Он застал меня врасплох, подчинив себе так неожиданно, что я ничего не успел осознать. Обычно учитель не позволял себе показывать силу на людях, лишь глубоко в моей голове изредка комментируя происходящее – этого я уже почти не замечал. Первые полгода школы прошли вполне неплохо – я не завел близких друзей, но в общие игры меня принимали и даже доверили рассказывать стихотворение на новогоднем утреннике как человеку с хорошей памятью и дикцией. Как оказалось, зря.
Стоило мне открыть рот, как я почувствовал жар во всем теле. Стиснув кулаки в попытке избавиться от неминуемо наступающей боли, а заодно затолкать выбирающегося наружу учителя обратно, я упорно продолжал автоматически воспроизводить заученные незамысловатые строки. Конечно, эту битву я проиграл, как и многие другие в будущем. Против моей воли стихи про белочек и зайчиков сменились незнакомыми даже мне самому словами. Я осыпал ими небольшой актовый зал, украшенный гирляндами с пушистой живой елкой в углу, словно желал испепелить присутствующих. Глаза мои полыхали огнем, а внутри звучал жуткий хохот.
Все замерли в оцепенении, и лишь мама, на секунду замешкавшись, подлетела ко мне и принялась трясти за плечи. Но учитель не собирался сдаваться – свое шоу он намеревался довести до конца. Я с силой, не свойственной худому долговязому первокласснику, оттолкнул ее и приблизился к нелепой девочке Маше с двумя бантами на тонких косичках, отличнице и зазнайке, но в целом, вполне обыкновенной семилетке. «Встань!» – произнес я, и девочка, не дрогнув, повиновалась. «Лезь в окно!» – продолжал я, до крови кусая язык, чтобы не произнести льющихся потоком слов. Маша в блестящем миллионами бисеринок наряде снежинки двинулась к высокому подоконнику, стремясь спрыгнуть в метровый сугроб прямо со второго этажа. Тогда-то я впервые узнал странную тягу учителя к высоте.
К счастью, другие дети и присутствующие учителя быстро сориентировались – сняли безвольную девочку с подоконника, не давая ей уцепиться за оконную раму, и вернули на место. Она трясла головой и озиралась по сторонам, словно не понимала, что с ней произошло.
Я и сам не понял. Никто не понял. Лишь мама, пока тащила меня за руку домой, не дав закончить выступление, рыдала, и ее крики и причитания эхом разносились по всей улице.
Я все еще чувствовал, как горит каждая клеточка моего тела. Мне хотелось содрать кожу, броситься по дороге лицом в снег и лежать там, пока не растоплю его до самой земли.
Дома, не обращая внимания на мамины причитания, я прямо в новом костюме, купленном ею специально к празднику, забился на кровать и шепотом обратился к тому существу, что обитало в моем теле:
– Что ты с ней сделал? – Я не плакал, просто не мог. Казалось, огонь выжигал из моего тела все, даже слезы.
– Я сделал? – раздалось в моей голове. – Нет, Иоганн, это ты сделал!
– Не называй меня этим именем! Я – Игорь!
– Не противься своей сути, мой мальчик. Прими ее с честью и следуй своему предназначению!
– Но я не хочу! – закричал я, поймав испуганный мамин взгляд. Она стояла чуть поодаль и не шевелилась, не зная, чем мне помочь, и не рискуя приблизиться. – Зачем ты заставил меня приказывать Маше? Она же меня возненавидит!
– Я просто показал, на что ты способен! И поверь – это лишь малая часть твоих способностей! Самый верх. Ты гораздо могущественнее!
– Зачем ты мне это показываешь? Я не хочу все это уметь! Не хочу и не буду!
– Глупый мальчишка! Я учу тебя! Помогаю стать собой, Иоганном, колдуном, способным даже на черную магию! Помогаю перестать прятаться в тени этого тела! А учиться лучше всего на практике – сегодня ты наконец понял, как легко управлять жалкими людишками.
