Глава 2

Глубокая ночь настала, и звёзды сверкали так ярко, словно хотели нашептать что-то невероятное, но очень ясное и важное. И звали, звали в неведомое, таинственное. Так, что не уснуть было Арине. И она подошла к окну. Откинув занавеску, Арина посмотрела на улочку за её окнами, по которой ей предстояло всего через несколько часов пойти к ведунье в надежде, что перевернется вся её хоть и хорошая, но скучноватая жизнь и наполнится счастьем, любовью, страстью. И поэтому нужно спать, просто спать, чтобы утром встать полной сил, чтобы всё задуманное состоялось. И с этими мыслями Арина вздохнула и опять легла в постель, натянув на себя одеяло, укрываясь с головой. Вытянув руку из-под одеяла, она погасила торшер, стоявший рядом с её кроватью. Но вскоре, отбросив одеяло, опять включила торшер, встала и подошла к столу. Вздохнула, посмотрев в угол рядом с дверью, на стоящие там рыбацкие резиновые сапоги её деда, чудом уцелевшие, которые специально для этого случая она раскопала в чулане. Достала из шкафа рюкзак и повесила на спинку стула. И опять легла, чтобы досыпать те оставшиеся до утра несколько часов. И действительно, сны ей снились какие-то быстрые, как в ускоренной съёмке, словно пытались уместить все отпущенные ей в эту ночь сны в оставшиеся до утра часы, но из-за потраченного времени ночи на сомнения и сборы часов этих осталось так немного. И уж теперь Арина заснула крепко. Так что до рассвета и не шевельнулась. Но с первыми лучами рассвета Арина проснулась. Встала с кровати и подошла к столу. Внимательно посмотрела на нарисованный план дороги к ведунье. Она была в смятении и полна сомнений. Вздохнула и, словно приняв окончательное решение, стала собираться в путь.

Испекла большую кулебяку, дразнящим запахом которой наполнился дом Арины. Запах детства, семейного праздника, тех лет, когда все ещё были живы. И на душе Арины стало тепло и спокойно. И она собирала гостинцы, провизию в душевном спокойствии. Достала из буфета шкатулку. Открыла. И, перебирая свои побрякушки, выбрала мамину брошь с ярко сверкающими камушками. Всё это: корзину, полную снеди вместе с планом дороги и брошку – она собрала и уложила в дорогу. С этим и пошла вперёд к новому будущему – к ведунье.

Путь был трудный. То она отсчитывала сколько-то берёз от тропинки. То у какого-то пня поворот. Выбившись из сил, Арина достала из-за пазухи своего красочного, состёганного ею ватника планы пути к ведунье. Стала читать сама себе вслух, перебирая разрозненные листки, чтобы лучше запомнить:

– А теперь нужно вброд, пройти не оборачиваясь, задом наперёд. А это зачем? Ох! Но раз надо так надо! – прочитав, изумилась Арина, и покорно повернулась, и пошла задом наперёд, как было написано на разрозненных листах «Жалобной книги» столовой.

– Дальше – читать вслух: «Лягу я помолясь! Встану я благословясь. Пойду из ворот в ворота. Встану я, раба Божья Арина, в чистом поле, чтоб ни жить, ни быть без меня не мог раб Божий Анатолий, чтоб соль ему была не солона, чтоб вода не мокра, чтоб день не в радость, чтоб ночь не в сладость. Крепкое слово, как камень горюч, сколько его ни скрючь! – преодолевая все кочки, буреломы, завалы сломанных веток, заросли крапивы, Арина твердила это как заученный урок.

Но чуда не произошло. И Арина еще долго бродила и плутала по лесу, повторяя это заклинание. Её голос осип, повторяя эти старинные слова магического заклинания: то запыхавшись, то с усталостью и досадой, но она повторяла.

