Глава 3

– Твою ж… что будем делать, темный?

Лицо темного заострилось, и я кожей почувствовала его раздражение.

– Я вообще-то Эрриан, – сквозь зубы процедил он.

– Хорошо, Эрриан. – Я попыталась изобразить покорность и невинность. Хотя сделать это, когда на тебе лежит столько концентрированной злости, тяжеловато. Выдохнула и… поблагодарила: – Спасибо, что спас.

– Не стоит. Я не хотел. Случайно получилось. Машинально.

– Темный, который привык спасать… Хм… Что-то новенькое… – задумчиво протянула я.

А что еще делать в гробу, когда на крышке его лежит полудохлая стрыга? Только и остается, что вести беседы. Светские.

– Меня учили оберегать. Правда, не глупых светлых целительниц, притворяющихся черными ведьмами, а темного владыку, – отрезал Барс, пригвоздив меня уничижительным взглядом.

– У меня нет другого выхода, – после долгой паузы призналась я. – Либо быть глупой самоотверженной темной ведьмой, либо сдохнуть.

– Сдохнуть? – недоверчиво повторил он.

– Есть еще один вариант. Но он намного хуже, чем просто умереть.

– Расскажешь? – заинтересовался Барс.

Хотя какой он, к демонам, Снежный. Темные брови, темные глаза… Наверняка и волосы были темными, пока не поседели. А лицо вблизи совсем молодое. Сколько ему? Наверняка и тридцати нет.

– Как тебя угораздило поймать проклятие безумия? – вместо ответа спросила я.

– Зачем тебе знать? – нахмурился Снеж… Эрриан.

Все же после того, как он меня спас… Впрочем, накануне сорвал торжественное сожжение и лишил гонорара. Но все же Эрриан.

– Хотя бы затем, чтобы понять, почему Эйта так стремится заполучить твой разум.

– Тот малефик, что создал проклятие, принес в жертву семнадцать темных магов и ведьм. Представляешь, какой силы чернословие? Сколько капель чистого дара он выкачал из своих жертв на алтаре ради того, чтобы уничтожить императора?

Я представила. Ярко так… Как рыжая меня в капусту пошинкует, если упустит эдакий куш. Семнадцать капель чистой силы. И, чувствую, на алтарь попали совсем не слабые маги.

– Думаешь, у меня нет шансов? – ровно выговорил темный.

– Ну, если мы сумеем выбраться из этого гроба, то шанс определенно будет, – бодро отозвалась я, стараясь быть оптимисткой.

Мокрой, воняющей тиной, голодной и злой оптимисткой. Вот никогда бы не подумала, что попаду в гроб раньше, чем умру. Но, как говорится, от судьбы и ворожбы не уйдешь.

Я попыталась принять положение поудобнее. Получилось поерзать и задеть ногу темного. Он зашипел от боли.

– Лодыжка? – профессионально уточнила я.

– Выше. Судя по всему, голень сломал, – буднично произнес он.

Я вспомнила, как при переломах в лекарской орали боевые маги-первокурсники. Впрочем, и адепты-выпускники тоже вопили порой. Особенно если хотели, чтобы на них обратила внимание симпатичная целительница. А Барс лежит на мне как ни в чем не бывало. Будто каждый день себе кости ломает. На завтрак, обед и ужин. Хотя он же страж императора. Кто знает, как их натаскивали.

– Странное болото, – прервал мои мысли чуть севший голос Эрриана.

– Почему странное?

– Стрыги предпочитают теплые топи. А на этих лед лежит. Что она здесь забыла?

– А-а-а, вот ты о чем… – поняла я. – Тут кое-где есть термальные ключи. Поэтому топи коварны и летом, и зимой. Когда ударят морозы, везде будет толстый лед, а там, где ключи, можно легко провалиться с головой.

Словно в подтверждение моих слов наверху булькнуло. Доски крышки прогнулись, и темного прижало ко мне еще ближе. Хотя, казалось бы, куда еще-то?

– Вот уж не думала, что груз ответственности мага перед жителями империи – это не фигура речи в торжественной клятве, а стрыга, сидящая на крышке моего гроба, – выдохнула я.