– Не хочу, не хочу, не хочу! – я сжимал голову ладонями и отчаянно тряс ею, пытаясь выгнать загробный голос из своей головы.
– Не хочешь? – взревел учитель, оглушая меня изнутри. – Да ты сам пришел ко мне!
– Сам пришел? – я не хотел верить в это, но отчего-то знал, что учитель не лжет.
– Закрой глаза, мой мальчик. – Голос вновь стал тихим и будто даже ласковым. – Сосредоточься и перенесись к началу. Не говори, что не можешь, – приказал он, даже не дав мне возразить. – Твоя сила в тебе, никуда она не делась с веками – я постоянно ее ощущаю. Вернись в ту точку, когда ты решил стать моим учеником, и ты все поймешь сам.
Я выдохнул и зажмурился, продолжая сжимать голову руками. Ничего не происходило – лишь тьма окутывала меня со всех сторон. Но чем дольше я вглядывался в нее, пропуская через себя, погружаясь в ее пучину, тем отчетливее проявлялась картинка вдали. Смутно знакомые очертания приближались и светлели – сначала появились цвета, а потом – звуки и запахи.
***
Первым, что я почувствовал, стал дикий голод. Кажется, я не ел несколько дней. Серое небо хмурилось, накрапывал мелкий дождь, а ледяной ветер пробирал до самых костей. Я брел по булыжной набережной вдоль реки, где кучками ютились рыбаки, прикрываясь тряпьем от навязчивого дождя. В голове назойливо вилась лишь одна мысль – как найти пропитание.
В одной из луж, собравшихся в углублении между камнями мостовой, выбитыми телегами, я увидел свое отражение – высокий мальчишка с растрепанными черными волосами, тоже лет семи. Лицо измазано сажей, одежда грязными лохмотьями висит на обтянутых кожей костях, а зеленые глаза полны отчаяния.
Воспоминания пришли сами собой – я отчетливо видел добротный дом в пригороде Парижа. Видел, как две моих сестры разбухли и умерли одна за другой в страшной лихорадке, как мать, выхаживая их, заболела сама и, покрывшись сочащимися гноем язвами, иссохла за несколько дней. Как отец рвал на себе волосы, потеряв всех женщин в семье. Как он ушел на два дня, а потом вернулся, злой, с зажженным факелом в руке и принялся размахивать им, прогоняя нечистую и вытравляя чуму. Как я в ужасе смотрел на него и умолял остановиться. А потом перед глазами замелькала вспыхнувшая солома, занявшиеся огнем стены и тряпки, а потом и пропитавшееся вином тело отца, рухнувшего в пламя.
Я испугался и убежал. Бежал долго – до самого города, но и в Париже не мог найти приюта – кому нужен некормленый мальчишка без семьи, денег, весь в грязи и вшах. К тому моменту я не умел ничего – всю свою недолгую жизнь я работал на виноградниках вместе с семьей, не зная другой жизни. И теперь, оказавшись, в шумном вонючем городе, не мог найти себе места.
Когда я уже собирался забиться под городские стены и тихонько умереть, поскуливая так, чтобы меня не слышали, появился он. Я догадался о его появлении задолго до того, как увидел. Многоликая толпа сначала зашепталась, расступаясь и стремясь спрятаться, а потом замерла и смолкла. Такую тишину я раньше слышал только под ясным небом виноградных полей, но никак не в столице.
Мне было все равно – умирать под громкие крики или в гробовой тишине, но тут передо мной возникла фигура. Старец в длинной сером одеянии, не похожий ни на одного человека из тех, что мне прежде приходилось видеть, с такими же серыми длинными волосами показался мне похожим на призрака. Я поднял на него взгляд и вскрикнул – глаза его были полностью белыми, недоступными для света, но все же казалось, что он заглядывает в самую душу.
– Как зовут тебя, мой мальчик? – склонился надо мной старец, будто видел меня так же ясно, как я его.
– Иоганн, – прошептал я.