Но сторожку всё не находила, хотя всё уже тонуло в красных, сиреневых и оранжевых красках заката. Арина раздвигала ветви еловых лап, уже не пугаясь исцарапать лицо, всё уже сплошь покрытое свежими царапинами от ветвей ёлок и елей в непроходимых чащобах на её пути. Произносила в полном изнеможении, со сбитым дыханием. И в этот момент, когда уже стало быстро темнеть, она наконец нашла ведунью, произнося:

– Чтоб день не в радость, чтоб ночь не в сладость! Крепкое слово, как камень горюч, сколько его ни скрючь!

С этими словами Арина раздвинула ветви и увидела сказочной ветхости избушку. Арина поднялась по скрипучей лесенке и постучала в грубо сколоченную из необструганных досок дверь. И, проскрипев, дверь открылась. И Арина увидела, что за дверью, за порогом сторожки, словно ожидая её, стоит старушка. Она приветливо улыбалась Арине. У её ног вился и ластился чёрный кот. Эта махонькая улыбчивая сухонькая старушка показалась Арине такой светлой и милой, что трудно было предположить в ней что-то колдовское-мистическое. Ничего инфернального. Это так удивило Арину, что она замерла в растерянности. А старушка ласково приветствовала Арину, полуоглохшую от силы своего сердцебиения:

– Заходи, Аринушка! Отдохни с дороги, девонька! – пригласила её в дом. Внутри избушки оказалось неожиданно уютно. Это была явно не баба Яга. Всё в жилище украшено рукоделием, кругом вязаные салфеточки, на столе скатерть, на полу – домотканые пестрые дорожки. На стене лубки. И фото кинозвёзд. Даже фото Софи Лорен, Мерлин Монро, Клаудии Шифер с благодарными надписями ведунье по-английски. Перед лубком с красавицей восемнадцатого века Арина замерла. Залюбовалась. Она присмотрелась и поняла, что это большого размера игральная карта, дама пик, вставленная в старинную рамку. Старушка тотчас протёрла рамку и пояснила Арине:

– Не узнала? Так это ж я в молодости. Проходи! Отдохни, девонька! Посиди, отдохни, – сказала старушка с керосиновой лампой, освещая жилище. И только теперь Арина увидела, что здесь были и другие люди кроме неё и старушки.

Арина присела на скамью. И с искренним удивлением обнаружила, что в сторожке у старушки несколько других гостей, опередивших её в ожидании помощи старушки-ведуньи в достижении своих мечтаний. Раздалось многозначительное покашливание. Арина смутилась, оглянулась и увидела, что на скамейке у стены напротив сидят ещё двое посетителей, несколько смущаясь друг друга. Они были смущены тем, что их тут видят. Глядя на них, сразу становилось понятно, что каждый из них сам по себе и что она, Арина, не первая. На скамейке в избушке сидел молодой панк с разноцветным ирокезом на голове и гитарой. Рядом на самоструганой скамейке сидела солидная бизнесвумен, с презрением поглядывающая на остальных. Они уже подарили что-то «для памяти» ведунье и, видимо, уже изложили свои пожелания Их памятки-подарки лежали на подоконнике. Горстка перстней с черепами, крупные цепи белого метала – очевидно, от парня с электрогитарой. И рядом красовалась толстая пачка долларов от бизнесвумэн. Арина отстегнула брошь от куртки. И стыдливо положила рядом с уже лежащими памятками. Отдала старушке всё для неё припасенное: и приготовленную еду, и красивое, яркое, достроченное накануне лоскутное покрывало.

– А это вам угощение, бабушка. Бабушка! Пусть Толик мне предложение сделает! Сможете? – с надеждой в голосе спросила Арина.

И старушка, щуря подслеповатые глаза, приветливо ответила ей:

– Конечно, милая! Сделает как миленький! Придёт и сделает тебе предложение!

Да, куда ж он денется?! От такой-то красавицы и рукодельницы! – сказала старушка, расстилая подарок Арины, её новое лоскутное покрывало, состроченное ею перед походом к старушке. Постелила его на широкую скамью, разглаживая его своими сухонькими, но натруженными ручонками. Немного помолчав, глядя на покрывало, вдруг зашептала какое-то заклинание.