– Нашего гроба, дорогая светлая ведьма, нашего… – в лучших традициях страстного любовника прошептал Эрриан.

– Как ты думаешь, она там подыхает? – с надеждой спросила я.

Сегодня кто-то все же умрет. Либо тварь, либо мы вместе с тварью. Все зависит лишь от прочности, причем как досок, так и нашей выдержки.

Барс прислушался.

– Пока еще нет.

– А вот я… кажется… сейчас да, – задыхаясь, призналась я.

И в этот момент мои губы накрыл поцелуй. Резкий, властный, напористый. В нем не было невесомой нежности касаний. Скорее он напоминал укус.

Мы, абсолютно мокрые, оказались прижаты друг к другу, не зная, встретим ли рассвет живыми. Я чувствовала, как ходят ребра темного при вдохах и выдохах, как бьется его сердце. Ощущала тепло его тела. Его наглые губы и язык. Язык был особенно наглым. Он беззастенчиво исследовал мой рот, властвуя и подчиняя.

Когда-то, еще перед поступлением в академию, меня впервые поцеловал парень, что жил по соседству. Тогда его губы напомнили мне две скользкие сардельки: такие ловишь в тарелке вилкой и никак не можешь поймать. Впрочем, потом были еще поцелуи. Другого. От тех меня откровенно тошнило.

Но здесь, сейчас… Все было иначе. И с кем? С темным, утащи его демоны в Бездну!

Поцелуй… Чувственный, несмотря на напор, глубокий, потрясающий. Он был пьянящим, как крепкий джин, лишающим воли, дарящим безумие. Поцелуй со вкусом цитруса и корицы, отчаяния и надежды. Эрриан определенно умел целовать девушек, знал в этом толк и, сдается, немало практиковался. Я задохнулась. Испуг, оторопь, растерянность… Чувства сплелись, перемешались, словно снежинки в порывах дикой вьюги.

Зато сознание перестало уплывать. Я распахнула глаза, уставившись на темного. Самоуверенно ухмыляющегося темного.

Я не могла залепить ему пощечину, даже двинуть в пах не могла, зато…

– Нос откушу, – зловеще предупредила я.

– Настоящая темная ведьма на твоем месте была бы совсем не против. Мы, темные, в жизни предпочитаем не упускать момент. Особенно если той самой жизни, возможно, осталось всего ничего. А ты вполне симпатичная, хоть и не в моем вкусе. Зачем погибать просто так, если можно с удовольствием?

Что?! Я не в его вкусе? Вот… Вот наглая снежная морда! Может, все-таки цапнуть его за нос? Так тянет, аж зубы чешутся!

– Есть одна проблема. Я не темная. И, несмотря на обстановку… – я выразительно скосила взгляд на обивку гроба, – умирать пока не собираюсь.

– Недавно собиралась, – нахально напомнил Барс. – Одна там сверху помирает, никак помереть не может, вторая подо мной… Так себе бутерброд. Я все же чернокнижник, а не некромант! Так что придется мне следить, чтоб ты тут не скончалась.

– Предлагаешь тебе еще и спасибо сказать?

– Почему бы и нет? Прерогатива светлых – благодарить за помощь и душевные порывы.

– Твоими душевными порывами руководили из брюк! – прошипела я.

– Какая разница откуда, если тебе понравилось?

– Ни капли, – возразила я. – У меня едва хватило силы вытерпеть это… это…

– Что же, зато теперь я знаю, что ты сильная и терпеливая, – серьезный тон абсолютно не вязался с теми демонами, что плясали в его глазах.

Да надо мной форменно издеваются! Тонко и совершенно в духе темных.

– Эрриан, я, конечно, не телепат, но знаешь, у меня прямо невероятно сильное чувство послать тебя телепать в определенном направлении.

Он отчего-то широко улыбнулся, словно я отвесила ему комплимент, и хотел было ответить, как сверху что-то грохнуло и захрипело.

– Это то, о чем я думаю? – выдохнула я.

– Да, – отозвался темный. – Но стрыга пока еще агонизирует. Выходить опасно.