– Иоганн, я чувствую в тебе будущую силу. Ты же хочешь стать великим и подчинять себе других?
– Я не знаю, – еле слышно ответил я, испугавшись его слов.
– Когда узнаешь, – усмехнулся он, – спроси на рыночной площади, где найти колдуна, тебе подскажут.
Старик, скривившись в жуткой улыбке, отодвинулся от меня и заковылял дальше, а я остался сидеть, не зная, соглашаться мне на пугающее предложение странного старца или нет.
Ответ пришел быстро, стоило мне начать терять сознание от голода и жажды. Оказалось, что умирать было слишком страшно – даже за такое жалкое существование я цеплялся из последних сил.
Падая по дороге от бессилья, в полузабытьи я добрался до дома колдуна, постучал в дверь и рухнул возле порога. Когда я открыл глаза, обнаружил, что старец водит руками, охваченными огнем, над моим телом и шепчет что-то на незнакомом языке. Голова больше не кружилась, руки и ноги налились мощью, и желудок перестал урчать от голода. Никогда прежде я не чувствовал себя таким сильным и способным сворачивать горы.
Я приподнялся в койке и огляделся – в очаге тлели дрова, полутемная комната, наполненная дрожащими тенями, благоухала ароматами трав, ровными пучками свисавших с потолка. Слепой старик устремил на меня белки глаз, и его лицо озарилось улыбкой, впрочем, делавшее его еще неприятнее.
– Здравствуй, Иоганн, – проскрипел он. – Рад, что ты пришел. Ты принял мое предложение?
– Какое? – По спине пробежали мурашки.
– Ты станешь моим учеником?
– Учеником? – удивился я. – Но я никогда ничему не учился. Я и грамоты не знаю… Я…
– Я научу тебя всему. Просто скажи «да».
– Да, – ответил я, не думая, – да. Я согласен. Только не бросайте меня.
– Ни за что, – ответил колдун. – Во веки веков.
Мое тело сотрясала лихорадка, бросавшая то в жар, то в озноб. Сквозь полузабытье я чувствовал сильный запах спирта и ледяные прикосновения мокрой ткани к горячей груди – мама обтирала меня, пытаясь сбить жар. Она еще не знала, что этот жар со мной навсегда. Я и сам тогда не знал.
Несколько раз я приходил в себя и даже пытался приоткрыть глаза, чтобы сказать: «Не бойся, мама, со мной все хорошо. Я – все еще твой сын. Твой Игорек». Но темные путы утягивали меня во мрак и возвращали в прошлое.
– Это ничего не значит! – твердил я учителю. – Пусть я пришел сам, но это было тогда! А сейчас я хочу быть нормальный обычным мальчиком! Хочу гулять с друзьями и не слышать тебя!
– Вот как? – усмехнулся голос в моей голове. – Ты бы не смог всего этого без меня – не забудь спросить у своей мамаши, как ты родился!
– Ты все врешь! – выкрикнул я вслух, но в сердце закралось первое сомнение, и я поник. – И все равно – люди боятся меня только из-за тебя! Они бы меня любили, а из-за тебя со мной никто не общается! Но я обязательно найду друзей, извинюсь перед Машей, и все будет хорошо – ты мне не помешаешь!
– Люди – жалкие и злые. Они боятся силы. Трепещут перед ней! За спиной у тебя всегда будут говорить гадости, но если ты примешь свою силу как должное, то в лицо никто не посмеет тебя оскорбить!
– Неправда! Люди не такие! Просто ты – зло!
– Пусть так. Но взгляни на своих добрых людей!
