Оставим пока Архипа с мальчиками на лугах и перенесёмся в богатый дом купца Дякина.
– Марья, подавай ужин на стол, – грозно покрикивает Степан Григорьевич на свою жену Марью Никитичну.
Марья Никитична, добрая, робкая женщина, спешит угодить строгому супругу.
– Стёпа, давай согласимся на предложение Архипа – отдадим ему в жёны нашу Любушку, ведь любят они друг друга очень. Да и хороший он парень, добрый, работящий, – умоляет его Марья Никитична.
– Нет, Марья, я своей Любе лучше богатого жениха найду! – строго говорит Степан Григорьевич.
Услышала этот разговор Любушка, заплакала, в ноги кинулась отцу:
– Батюшка мой родимый, не губи меня – люблю я Архипушку!
– Нет, Люба, и не проси – не бывать такому браку! Как скажу, так и будет. Не пара тебе Архипка, – Степан Григорьевич властно встал из-за стола. – Всё, пора спать ложиться!
Тяжело было в эту ночь всем в семье Дякиных. Степану Григорьевичу не спалось. Любушке – тоже. Всю подушку она слезами залила. Любушка, двадцатилетняя девушка, считалась первой красавицей на селе. С длинной русой косой, с тёплыми карими глазами она походила на маленькую принцессу. Характером она была в мать – такая же добрая, отзывчивая, скромная.
На душе Степана Григорьевича было неспокойно. Вышел он во двор покурить. Ветер усиливался, деревья сильно раскачивались. И их тени под луной пугали Степана Григорьевича.
– Я пришёл за обещанным! – вдруг в темноте раздался страшный нечеловеческий голос.
Степан Григорьевич заплакал, затрясся от страха:
– Приведу, приведу!
– Смотри, не обмани! Жду до рассвета на лесной опушке, что недалеко от лугов, где стадо деревенское пасётся.
Степан Григорьевич от сильнейшего страха еле открыл дверь своего дома, еле поднялся по ступенькам крыльца:
– Господи! Что я наделал!
– Стёпа, что с тобой? – воскликнула случайно проснувшаяся Марья Никитична. – Ты белее полотна.
– Беда, старуха! Беда! – зарыдал купец. – Слушай, что тебе расскажу. Давно это было, в 45-ом, как сейчас помню. Только-только война закончилась. Я тогда только начинал своё дело: начал из города возить нужные крестьянам товары и скупать у них урожай для продажи в городе. Открыл в селе свою собственную лавку. В общем, удача мне всегда сопутствовала. И односельчане меня тогда купцом прозвали. И вот однажды снарядил я обоз с овощами и поехал в город. А дорога моя лежала через луга, где отец Архипа стада пас. Еду – и вдруг слышу голос Михаила, отца Архипа: «Помоги мне, Степан, век твоего добра не забуду! Пожалей моего десятилетнего сыночка и жёнушку!». Глянул я на поляну, а там Михаил к дереву привязан, а ведьмы вокруг него танцуют, улюлюкают, кричат, смеясь: «Хороший ты, Михаил, столик смастерил!». Тут же на поляне бесы в карты играют. Испугался я, решил бежать. Страшно стало и за свою собственную жизнь, и за свой товар. Вдруг вижу – подбежал ко мне бесёнок: «Что ж ты, Стёпка, смалодушничал? Или товарища бросить хочешь? Ох, и будет мне что твоим односельчанам рассказать!». И стал я нечистого просить: «Не губи меня, бери, что хочешь, за молчание!».
– Ох, Степан Григорьевич, – Марья Никитична с укоризной покачала головой. – От людей ты утаишь, а от Бога ничего не укроется!
– Боялся я, Марьюшка, потерять авторитет односельчан, – Степан тяжело вздохнул. – И говорит мне тогда лукавый: «Душа мне твоя не нужна, она и так уже с червоточиной – всё равно моей будет. Отдай мне то, что в доме у тебя есть, а ты не знаешь». Поклялся я бесу это подарить. Возвращаюсь домой, а ты в это время от бремени разрешилась – Любушку родила, так, стало быть, её и надо бесу отдать.
Залилась горькими слезами Марья:
– Что ж ты, старый, наделал! Свою душу погубил и Любушкину хочешь погубить? Не отдам дочку!
– А я, Марья, двадцать лет думал, душа моя отцовская очень страдала. Я Любушку им не отдам. Провожай меня на верную смерть, а дочка пусть спокойно спит!
Обняла Марья Никитична мужа, расплакалась на его груди:
– Сколько лет, Стёпа, вместе прожили! Неужели расстанемся вот так?