Потом вдруг схватила покрывало и, высоко держа его над головой на поднятых руках, словно экран, перед Ариной, сказала старушка ей с хитренькой, но ласковой улыбкой:

– Сама-то Аринушка, глянь, посмотри повнимательнее – быть может, что-то интересное для себя и увидишь.

И вдруг лоскуты на её же покрывале точно ожили. И лоскут с незабудками зашевелился от ветерка, одни цветочки распускались, другие увядали. Лоскут в горошек превратился в слова, а потом в строчки превращался. А потом и вовсе закрутились все лоскутки разом, словно невидимая рука замесила их в общий пёстрый лоскутный хоровод. На одном ярко-зелёном лоскуте проступила надпись: «Made in Italy». А еще через мгновение лоскут этот стал огромным, во всёлоскутное покрывало, но теперь уже прозрачное, словно окно в другой мир.

И увидела Аринушка лето, да не наше это было лето. А в далекой Италии. Словно ожили страницы учебника по географии или глянцевых журналов. Замелькала перед её глазами Италия. Панорама Рима. Мелькали площадь Испании, фонтан Треви, мелькали улочки милые. Итальянские улочки. На одной из улочек Арина увидела, что из здания выходят незнакомые ей люди. Это были теперь уже бывшие муж и жена после развода. Впереди шёл раздражённый Томазо. Полдень. Италия. Это – Томазо Дантеццо, преуспевающий итальянский бизнесмен, итальянец, горожанин – элегантный мужчина, лет под сорок. Он выходил из здания суда.

А следом, за его спиной – тоже взвинченная событием, но теперь уже бывшая, его жена. Настоящая итальянка с орлиным профилем и густыми чёрными волосами. К ней подбежал её любовник с роскошным букетом и успокаивал её. Томазо оглянулся и, видя эту сцену, делает выразительный жест типа: «А! Ну и черт с вами!»

Каждый садится в свою машину. Разъезжаются в разные стороны. Томазо срывает галстук и швыряет его на заднее сиденье. Мчится и выезжает за город, не останавливаясь, срывает обручальное кольцо. И, открыв окно машины, вышвырнул кольцо как можно дальше от себя.

И кольцо резво покатилось вдаль. И катилось оно всё дальше и дальше, подскакивая на неровностях. Оно миновало солнечную летнюю Италию, промелькнули достопримечательности: Ватикан, Собор Петра… Потом кольцо, брошенное Томазо Дантеццо, и дальше проскакало по сугробам, минуя Москву, Красную площадь, промелькнули и многие другие достопримечательности России. Взвивались космические ракеты, на сцене Большого театра «Лебединое озеро» – танец маленьких лебедей, а кольцо всё мчалось и мчалось всё дальше и дальше. Крутилось по трассе, обгоняя фуры, но со звоном налетело на дорожный указатель «Ругачёво». Крутится на месте и отскакивает в сторону. Мелькала панорама провинциального городка под Москвой. Кольцо прикатилось сначала к стройке, а потом закатилось под окно дома, где живёт сама Арина Родионовна. Но тут вдруг услыхала Арина голос старушки:

– Ах, какая ты умелица – так вкусно пахнет! Ну, гости дорогие – присаживайтесь к столу! Арина нынче нас угощает.

И вправду, ароматом пирогов и кулебяки наполнилась вся сторожка.

Арина поняла, что она заснула, присев на скамью, на которой старушка расстелила её подарок – лоскутное покрывало. Она в изумлении потёрла глаза, мысленно перебирая тот ясный, отчётливый, но очень странный сон.

Пирогами Арины и кулебякой с удовольствием и угостились и старушка, и её гости вместе с Ариной, что ведунью очень обрадовало. Потому что понимала, что обратный путь её гостям предстоит нелёгкий. Гости пили чай, а на рассвете, все трое отправились обратно.