***
Я снова провалился во мрак, выплыл из которого уже в Средневековье. Я чувствовал себя гораздо старше – наверное, такими и бывают подростки – сомневающимися, противящимися всему на свете. Вот и я не хотел больше повиноваться учителю. Меня тяготила моя сила, надоели все эти люди с их вечными жалобами и желанием навести порчу на соседа, чтобы у того сдохла корова, или лавку с товаром обокрали. Я устал прятаться от инквизиции – я жалел, что согласился стать колдуном, но дороги назад не было. Отвратительный обряд надо мной давно был проведен, и теперь он мог смотреть на мир моими глазами, мог заставлять меня и подчинять своей воле. Я же взамен имел право иногда совершать то, что хотелось мне самому. Но сейчас мною владела лишь одна навязчивая идея – сбежать.
Я не придумал ничего лучше, чем убежать в сгоревший дотла отчий дом. Укутавшись в плащ, я выскользнул из моего одинокого жилища до рассвета, зная, что старый колдун в это время еще спит. Я не сомневался, что он меня почувствует и найдет, а потому вознамерился убежать как можно дальше, куда ему не добраться. Я был благодарен учителю за кров и еду, за одежду и грамотность, за возможность получать то, что хочу, но ни обещанная слава и власть, которые так и не приходили ко мне, ни новые колдовские горизонты не занимали юное сердце так, как желание любить и быть свободным.
В тот момент я еще верил, что даже такой, как я, способен жить как нормальный человек – влюбиться, создать семью, сюсюкать собственных детей. Лишь позже, решив обменять свое никчемное существование на вечный покой и отдать тело-сосуд колдуну, я осознал, что эти простые радости мне не суждено познать.
Теперь же я, озираясь по сторонам, пробирался закоулками, стараясь не приближаться к центральным улицам и площадям. И лишь выйдя на набережную, я не удержался и бросил взгляд на Гревскую площадь, где четыре столба ждали своих жертв. По спине пробежал холодок – а ведь там сжигают самых обычных людей: слишком красивых женщин, знахарей, несправедливо обвиненных… Что же сделают со мной, попади я в руки инквизиции? Никогда раньше я не задумывался о такой очевидно вещи, как смерть из-за моих развивающихся способностей, ведь каждая шавка в Париже знала, кто я такой.
Задумавшись и замерев лишь на секунду, я ощутил, как мне в голову ударило что-то тяжелое. Затылок сразу заныл, отдавая болью в виски, и горячая липкая жижа заструилась по длинным волосам, затекая под плащ. Я оглянулся – несколько мальчишек, немного моложе меня, прятались за углом здания. Но тут камень прилетел с другой стороны – меня словно ждали. Парочка женщин, без стеснения глядя мне в глаза, несли в подоле камни – самое доступное простому люду оружие. Заспанные горожане успели растрезвонить друг другу, что застали безоружного колдуна врасплох – одного на площади, и решили совершить самосуд. Все как говорил учитель – сначала они приходят к тебе за помощью, а потом выстраиваются в очередь, чтобы тебя добить. Но за что? Я не сделал ничего плохого, ни разу не воспользовался своими силами во вред кому-то. И я не выбирал такую жизнь, я не знал, на что иду…
Прикрываясь от града камней руками, я теснился в сторону узких переулков, петляя среди которых можно было быстро добраться домой. Но разъяренный народ не хотел сдаваться – жертва почти загнана, как можно отступить? И тогда мне пришлось сделать то, о чем я долго жалел. Воздев руки к небу, я прошептал слова заклинания, призванного защищать меня от врагов. Каждую каплю своей силы я направил в кончики пальцев, которые начинали подрагивать и наливаться теплом. Я не ждал долго, чтобы не набрать слишком большую мощь, – хотел лишь припугнуть. Но когда послал волну в сторону удивленных людей, замерших посреди площади, их отбросило на камни с такой силой, какой я не мог от себя ожидать.
Так я впервые своей силой убил людей, которые хотели убить меня. Разве стоили их жизни моей спасенной шкуры? Разве не стоило отдать себя им на растерзание?
Но думать об этом было слишком поздно, когда я, размазывая слезы и кровь по лицу, прибежал не к себе, а к учителю, а тот встретил меня, словно я никуда не убегал, и принялся лечить.
***
О проекте
О подписке