Наступал вечер, а корабль наш не возвращался. Постепенно начинало охватывать беспокойство, к тому же, не захватив с собой еды и теплого платья, мы к вечеру почувствовали и холод, и голод. Тщетно прождав до 11 ч, мы решили пойти на своей шлюпке под парусами во вновь открытую бухту, надеясь там встретить корабль. Когда мы в нее вошли, то были поражены ее красотой; она очень напоминала норвежский фиорд, представляя собой довольно узкий извилистый коридор, окаймленный с обеих сторон крутыми высокими горами. Местами горы непосредственно спускались в воду, местами шла низменная прибрежная полоса земли, покрытая мхом и галькой, по которой то пронесется красивый и грациозный полярный олень, то пробежит песец. Склоны же гор были положительно усеяны всевозможными птицами, как то: чайками, кайрами и гагами, прилетевшими сюда с далекого юга для летнего гнездования и вывода своих птенцов. Это был настоящий птичий базар, какой можно встретить во многих местах за полярным кругом. Мы шли под парусами около 2 ч, корабля не было видно, а бухта простиралась все дальше и дальше вглубь страны и казалась нам бесконечной. Лишь во 2-м ч ночи мы заметили вдали идущий к нам навстречу моторный катер: предзнаменование неважное, очевидно, случилось что-то с кораблем. К сожалению, наше предположение оправдалось. «Вайгач», не дойдя до конца, прошел по бухте около 30 миль. Он все время шел с промером, и глубины были от 80 до 100 метров. Вдруг совершенно неожиданно на одном из изгибов бухты он наскочил на подводный камень. К счастью, случилось это не на полном ходу и поверхность камня оказалась плоской. Это была подводная плита, так что пробоин корабль не получил и отделался только основательной вмятиной в днище. Сразу сойти с камня не удалось, а потом начался отлив, так что нужно было ждать до утра, пока снова не начнется прилив. Однако с приливом нам сняться тоже не удалось, и пришлось вызывать по радио «Таймыр», который и пришел к нам на помощь. Только через день ему удалось стащить нас. Таким образом, мы не проследили, где кончается этот красивый фиорд. Возможно, что он пересекает поперек Таймырский полуостров и сообщается с Таймырским заливом, расположенным на западной стороне этого полуострова. Вопрос крайне интересный, т. к. при наличии пролива судам, идущим Великим Северным морским путем, не пришлось бы огибать мыс Челюскин, выдвинутый далеко к северу^[63]. Приближалась середина августа, и мы торопились к мысу Челюскин, поэтому исследование бухты было оставлено, и мы продолжали свой путь на север вдоль восточного берега Таймыра. Так как эта бухта не значилась на карте и была нами открыта, то впоследствии по нашему ходатайству она получила название бухты Прончищевой, в честь жены Прончищева, сопровождавшей своего мужа в 1740 г. в Великой Северной экспедиции и погибшей вместе с ним от цинги во время зимовки приблизительно в этих местах.

Идя на север, мы встречали лед только вдоль берега, но море было совершенно чисто. С каждым часом мы все больше и больше приближались к мысу Челюскин, этому рубикону Северо-Восточного прохода, перевалив который пойдем к югу, и с каждой пройденной милей будет становиться более осуществимой заветная мечта всех членов экспедиции – в одну навигацию сделать переход от Владивостока через Северный Ледовитый океан в Петербург или Архангельск. Имея свободную воду в океане, мы не особенно были обеспокоены невзломанным береговым льдом, так называемым береговым припаем, будучи уверены, что всегда сможем обогнуть его мористее. Все мы по очереди, вооруженные биноклями и подзорными трубами, бегали на марс, сгорая нетерпением первыми увидеть самую северную оконечность Азии. В 8 ч вечера 19 августа открылся, наконец, давно желанный мыс Челюскин. К величайшему разочарованию, нам было не суждено в тот день подойти к нему, т. к. в расстоянии 12 миль от мыса тянулся на северо-восток до самого горизонта невзломанный гладкий лед без торосистых нагромождений, какой встречают обыкновенно в защищенных от ветров проливах и бухтах.