– Пойдём лучше вместе в последний раз у красного угла помолимся, а потом без меня ещё вволю наплачешься! – Степан Григорьевич ласково прижал к себе жену и нежно погладил её по голове.
– Пойдём, Стёпа, – сказала Марья Никитична, и старики грустно и со слезами встали на молитву.
Мой юный читатель, ты, наверное, думаешь, что Любушка спокойно спит в своей кровати и даже и не подозревает о несчастье? Нет, Люба не спала – она же плакала о своём любимом. И конечно, она слышала весь разговор матушки с батюшкой.
«Нет, не погибнет мой любимый батюшка!» – решила Люба. Она тайком вылезла из окошка и пошла в сторону леса. Страшно было юной девушке ночью. Ей казалось, что садовые деревья во дворе дома хотят её схватить своими ветвями, крик совы ей напоминал страшный хохот нечистой силы. Но Любушка всё продолжала свой путь: «Ради дорогого батюшки!».
Вдруг в стороне от дороги, на лугу, Люба увидела чудесную белую церковь, и так ей захотелось помолиться, что и словами не передать! Вошла девушка в церковь и увидела там чудесную икону Елецкой Богоматери. Упала она на колени перед образом и плачет:
– Матушка, помоги мне, защити меня и моего батюшку от нечисти!
Отяжелели веки Любушки от усталости и сильных переживаний – заснула она. И сошла тогда с иконы Богородица, превратилась она в Любушку. Вышла Богородица из храма, а вокруг него чудесные белые лилии расцвели – даже мрак от их белизны расступился. Нарвала Богородица букет этих лилий и пошла дальше по дороге.
А дорога в лес проходила мимо стада Архипа. Подошла Богородица к Архипу, тронула его за плечо ласково. Проснулся Архип, удивился:
– Любушка, что ты делаешь одна в такую ночь!?
– Помощь мне твоя нужна, Архипушка! Нечисть там, на лесной опушке, слишком балует, хочет меня с батюшкой погубить!
– Не бывать этому никогда, моя Любушка! – воскликнул юноша.
Перекрестил Архип спящих ребят, стадо, чтобы их никто не обидел, и пошёл в лес со своей любимой. Выбрал Архип самую крепкую дубинку в лесу.
А вот и опушка.
– Ты, Любушка, к бесам не выходи, не хочу я твоих страданий, – сказал Архип и вышел на поляну. Бесы увидели его и ну улюлюкать:
– А вот к нам и развлечение пожаловало!
Смеются, вокруг Архипа пританцовывают.
Не стал Архип медлить, начал удары свои богатырские налево и направо класть. Бесы пищат, кряхтят. А Архип, знай, приговаривает: «Будет вам, чертям, души чистые воровать, отнимать их у родимых матушек и батюшек, у возлюбленных их, у родной сторонушки. Не устоять вам против богатырской силушки!». А бесов всё больше и больше прибывает. Тут и Степан Григорьевич подоспел на помощь, тоже схватил дубинку, да не очень много сил у старика. Увидели бесы Любушку и норовят её схватить. Улыбнулась Любушка – Богородица. Взяла белоснежные лепестки лилий и подбросила их высоко в воздух. Стали падать лепестки и обжигать небесным светом нечистую силу. Разбежались бесы от страха, а тут и рассвет занялся, слава Богу, что летом рассветы ранние.
Еле стоят на ногах Архип со Степаном Григорьевичем. А Любушка им и говорит:
– Молодцы, что не испугались полчищ нечестивых. За смелость твою и крепость духа ты, Архип, из пастуха коровьего станешь пастухом людей. Да и жену ты себе хорошую выбрал. И отцу ты своему помог – искупил своим мужеством его грех. И ты, Степан Григорьевич, искупил своё малодушие – только больше так не поступай: не гоже православным идти на сделки с нечестивыми. И богатства впредь для дочери ищи духовного, а не злато и серебро этого мира. Да и осталось тебе всего три года – исправляйся!
Сказала так Любушка и растаяла в воздухе. Ничего не поняли мужчины, заплакали в один голос: «Погибла наша Любушка!». И побрели в село с тяжёлым сердцем.
Идут – а тут Любушка им навстречу бежит – здоровая, весёлая.
– Смотри, батюшка, какой чудесный букет из белых лилий я нашла около себя! – и протягивает его Степану Григорьевичу. Упал старик на колени перед дочкой:
– Прости меня, Любаша! Ради Бога, прости!
Упала на колени Люба перед отцом:
– Это ты меня, батюшка, прости, а тебя Бог простит!
Взялись они все втроём за руки и пошли домой.