А старушке-ведунье ещё предстояла работа. Но её рабочее время – глубокая полночь. Поэтому, проводив гостей, старушка легка спать, набираться сил. Ночь была душной, жаркой. Потому-то окошки старушка распахнула перед сном пошире. И заснула легко и крепко, так что и разгалдевшиеся посреди ночи сороки ничуть её не побеспокоили. Одна из сорок так расхрабрилась, что села на подоконник сторожки. И стала с любопытством рассматривать, что да как в домике старушки. Её, как на грех, привлекла брошь, которую принесла «для памяти» Арина. И блестящие камушки, украшавшие её, так поблескивали в свете полнолуния, что сорока не смогла отказать себе в удовольствии стащить эту памятку Арины.

Не зря же говорят – сорока-воровка. И, ловко подцепив брошь клювом, сорока улетела с брошью, чтобы украсить своё гнездо в ветвях дерева, стоящего рядом с домом старушки.

А спать старушке предстояло до самого позднего вечера следующего дня.

Уж вечерело, когда старушка проснулась. Красный закат окрашивал всё вокруг. Подошла к окну ведунья. И собрала памятки-подарки. То, что броши нет, она этого и не заметила. Чистой водицы попила и отправилась в путь с этими вещами, уложив их на дно большой потрёпанной корзины. Опираясь на клюку, она уходила вглубь леса шаткой старушечьей походкой всё дальше и дальше. Впереди шёл её чёрный кот, глаза которого горели зелёными и жёлтыми огнями, как прожекторы, освещающие ей путь. Вышла на полянку, за которой притаился обрыв. Кряхтя и по-стариковски причитая, она спустилась на дно обрыва. И, оказавшись на самом дне обрыва, немного отдышавшись, вдруг ударила клюкой о землю трижды с силищей бог весть откуда в ней появившейся. И из того самого места, куда она трижды ударила клюкой, начал бить родник. Да так, что обрыв молниеносно заполнился водой. Вскоре здесь образовалось озерцо. Старушка бросила клюку и ловко вспрыгнула на неё, как на плот. И на его узкой поверхности, как на сцене танцпола, в центре которого взметнулась мощная струя воды из родника, старушка как заплясала вокруг этого «фонтана», бьющего разноцветными струями воды. На своей подвластной каждому её движению клюке она отплясывала, разбрасывая памятки-подарки своих недавних гостей. Это были более чем неожиданные в её возрасте танцы-пляски; то это брейк-данс, то старушка ходила вперёд и назад вдоль клюки, лежащей на воде, вокруг фонтана, как топ-модель по подиуму, кокетливо запахивая и распахивая свой потёртый ватник, как роскошное манто.

Она ловко «заплетала» походку, как заправская манекенщица, хотя и обута была в старые валенки. Но вдруг нечаянно наступила на своего кота, не заметив, что он подплыл к своей хозяйке и тоже взгромоздился на клюку. Он с визгом отпрыгнул в сторону и плюхнулся в воду. И тотчас фонтанчик взметнулся к небесам. Потом опустился, и старушка бросила в него оставшиеся побрякушки того рок-музыканта. Струя фонтана, словно играючи, жонглировала, подбрасывая перстни и цепи, разные побрякушки того паренька. А потом фонтанчик, словно жертвоприношение, «проглотил» это подношение-памятку. И, что удивительно, именно в это время тот самый музыкант выступал в каком-то ночном клубе со своей музыкой. И вечер совершенно не клеился, как-то и публика была вялой, неотзывчивой, словно ленивой массой, и он сам какой-то скованный, зажатый и даже унылый. А как только «съел» фонтанчик его дары, так сразу же зал взревел от восторга, да и он сам ощутил, что силы какие-то неведомые в него влились.