Так как становилось уже темно, то мы стали на ледяной якорь, с тем чтобы на следующий день обойти этот береговой припай с севера, а затем уже склониться к югу.

На следующий день, 20 августа, снявшись с якоря, мы пошли вдоль льда на север. С полудня погода стала портиться, небо заволокло тучами, подул сильный юго-западный ветер, пошел мокрый снег.

Пройдя около 60 километров вдоль этого мнимого берегового припая, в 1 ч 5 мин пополудни на горизонте по носу корабля открылась низменная земля. Около 2 ч мы подошли к юго-восточной оконечности этой земли. Начальник экспедиции приказал произвести опись южного берега; сам же, обогнув ее с востока, пошел описывать северную сторону. Было ясно, что между Челюскиным и этой землей – пролив, в котором лед еще не успел взломаться в это лето. Вскоре с «Таймыра» было получено телеграфное распоряжение идти на северную сторону острова, но вместе с тем сообщалось, что в океане много плавучего льда и характер его совершенно уже не тот, какой нам приходилось встречать до сих пор.

Когда мы перешли на северную сторону, то убедились сами, что плавучего льда много и он состоит из обломков многолетнего полярного льда, так называемого ледяного пака, круглый год сковывающего всю приполярную область Северного Ледовитого океана. На первый взгляд он казался непроходимым, но, осмотревшись, можно было заметить многочисленные полыньи, по которым представлялась возможность продвигаться на запад. Было решено, пользуясь этими полыньями, обойти остров с севера и при первой возможности склониться к югу. Около 10 ч вечера мы миновали низменный песчаный остров, но путь к югу преграждал сплошной неломаный лед. Зато на северо-запад был более или менее свободный проход. Встречающийся лед все больше и больше начинал носить характер обломков полей многолетнего набивного льда, и в эту ночь впервые за все наши плавания в Северном Ледовитом океане мы увидели большие обломки айсбергов, высота которых достигала уровня верхушек наших мачт. Так как айсберги восточнее Таймырского полуострова в Северном Ледовитом океане не встречаются, то единственно, что можно было предполагать, что их принесло ветром или течением с Новой Земли или Земли Франца-Иосифа, а может быть, даже и со Шпицбергена, т. к. только на этих островах есть большие ледники, которые могут служить источником образования ледяных гор.

Меридиан мыса Челюскин был давно пройден, но на возможность свернуть к югу не было никакой надежды.

Продолжая идти на северо-запад, в 5 ч утра 21 августа слева по носу во мгле начали вырисовываться контуры высоких массивных гор, и часа через два мы шли вдоль красивой гористой, покрытой ледниками земли, продолжающейся на северо-запад до самого горизонта. К утру ветер несколько стих, небо очистилось от туч, и день обещал быть солнечным и ясным. Это давало нам возможность успешно производить опись вновь открытой земли. В 11 ч утра «Вайгач» стал на якорь, т. к. для точности съемки необходимо было определить астрономический пункт.

«Таймыр» прибавил оборотов винта и ушел вперед для дальнейшей разведки новой земли. Вполне понятно, каждый из нас стремился съехать на берег, т. к. было приятно ступить на землю, на которой еще не была ни одна человеческая нога, и притом еще в XX веке.

Ледяной припай от берега тянулся приблизительно на протяжении мили. Пришлось со шлюпок высадиться на лед, а далее идти пешком, перескакивая со льдины на льдину, что, конечно, не обошлось без приема холодной ванны.

Прибрежная часть земли была низменная, состоящая из глины, покрытой галькой и кое-где коричневым полярным мхом. Другой растительности не было никакой. Приблизительно в километре от берега поднимались горы, усеянные сплошь валунами, состоящими из твердых известковых пород.