Солнце уже светило вовсю, когда они подошли к дому, а там на крыльце сидят две старушки – мама Любы и мама Архипа – и горько-горько плачут. Пригнали мальчишки стадо в деревню без Архипа, и решили все односельчане, что их пастуха загрызли волки, которые в эту ночь вой в лесу страшный подняли. Марья Никитична свою Любушку оплакивает: не найдя своей доченьки дома, решила она, что бесовская это работа. Подняли они головы и не сразу узнали от собственных слёз своих родных. А Любушка бежит к матушке:
– Мамочка, мы все целы и невредимы, не плачь так горько!
Тут Степан Григорьевич стал полушутя-полусерьёзно сердиться:
– Что ж ты, старая, нас в дом-то не пускаешь!
– Заходите все, мои родненькие, заходите, – Марья Никитична повела всех в горницу.
– Неси, мать, сюда иконы Спаса и Богородицы, – властно приказал ей муж, а затем благословил ими вместе с мамами молодых на брак. – Живите, дети, дружно, на радость Богу и людям.
Глянули все на часы, а уже время к семи утра приближается. Степан Григорьевич наставительно проговорил:
– А теперь все собирайтесь в город, в храм пойдём, ведь сегодня – Троица!
Нарвали все веточек берёзовых, луговых и полевых цветов. Всем на душе было очень-очень весело. Дорога в город показалась короткой, и к службе поспели вовремя. После службы молодые всем селом водили хороводы. В этот день Любушка была самой красивой девушкой, ведь она была очень счастлива. А на берёзках, вокруг которых водились хороводы, сидели малые птахи и с интересом наблюдали за Троицкими гуляниями. Пернатые мамы наставительно говорили своим недавно вылупившимся птенчикам: «Не допускайте, детки, в своё сердце малодушие». А птенцы недоумённо думали: «Отчего это так народ веселится?». А золотистые иволги радостно щебетали: «Тень-тень», славя Христа, Богородицу, Архипа и Любушку. Уж они-то знали, что случилось этой ночью перед праздником Великой Троицы.
– Мама, а это всё было на самом деле?
– Возможно, это всё просто придумали люди, но Архип и Люба, и их великая любовь – всё это было.
– А где они сейчас? Они живут в нашем селе?
– Нет, мой маленький. Архип стал священником, а Люба – его женой, матушкой. У них родилось девять детей. Трое ушло в монастырь, трое выбрали путь священства, трое остались мирянами. Это очень хорошие люди. Архип с Божьей помощью восстановил наш местный храм, а потом его перевели вместе с семьёй в другое место, ведь священник – это воин Христов и вся его семья переезжает туда, куда высшая церковная власть его назначит.
– А высшая церковная власть – это кто?
– Владыки, Епископы, Патриарх, но главная власть – у Бога.
– Вот Архип, я понимаю, совершил настоящий богатырский подвиг, а Люба – разве она чем-нибудь ему помогла?
– Конечно, она совершила ничуть ни меньший – молитвенный подвиг. Так сильна была её молитва, что услышала её наша Царица небесная!
– А куда делся букет из лилий, что ей Богородица подарила?
– Ты уже понял, мой кроха, что букет был благословением Богородицы на брак. Долго этот букет не вял, а потом его Любушка засушила и все односельчане лечились этими цветками – чай из них заваривали, от любой болезни исцелялись.
– А сейчас Архип и Люба живы?
– В монастырь они оба ушли, чтобы молиться за своих родных людей, за Россию. Архипу сейчас уже 70 лет, а Любе – 60. У них уже и внуков много.
– Мама, а почему Богородица мужчинам явилась в образе Любы?
– Потому что Её свет мог их испугать и даже ослепить, ведь их души были тогда ещё неподготовленные, слабые.
– А почему Она в начале боя сразу же не бросила белые лепестки?
– Она хотела проверить дух Архипа и ещё Она дала время искупить свой грех Степану Григорьевичу.
– Мама, а что такое «малодушие»?
– Малодушие – это когда у человека мало души, когда он поступает не по-божески, не по совести, как, например, Степан Григорьевич.
– А что стало с ним?
– После свадьбы молодых ушёл он вместе с мамой Архипа в монастырь, подвизался он послушником на Соловецких островах, брался за самую чёрную работу. А всё нажитое отдал Архипу для восстановления местного храма. Прожил он после этого всего три года, как и предсказывала Богородица. Братией монастырской он очень почитался. Марья же Никитична осталась с детьми, помогала им во всём, растила своих многочисленных внуков, дожила она до глубокой старости. Благодаря её помощи Любушка мужу смогла помогать в храмовых делах, очень хорошо она расшивала бисером иконы, а икону ту, что испортил отец Архипа, они нашли под обрушившейся стеной храма, восстановили её, Люба её расшила чудесным образом. Теперь эта икона плачет, люди идут поклониться ей. Говорят, что какие-то великие события пророчит всё это. А какие – Бог весть! Да тебе уже пора спать, мой маленький ангел, спокойной ночи! Ангел-хранитель с тобой!