Бизнесвумен на центральной улице Москвы в это время руководила рабочими, монтирующими неоновую вывеску модного бутика «L'escalie en ciel». Она руководила рабочими, громко выкрикивая команды:

– Чуть левее! Да, левее же говорю! Так! – кричала она, стоявшему на верхней ступеньке высокой лестницы. Он монтировал вывеску нового бутика, который предстояло открыть через пару дней. Другие рабочие поднимали вывеску, помогая собрату. А тот вдруг возразил, поймав вывеску обеими руками:

– Так тут же не по-нашему написано. Что, потом другую вывеску тоже вешать будем?

Задрав голову, бизнесвумен возразила ему:

– Нет. Всё нормально! Так оставим. По-русски это означает «Лестница в небо». Меховой бутик. Знающий покупатель поймет. А для случайных прохожих мы вывески не делаем. Для своего покупателя работаем.

Улочка в центре Москвы, на которой располагался магазин бизнесвумен, была односторонней, но это не помешало появлению на ней проезжающему белому «Кадиллаку», но остановившемуся рядом с этими ударниками капиталистического труда. «Кадиллак» остановился. Из него вышел тот самый панк с ирокезом и неизменной спутницей – электрогитарой. Решительно шёл по улочке, обсуждая, что-то с менеджером. Сцена разворачивалась за спиной бизнесвумен, и потому она всего происходящего не видела. А за парнем тем временем толпой бежали восторженные поклонницы.

И эта толпа его поклонниц всё увеличивалась – росла на глазах. Бизнесвумен обернулась на шум. И увидела, что он раздавал автографы. Тут она сразу узнала его. Подошла к нему, окруженному поклонницами. И он, поприветствовав её кивком головы, поздоровался с нею, сказал, продолжая раздавать автографы:

– Заехал посмотреть, как у вас дела устроились. И рад, что и у вас всё благополучно! Убедился, что старушка-ведунья поработала на славу. Всё удалось! И у вас! И у меня! Значит, все наши перемены – не случайность!

Он, перекрикивая толпу поклонников и поклонниц, говорил ей о том, что он успешен и востребован, что старушка-ведунья совершила настоящее чудо. Что он благодарен судьбе за то, что он смог найти дорожку к старушке-ведунье.

А вот у Аринки всё было по-прежнему. В тот день она с поникшей головой уныло что-то помешивала в большом столовском чане с надписью «Компот», когда в столовую, как обычно, забежал Толик.

Он балагурил, привычно пил по утрам кофе. Морочил ей голову своими многообещающими шутками-прибаутками. Иногда пел им с Марией Ивановной свои песенки, развлекая их. Словом, всё как и раньше. А Арника, хоть и радовалась его появлению, но словно угасала вся на глазах в напрасных ожиданиях и в надеждах на чудо, которого ждала от старушки-ведуньи, когда Толик уходил, возвращался в свою жизнь. Поникшая Арина смотрела вслед Толику. И Мария Ивановна не выдержала и, жалея Аринку, выплеснула накопившуюся досаду:

– Ага! А ты плачь, поплачь над супами-то! Что зря слёзы изводить! На соли сэкономим! Извелась ты совсем, девка! Уже и лето почти пролетело, скоро макушка лета. Так и осень вот-вот наступит. Прочитала в какой-то умной книжке: «Чем шире распахнута душа, тем глубже плевок падения!» – вот ведь правильно сказано.

– Похоже – это из учебника физики! – отшутилась Арина.

– Ну да, а то я учебник от книжки не отличу. Я вот что думаю, а не случилось ли со старушкой ведуньей беды какой-нибудь? Всё же и годы, и помочь ей некому, случись что! Ведь уж к ней-то за помощью сходить, так это дело верное. Что там с ней приключилось?

– А ведь правда! А вдруг что-то со старушкой случилось? Заболела? Завтра возьму отгул и пойду к ней. Подмените меня? – искренно встревожилась Арина.

– Ну, ясно-понятно! – согласилась Мария Ивановна и вовремя повернулась к чану с компотом, который явно уже перекипел, потому что поверхность компота резко закрутилась бурным затягивающим водоворотом.