Взобравшись на одну из первых гор, около 450 метров высотой, мы увидели бесконечный ряд гораздо более высоких гор, уходящих в глубь страны и отчасти покрытых ледниками. Некоторые из них имели коническую форму, напоминающую потухшие вулканы. Лишь только мы поднялись на первую вершину, как почувствовали порывы удивительно теплого ветра, и температура воздуха была так высока, что пришлось снять с себя кожаные куртки и оставаться лишь в одних кителях, хотя и в них было жарко. Трудно дать объяснение теплого ветра, конечно, он был местного происхождения и, весьма вероятно, дул из ущелий гор, где, возможно, находились горячие ключи, т. к. эта земля, безусловно, вулканического происхождения^[64].

Вернувшись на корабль, стоявший в 1½ милях от берега, и посмотрев на термограф, мы увидели, что он писал кривую температуры с периодическими подъемами до +18°, при кардинальной температуре +7 или 8° в среднем. Во всяком случае, такое тепло для 80° сев. шир., да еще в конце августа, является исключительным. С удалением от берега температура резко упала – за прекращением, по-видимому, влияния теплых береговых ветров.

Само собой разумеется, что мы не заметили никаких следов пребывания человека на этой земле. Мало даже было видно следов оленя, песца или белого медведя, этих аборигенов полярных стран.

Снявшись с якоря, мы весь день продолжали путь на северо-запад вдоль новооткрытой земли. В 11 ч вечера получили с «Таймыра» по радио сообщение о том, что он стал на ледяной якорь в 100 милях на северо-запад от нас и что земля простирается дальше в том же направлении до самого горизонта.

Обломок флагштока из бамбука, на котором был поднят русский флаг на мысе Берга Земли Императора Николая II. Фотография, сделанная Н. Н. Урванцевым по просьбе А. М. Лаврова в 1931 г.

Из фондов РГАЭ

В 6 ч утра следующего дня мы подошли к ледоколу «Таймыр» и стали на ледяной якорь. По счислению мы должны были находиться уже между 81–82° сев. шир., и действительно, произведенные здесь астрономические наблюдения дали широту 81°18′36″.

22 августа в 5 ч дня был назначен торжественный подъем флага и присоединение тем самым вновь открытой земли к территории государства. К назначенному часу офицеры и матросы, свободные от судовых служебных обязанностей, сошли на берег и выстроились на небольшой площадке, где рядом с астрономическим знаком был глубоко врыт в землю высокий бамбуковый флагшток; за неимением оркестра были использованы три экспедиционных граммофона. Вблизи был выстроен специально наряженный для этого торжества почетный караул. Начальник экспедиции, поздоровавшись с присутствующими, прочел следующий приказ: «При исполнении приказания начальника Главного гидрографического управления после работ идти на запад в поиски Великого Северного пути из Тихого океана в Атлантический нам удалось достигнуть мест, где еще не бывал человек, и открыть земли, о которых никто еще и не думал. Мы установили, что вода на севере от мыса Челюскин – не широкий океан, как его считали раньше, а узкий пролив. Это открытие само по себе имеет большое научное значение, оно объясняет многое в распределении льдов океана и дает новое направление поискам великого пути…» Далее он поздравлял личный состав экспедиции с увеличением владений государства и крупным научным открытием. Грянуло «ура», медленно стал подыматься флаг, одновременно с обоих ледоколов раздался орудийный салют и мощным эхом прокатился по вечным ледникам новой русской земли^[65]. Затем все разошлись по своим кораблям, и в 7 ч вечера ледоколы пошли дальше на северо-запад вдоль берега по довольно широкой полынье. Параллельно с нами быстро шли целые стада белух, как и мы, по-видимому, торопившихся пробраться на запад к Атлантическому океану. К северу по всему горизонту тянулся сплошной лед.

Береговая черта вновь открытой земли изменила свое северо-западное направление на чисто северное, и конца ее не было видно. Горы перешли постепенно в плоскую низменную равнину.

