Однажды, побывав в зоне военного конфликта в Цхинвали, Марк больше не мог отказаться от командировок в горячие точки. Война захватила всё его существо, взволновала ум и душу. Именно на войне он остро ощутил, что живёт, а фотография стала для него прекрасным средством самовыражения. Что ждало его в Москве? Унылые будни, съёмки судов и чрезвычайных происшествий, а вечерами – светских раутов. Пожив в столице какое-то время, он вновь ехал в зону боевых действий. За несколько лет Ланской побывал во многих горячих точках Земли. Война была чем-то сродни наркотическому дурману, завлекавшему в свои сети. Тест на выживание, предложенный самой судьбой – либо ты втягиваешься, и военные конфликты превращаются в смысл жизни, либо же война становится запретной темой. Марк прошёл этот тест и выбрал для себя первый вариант.

Постепенно локальные боевые действия сделались для него странным путешествием в параллельную вселенную – страшную, но очень притягательную. И когда Марк возвращался в Москву – другую реальность, наполненную неинтересной работой, он начинал скучать и впадать в депрессию. Угроза отступала, а вместе с ней уходил и адреналин. В душе Ланского рождалось страстное желание вернуться туда, где опасно, туда, где жизнь может оборваться в любой момент. И когда вспыхивала очередная локальная война, он мчался в страну, объятую пламенем, готовый рисковать собой ради кадра, способного перевернуть мир. Марк всегда работал с особым азартом, присущим всем талантливым людям, мог неделями "охотиться" за снимком, который, определенно, прославит его. Он любил своё дело и превращал его в искусство.

Марк боялся возвращаться к мирному существованию, обыденность пугала его больше смерти. Он ярче чувствовал жизнь, только когда вокруг звучали взрывы, и судьба благоволила – его ни разу не задела пуля. Знакомства, которые Ланской заводил именно в чрезвычайных обстоятельствах нередко перерастали в крепкую дружбу. В мирной жизни он был сдержан и неразговорчив, но перед лицом опасности менялся – становился оптимистом, часто шутил. Несколько лет назад он познакомился с Вадимом Платоновым – фотокорреспондентом Агентства мировой информации. Под обстрелом грузинских войск они впервые пожали друг другу руки. С тех пор прошло много времени, казалось, несколько жизней минуло. Были командировки в Киргизию, Египет, Турцию – калейдоскоп событий, где находилось место дружеским встречам.

Марк всегда следил за творчеством своих коллег, старался быть на шаг впереди. На его глазах одни государства распадались, другие рождались из крови и боли собственных граждан. В фоторепортажах, сделанных им, запечатлены трагические страницы истории нескольких держав.

– Повстанцы празднуют на Зелёной площади. Надо ехать, – сказал Марк, когда Вадим закончил бриться. – Я позвонил Абдалле.

Вот уже несколько недель они сотрудничали с фиксером Абдаллой, который служил для них и гидом, и переводчиком. По прибытии в Триполи, в аэропорту, где царила ужасная неразбериха, они встретили паренька, ошивавшегося там, в поисках наживы. Неделей ранее его отца убили "каддафисты" и теперь ему предстояло кормить семью. Он помог журналистам найти гостиницу. Абдалла оказался хорошим малым, расторопным, спокойным и на удивление добрым, что считалось настоящей редкостью в ожесточенном войной городе, а ведь парень рисковал, сотрудничая с иностранцами.

Машина уже ждала их во дворе. Маленький старый "Форд", покрытый пылью, быстро терялся на оживлённых дорогах Триполи. Марк, как всегда, предпочёл сесть на заднее сидение, а Вадим устроился рядом с водителем.

– Здравствуй, ребята! – на плохом русском с сильным арабским акцентом сказал фиксер Абдалла. Паренёк с недельной щетиной на худом лице, одетый в мятую рубашку и джинсы, давно потерявшие цвет. Ему едва исполнилось восемнадцать и он отращивал бороду, считая, что так будет выглядеть солиднее.

– Привет! – сказал Вадим и пожал его худую, жилистую руку.