– И с тобой, моя мама.
Каждая монашеская обитель имеет свой благодатный святой «источник». Есть такое место и в нашем монастыре. Это келья святителя – основателя обители. Сюда старается как можно чаще прийти любой из паломников. Любят посещать это место и сестры – насельницы. Особо любимым оно было для матери Евдокии (в миру – Екатерины). Именно здесь молодая монахиня возносила молитвы ко Творцу за всех воинов земли Русской. Как ни старалась она скрыть свой духовный подвиг, всё же многие в обители знали об этом. Никому не отказывала в своих молитвах мать Евдокия: ни матерям, приезжавшим просить за своих воюющих сыновей, ни жёнам, ни невестам солдат – все находили утешение в её молитвах. Хоть и велика была сила её обращения к Богу, любила она молиться тихо, в тайне. Приезжавшие искали встречи с ней, искали её «тихих» молитв. Молва об усердной молитвеннице распространилась далеко за пределами близлежащих деревень.
Ей было всего двадцать пять. Приходивших мирян удивлял контраст между её земной красотой и строгими монашескими правилами. Её русская внешность не могла оставить никого равнодушным – круглолица, с красивыми «бархатными» глазами, стройная, как берёзка, но больше всего окружающих поражала её внутренняя красота – её чуткость, отзывчивость. Люди тянулись к ней со своим горем. Но никто не знал, почему она молилась за воинов.
Оставалось всего два дня до великого церковного Праздника – Успения Пресвятой Богородицы. Монастырь и его смиренные обитательницы готовились к нему своими горячими молитвами. И мать Евдокия возносила свою чистую молитву к Господу: она стояла на коленях в келье святого подвижника перед образами и горько плакала. Это был самый грустный день в её жизни. В такой день ей было очень трудно сосредоточиться на молитве – она никак не могла отрешиться от воспоминаний о мирской жизни.
Она вспомнила своё венчание. Тогда она была несказанно счастлива: рядом с ней был её любимый человек, её Андрей. Но их семейное счастье было слишком хрупким: буквально через пару месяцев её мужа забрали в армию. И ровно пять лет назад пришла ей похоронка на мужа. «Чечня, смерть, вдова в 20 лет!» – словно калёное железо, эти слова выжигались у неё на израненном печалями сердце. Ей не хотелось жить. Она потеряла со смертью мужа всё – смысл жизни, мечты, надежду, даже веру. «Если Бог есть, зачем Он это попустил?» – не раз задавалась она вопросом. И вот в таком состоянии она решила съездить в монастырь, поклониться мощам праведников.
Тихой странницей она молилась у раки святого монаха. А рядом красивый голубоглазый монах чудесным баритоном пел «Акафист Тихону Задонскому». И вдруг сердце Екатерины распахнулось, начало словно оттаивать и душа стала вслушиваться в чудесное молитвенное песнопение, каждое слово живительной росой наполняло её иссушенное болью сердце. И Катя вдруг ощутила счастье молитвы. И льдины превращались в горячие слёзы. «Господи, благодарю Тебя за моё чудесное исцеление!» – благоговейно шептала юная женщина.
Но вновь – шумный город, вновь тоска стала разъедать её сердце. И ощущение счастья, полёта пропало. Уныние, безнадёжность, ропот снова поселились в её душе. И тогда Катя снова поехала в монастырь, и сказал ей один монах:
– Тогда просись послушницей в соседний женский монастырь.
Так Катя стала сначала послушницей, а потом и матерью Евдокией. Она надеялась, что помогает людям своими молитвами, она жила их удачей, их болью, их счастьем. Жила для Бога и для людей.
О чём она вспоминала? О том, как они с Андреем познакомились. Она ждала автобус на остановке, а он к ней подошёл и просто поздоровался. Целый день они бродили по парку. Смеялись, шутили.
– У нас будет девять детей: трое – для монастыря, трое будут священниками, а трое – мирянами, – мечтал Андрей.
Она с ним не спорила, а только звонко смеялась и шутила:
– Хорошо, будем делить всё поровну: четверых я рожу, а остальных – ты!
– А первой у нас будет дочка Катя – мамина помощница и для остальных наших деток нянюшка! – говорил Андрей.
– Ну уж нет, хватит тебе и одной Кати – меня! – девушка забавно сердилась.
О проекте
О подписке