилась на кухню, плотно закрыв за собой дверь и предварительно выразив неблагодарному и недостойному другу вселенскую чёрную зависть и страстное желание оказаться на его месте. У неё не было сил сопротивляться – и между ними на залитом вином липком диване – совсем не так, как мечталось – произошло Ужасное и Прекрасное, через что проходят все девушки.
Потом он пошёл в ванну. Долго стоял под горячими струями, когда в дверь заколотили, крикнув, что он не в общественной бане, чтобы размываться и занимать тазик, что тут, между прочим, не он один. У протиснувшегося приятеля было перевёрнутое выражение лица.
Выйдя, он увидел в полутьме странно запрокинутую Валину голову на подушке. Всё виделось странным и размытым. Её глаза смотрели сквозь него, как на пустое место. Над нею, опираясь на руки, прилежно и сосредоточенно, как на уроке физкультуры, сдавал норматив на отжимание полуголый приятель.
Остальные толпились вокруг, молчаливые, как в очереди к стоматологу. Или будто пристально считали количество отжиманий. Он попятился и исчез в кухне.
Легче зайчику вырваться из зубов стаи, возбуждённой кровью и парной плотью – но ей удалось. Простонала сквозь зубы, что её тошнит, и кинулась на балкон. Вскочила на перила – и исчезла пушинкой. Деревья смягчили падение.
Дали сроки всем – максимально мягкие, как у нас принято. Все они были сынки – тех, кого надо сынки. Начались апелляции, повторные экспертизы, пересмотры по вновь открывшимся обстоятельствам. Добровольно-не добровольно, трезвая-не трезвая, провоцировала – не провоцировала… Он навестил Валю в больнице, прикованную к постели. Она сказала, как плюнула:
– Доволен, получил право первой ночи? Будь ты проклят! Пусть каждый глоток воздуха станет для тебя глотком раскалённого олова.
Так говорили героини романов, и это было единственное, что воплотилось из девичьих грёз.
***
В дамский коллектив вип-клуба органично влилась дама из ведомственного санатория. И дополнила историю новыми деталями.
Оказывается, тогда студент в кухне лихорадочно с грохотом рылся в шкафах. И нашёл то, что искал. Хозяйка, в целях предосторожности, прятала режущие, колющие предметы, а про топорик для мяса забыла. Его судили за покушение на убийство и нанесение травм средней тяжести – он сидел от звонка до звонка.
«Девушка поступила мудро: кто ещё выносил бы за ней горшки? С другой стороны, постоянно жить в жгучей ненависти, как в том раскалённом олове», – размышляла ведомственная дама, возвращаясь в номер.
И у лифта стала свидетелем сцены: думая, что их никто не видит, колясочница с мужем грубо и жадно целовались, и не могли остановиться – как весь день умиравшие от жажды люди, наконец, дорвались и не в силах отлепить пересохших губ от сосуда с прохладной водой – отнюдь не с раскалённым оловом. И стремительно скрылись за дверью номера, он успел выставить табличку: «Не беспокоить».
Дама покачала головой. Всё-таки жизнь – и правда, есть вечный конфликт, причудливое соединение не соединяемого. Души и тела, тьмы и света, Бога и Сатаны, добра и зла. Где от любви и ненависти, как известно, один шаг. И наоборот.
О проекте
О подписке