Абдалла включил радио и нажал на газ. Он любил быструю езду и громкую музыку, прекрасно знал город и мог найти выход из любой ситуации, что позволило ему за короткий срок стать лучшим в своём деле. Абдалла даже выучил несколько фраз на русском языке.

Марк, слушая соул, настраивал фотоаппарат, а Вадим, скучая, смотрел в окно. Каким красивым местечком был Триполи до революции. Здесь сохранилось множество древних достопримечательностей, которые почти превратились в руины. Старинные мечети, построенные несколько веков назад, украсились следами обстрелов. Некогда оживлённые рынки, где в мирное время шла бойкая торговля, пустовали. Многие дома, в которых всё ещё жили люди, хранили на себе свидетельства ожесточенных боёв между "каддафистами" и повстанцами. На стенах зияли дыры от пуль и осколков. "Форд" проехал мимо магазина, где собралась огромная очередь. С продовольствием, как и с водой, возникали перебои, и очереди с каждым днём становились длиннее.

Миновав несколько кварталов, фотографы, наконец, добрались до места назначения.

– Удачи! – пожелал им фиксер Абдалла.

– Спасибо, шеф, – ответил Вадим и вышел.

Марк ничего не сказал, но он как никто другой знал, удача им пригодится. С тяжёлым сердцем он покинул машину и заметил, как Вадим с сожалением посмотрел вслед уезжавшему "Форду".

Солнце висело на небосклоне горячее, словно жареный блин, на сковороде у повара. Марк, щурясь, посмотрел на горизонт. На небе ни облачка, а значит, предстоит знойный день. Солнце накалит и без того горячую обстановку. Рядом послышалась автоматная очередь и крики сотен людей.

– Нам сюда, – Марк кивнул в ту сторону, откуда слышались выстрелы.

В этом заключалась их работа – идти туда, где опасно, чтобы сделать сенсационный репортаж, чтобы рассказать зрителям или читателям о том, что происходит, когда ведутся боевые действия.

Марк решительно зашагал по узкой улочке, которая уходила к Зелёной площади. Вадим последовал за коллегой. Они свернули за угол и через мгновение увидели огромную толпу повстанцев, некоторые из них держали в руках флаги оппозиции. Красно-чёрно-зелёные стяги с полумесяцем и звездой, те, что использовались в период, когда Ливия была королевством. Мятежники ждали решающей битвы. Битвы за Триполи. Разъярённая толпа скандировала лозунги, люди желали смерти Муаммару Каддафи. Сродни цунами, после сильного подземного толчка, безжалостная волна сметала всё на своём пути. Мятежники шагали по Зелёной площади – сердцу ливийской столицы. И сердце это отбивало барабанную дробь, отсчитывая последние часы существования режима, ставшего ненавистным.

Вадим огляделся. Они были всего в километре к югу от Баб-аль-Азизии, резиденции Каддафи, за которую упорно сражались повстанцы. Баб-аль – Азизия – последний оплот режима полковника в Триполи. Там ещё развеваются зелёные флаги Джамахирии, истерзанные ветрами и пулями. Штурм был в самом разгаре, раскатами грома слышались отдалённая стрельба и удары авиационных сил.

– Как думаешь – сегодня всё кончится? – спросил Вадим, перекрикивая шум толпы.

Марк пожал плечами и с улыбкой полной иронии сказал:

– Аллах ведает. А теперь за работу, история сама себя не напишет и не сфотографирует.

Смешавшись, с бушующей, словно штормовое море, толпой, военкоры щёлкали затворами фотоаппаратов, выхватывая самые яркие кадры. Фотограф не должен принимать ничью сторону, фотограф – это летописец, бесстрастный наблюдатель. Вадим придерживался этой аксиомы. Он смотрел на объект съёмки несколько отстранённо, словно со зрительской скамейки на захватывающий матч. Его снимки всегда отличались строгостью и выверенностью композиции, однако в них было мало эмоций. А Марк изобретал собственные правила. Скрупулезно документируя реальность, он растворялся в толпе, становился частью события, жил и дышал вместе с участниками мятежа. Непостижимым образом он умел проникнуть в стан противника незамеченным.