В подтверждение его слов о крышку бухнуло так, что доски заскрежетали. Затем еще раз и еще, будто тварь молотила по гробу в эпилептическом приступе. Наконец все стихло. Мы выждали еще немного, а потом я сняла заклинание.

Темный уперся руками в днище по обе стороны от меня и спиной попытался отодвинуть крышку. Судя по вздувшимся на его шее венам, приподнять доски вместе с могильным надгробием было бы легче, чем с одной тушей нежити. И все-таки темный смог. Не с первой попытки, но справился.

Мы выбрались наружу. На горизонте занимался рассвет, раскрашивая перистые облака в нежный пурпур. Рядом лежала здоровенная туша издохшей стрыги, из брюха которой торчала сломанная кочерга.

– Живы, – выдохнула я.

– И даже не свихнулись, – голос, полный разочарования, донесся сбоку.

На кочке, возмущенно скрестив лапы на груди, сидела белка. Ее усы нервно дергались, выражая крайнюю степень неудовольствия. Рыжая буравила меня взглядом.

– Вообще-то, ты должен был сойти с ума, а не умереть. – Ее обличающий коготок ткнул в Эрриана.

Темный закашлялся. То ли от беличьей наглости, то ли вдохнув полной грудью утреннего прозрачного тумана.

– Так помогла бы нам тогда, – рассердилась я.

Встала из гроба в полный рост и отряхнула прилипшее к ногам платье.

– Так я и подсобила, – взвинтилась Эйта. – Кто, по-вашему, эту тварюку добил? Она бы тут еще полседмицы подыхала!

Эрриан хотел ей что-то ответить, но я опередила:

– Раз ты взялась творить добро, то помоги дотащить темного до города.

– Еще чего! – фыркнула белка. – Он кости себе ломает из-за своей дурости, а мне волоки его на себе потом. Ну уж дудки!

– А я его не дотащу! – безапелляционно заявила я.

Ну приврала, конечно. Немножко. Думаю, дотащила бы. Ругаясь, проклиная, но дотащила бы… К вечеру, когда у него нога от отека в бревно бы превратилась.

Я помолчала и вкрадчиво спросила рыжую:

– Оставим его здесь умирать?

– Ты же целительница! – та едва не лопнула от возмущения. – Ты должна спасать жизни!

– Ага. Но спасать тех, кого можно спасти. А кого нельзя – добивать, чтобы не мучились! – очень серьезно пояснила я, старательно пряча смех: круглые белкины глаза стали еще и навыкате, отчего рыжая странным образом начала походить на ошалевшего рака. – Мой преподаватель по хирургии говорил, что целители должны быть нахальнее некромантов. Потому как маги смерти работают с уже умершими телами и чувствами, а мы – с теми, кто порой умирает на наших руках. И без брони цинизма лекарю тяжело.

– Я смотрю, у тебя не просто броня, а каменная стена… – Эйта дернула хвостом и проникновенно уточнила: – Оставишь его тут?

– Добью, наверное… – задумчиво протянула я. Теперь в глазах рыжей плескался откровенный ужас. Еще бы. Отдать Смерти семнадцать единиц чистого дара… – Хотя… Он темный, его не жалко. Не буду добивать. Оставлю, сам помрет. К тому же я сделала все, что могла, – с намеком на наш контракт по организации шизофрении произнесла я.

Эрриан все это время внимательно следил за нашим разговором. И, судя по всему, сделал правильные выводы.

– А я не возражаю умереть тут. У меня и гроб уже есть.

– Он пока не твой. За него хозяин лавки просит четыре сребра, – отрезала я. – К тому же его надо вернуть.

– Хорошо, умру без гроба, – покладисто согласился темный. – Но пешком не пойду. Ни за что!

Белка вперила в Эрриана недовольный взгляд и буркнула:

– Шантажист несчастный!

– Еще какой, – с готовностью подтвердила я.

– А ты… – Эйта уперла лапы в бока и перевела взгляд на меня. – С тобой мы еще поговорим!

Я скромно потупилась, изобразив невинность.

– Ну, знаете… – Рыжая надулась от злости. – Меня еще ни разу клиенты спасать себя не заставляли. Да еще таким унизительным способом – дотащить! Это просто оскорбление!

