Но сегодня… что-то неуловимо изменилось. Что-то… Но что? Вашу ж мать… Я считал время! А еще вспоминал рыжую, которой сейчас точно не должно быть в моей голове. Мысли тревожили, будоражили и дико мешали.
Спустя десять минут, тонну моих нервных клеток и пару миллиметров стертой зубной эмали я узнал обо всем. Мог бы и быстрее, но сын избранного народа любил выражаться витиевато и иносказательно.
– В слезах? – Показалось, что ослышался.
– Ну, я фигурально. На самом деле она не плакала, только ругалась. И еще едва не порвала мою подушку, пока боксировала.
Я потянулся к телефону. Догадаться, кто заказал ей черный пиар, было несложно. «Жертва» – некая госпожа Жгутова. Запустил поиск. Любые упоминания о жизни, увлечениях, друзьях этой «несчастной пациентки». Через полчаса я буду знать о ней даже то, что сама Жгутова давно и прочно забыла.
что я не сплю, а сижу на кровати и методично боксирую синтепон, полностью просочился в комнату.
– Я слегка по-другому представлял себе женские слезы, – пробормотал Шмулик, задумчиво почесывая подбородок.
– То женские, а это – врачебные.
– Дай подушку, – вместо приветствия попросила я.
Моя, разорванная грабителями, ныне квартировала на помойке.
– Зачем? – удивился сосед.
– Буду в нее плакать, – огрызнулась я.