Телевизионщикам приходилось сложнее – камеры, микрофоны и жилетки с надписью "PRESS" были заметны, поэтому журналисты устроились для записи стендапов чуть поодаль. Их синие жилеты порой становились чем-то вроде красной тряпки для бешеного быка.

Сторонники полковника Каддафи вступили в ожесточенное противостояние с повстанцами, скорее походившее на предсмертную агонию. Начался безумный хаос, Вадим, поймав несколько удачных кадров, собирался ретироваться. Атмосфера накалялась, его теснили в сторону.

Марк в центре толпы делал снимки. Это было опасно – Ланской редко носил бронежилет и каску. Он предпочитал работать с маленьким беззеркальным фотоаппаратом, который было легко спрятать, что позволяло быть неприметным. Ланской не любил быть сторонним наблюдателем. Без тесного соприкосновения с происходящим трудно сделать хорошие снимки. Фотограф должен подойти настолько близко, насколько это позволяют обстоятельства; не пострадать, максимально наполнить фотографии чувством; заставить кадры рассказывать истории, чтобы они вызывали сопереживание. Непременный зрительный контакт с объектом – вот то простое правило, которое фотокорреспондент "Утренней звезды" выработал для себя, снимая в экстремальных условиях. Хотя Марк и отрицал, но каждый конфликт, запечатлённый им, оставлял на его душе неизгладимые следы. Маленькие, тонкие раны, которые уже никогда не затянутся.

Повстанцы, подхваченные сатанинской пляской смерти, рвали зелёные флаги Джамахирии и топтали портреты Муаммара Каддафи. Танцевали с автоматами и стреляли в воздух, некоторые из мятежников взбирались на крыши автомобилей.

–Аллах Акбар! Аллах Акбар! – неслось отовсюду.

Мятежники верили в лучшую жизнь, которую им обещали. Они почувствовали ветер свободы. Но Вадим не ощутил ничего кроме запаха гибели, витавшего в воздухе. Напоминая обезумевших от запаха крови, шакалов, сепаратисты раздирали страну на части.

Адреналин большими порциями выбрасывался в кровь, разливаясь по телу, горячей волной. Вадим огляделся в поисках коллеги, но Марк словно растворился в озверевшей толпе.

Вадима теснили со всех сторон, не давая выбраться на тротуар. Повстанцы кричали на арабском проклятия Каддафи. Вадим успел сделать несколько снимков. Важнейшие моменты истории фиксировались на карте памяти фотоаппарата. Это своеобразная цифровая летопись. После потомки рассудят – кто прав, а сейчас есть лишь один шанс и его нельзя упустить. Вадим, забыв о композиции и выдержке, вырывал у судьбы острые моменты. Вооружённые бунтовщики организовали большой костёр и передавали друг другу портрет полковника Каддафи. Они всячески выражали своё презрение, плевались и грозили кулаками, а затем бросили портрет в огонь, и улыбку полковника сожрало пламя. Вадим сфотографировал самого неистового мятежника, стараясь быть незаметным. Но тот услышал щелчок затвора.

– Отдай мне фотоаппарат! – по-арабски потребовал один из повстанцев.

Воцарилась напряженная тишина, которую тут же взорвали недовольные возгласы. Кто-то схватил Вадима за ворот рубашки, кто-то пытался отобрать камеру. Сразу несколько десятков рук вцепились в него. Вокруг слышались возбуждённые крики. Вадим не владел арабским, но понял, что эти люди, почти потерявшие человеческий облик, требовали расправы над ним. Ещё миг и его разорвут на клочки.

– Что вы делаете! – орал Вадим по-английски. – Я фотограф! Пресса! Пресса!

Его голос полный отчаяния утонул в яростных воплях толпы. Внезапно рядом рванула граната со слезоточивым газом, на секунду, оглушив Вадима. Окружавшие его люди, подобно тараканам, кинулись врассыпную, но этого Вадим почти не видел. Всё вокруг заволокло дымом. Резало глаза,