– Магда знает в них толк, – вернул мне шпильку темный.

– Что-то вы подозрительно хорошо спелись. – Белка повела носом.

– Ничто так не сближает, как совместно проведенная ночь, – тут же отозвалась я. – После того, как он лежал на мне… Стонал, совершал непотребства…

На меня уставились четыре изумленных глаза. Причем у Барса, услышавшего мою вольную трактовку сегодняшних событий, удивления было гораздо больше, чем у белки.

– Я тебя всего лишь привел в чувство, – нахмурился он.

– Да-да. Знаем-знаем… – ехидно прокомментировала рыжая. – Сначала мужчина приводит женщину в чувство, а потом она его – к алтарю. Слышь, Меч, тут хоть официально и Темные земли, но нравы царят дикие, светлые. Так что ты поосторожнее… упражняйся. В Хеллвиле полно незамужних девиц, матерям которых плевать, светлый ты или темный. Им главное – дочку хорошо пристроить.

– Ты так ратуешь за мое холостяцкое счастье? – удивился Эрриан.

– Нет, просто браки не люблю. – Белка выразительно размяла лапы.

Браки не любит? Помню-помню, она как-то сетовала на соперницу, что этим летом вышла замуж.

Не дав больше задать ни единого вопроса, Эйта растворилась в воздухе, чтобы через четверть удара колокола появиться вновь. Верхом на холке той самой кобылы, что унеслась вместе с телегой нынешней ночью. Счастье, что, пока лошадь носилась окрест, нежить не успела ее сожрать.

В город мы въезжали с седьмым ударом колокола. В повозке вновь лежал гроб, а в гробу – темный. Его сморило, и он беззастенчиво дрых, изображая труп на радость хеллвильцам.

Хотя без казуса не обошлось. Перед самыми воротами нас обстреляли с городской стены. Стражи сделали предупредительный залп из арбалета в борт телеги. Я ответила им пальцем, который был дан мне самой природой специально для оценки мнений некоторых особо умных.

Ну и к жесту добавила пару слов на имперском. Прочувствованных, с обещанием вернуть этот болт меткому стрелку обратно. Притом не туда, откуда он вылетел, а с тыла, немного пониже спины.

Со стены тут же раздалось:

– Все в порядке, это не умертвие! Это наша несгораемая ведьма!

«С прошлой ночи еще и непотопляемая», – мрачно добавила я про себя.

Между тем створы ворот со скрипом распахнулись, и мы въехали в город.

– Гляди-ка ты, и вправду темный усоп… – сдвинув шапку набекрень и почесывая затылок, протянул один из стражников.

– А чего она его обратно в город везет, незакопанного… – опасливо бросил второй, что стоял рядом с ним и задумчиво гладил окладистую бороду.

– А пес эту ведьму знает. Может, зомби из него решила сделать, чтоб, значит, прислужник в доме был. Или непотребствами в ночи заниматься с ним какими удумала.

– Так для непотребств теплый-то приятнее…

– И вам не здрасте! – мрачно обронила я, прервав высокоморальный диспут доблестных стражей Хеллвиля.

Мужики тут же словили приступ немоты, будто я их прокляла. Они так и стояли, провожая меня в тишине пристальными взглядами выпученных глаз.

Улицы уже не были пусты. Тут и там сновали вездесущие мальчишки, спешили на рынок хозяйки, чтобы купить самого свежего, вкусного, обменяться сплетнями и наспориться от души, торгуясь за три морковки.

Все таращились на живой труп, который сначала лежал благопристойно, а потом начал едва слышно бессвязно бормотать. Когда же кобыла остановилась у родимой лавки гробовщика и тихонько заржала, ее наконец-то проспавшийся хозяин выскочил из дверей как ужаленный.

– Вот, возвращаю, – спрыгивая с телеги, возвестила я и жестом «купец показывает лучший товар» указала на гроб.

– Меня господин Рынмарь убьет… – простонал гробовщик, белея. – Это же для его любимой тещи, Бездна ей в печенки, был заказ! Четыре сребра! Бархатная обивка! Мореный дуб, самый прочный… Чтобы покойница не выбралась из него, если нечистью вдруг станет.