Около 3 ч утра 23 августа исчезли признаки берега; по-видимому, мы достигли самой северной оконечности вновь открытой земли, сделав вдоль нее 240 миль. Вместе с берегом окончилась также и полынья, и мы вошли в густой полярный лед. Южный ветер стих, температура упала ниже нуля, между отдельными льдинами быстро начал образовываться молодой лед, благодаря чему ледоколам становилось все труднее и труднее прокладывать себе дорогу между тесно сбитыми большими кусками многолетнего льда. По горизонту на запад и на юго-запад виднелись темные облака, указывавшие на присутствие большого пространства свободной воды. Однако добраться до этой воды было трудно. В 4 ч утра начальник экспедиции приказал повернуть обратно. Место поворота по счислению находилось на 82°20′ сев. шир. и 95° вост. долг. До меридиана Земли Франца-Иосифа нам оставалось еще 300 миль, а там резко начинает сказываться влияние Гольфстрима, и в это время года была полная надежда встретить чистую воду. Но продолжать путь было рискованно, т. к. если бы мы здесь вмерзли в лед, то пришлось бы совершить путешествие вроде «Фрама» Нансена.

Вернувшись к мысу Челюскин, мы застали лед в прежнем состоянии, т. е. пролив, как нам теперь стало известно, не взломался. Решено было отправить партию к самому мысу по льду на санях. Через сутки партия вернулась и сообщила мало утешительного. Всюду и везде до горизонта был виден сплошной лед.

Памятный крест в честь барона Э. В. Толля и его спутников, установленный участниками ГЭСЛО на мысе Эммелины острова Беннетта

Из фондов РГАЭ

Мемориальная доска, размещенная на памятном кресте, поставленном на острове Беннетта

30 августа начали пробовать форсировать лед в проливе своими ледоколами, но из этого ничего не вышло: за сутки мы сделали только 5 миль и истратили при этом очень много угля, т. к. машине, конечно, приходилось все время работать полным ходом.

31 августа было приказано оставить колку льда и возвращаться обратно во Владивосток, но предварительно постараться зайти на остров Беннетта и взять там собранные в 1902 году геологические коллекции.

На переходе от Челюскина до Беннетта, несмотря на сравнительно высокие широты, мы встретили мало льда, и рано утром 5 сентября вдали в тумане стали вырисовываться горы исторического в полярных мореплаваниях острова. Из-за довольно сильной волны, идущей с юго-запада, мы стали на якорь под прикрытием острова у северо-восточной его оконечности. Ящики с коллекциями должны были находиться на южном берегу, ближе к восточной его стороне. В 4 ч дня нас съехало на берег 12 человек с двумя санями. Пройти нужно было приблизительно 17 километров; расстояние небольшое, но переход довольно неприятный, т. к. пришлось идти все время по леднику, заваленному большими валунами. Только поздно вечером мы достигли южного берега. Разбили палатку, развели костер и расположились на ночлег. К счастью, было полнолуние и светло, почти как днем.

Величественно-суровую картину представлял гористый остров с ярко освещенными лунным светом ледниками, из которых самый широкий, южный, большим ледяным языком сползал в океан.

На следующее утро довольно скоро мы нашли два больших ящика, наполненных коллекциями, правда, несколько подмоченными, но хорошо сохранившимися, на некоторых остались даже этикетки. Сейчас же двинулись в обратный путь и к сумеркам вернулись на корабль. На следующий день на высоком северо-восточном мысу, у которого мы стояли на якоре, был водружен деревянный крест, к которому прикрепили луженую доску с надписью:

Памяти погибших в 1902 году:

Начальника экспедиции барона Эдуарда Толль,

Астронома Фридриха Зееберг,

Проводников Николая Горохова и Василия Протодьяконова.

Гид. Эксп. Сев. Лед. океана

5 сентября 1913 г.

От острова Беннетта мы пошли прямо к Берингову проливу, рассчитывая затем пройти непосредственно в Петропавловск-на-Камчатке, где взять уголь и пресную воду, чтобы следовать дальше во Владивосток. Однако, пройдя Берингов пролив, мы попали в ужасный шторм, произведший, между прочим, громадное разрушение на Аляске. До сих пор трудно себе представляю, как мы уцелели, т. к. в продолжение целых трех суток наши суда бросало как щепки, и, несмотря на полный ход машины, мы не могли ни управляться, ни даже держаться против волны. Этот шторм стоил нам очень много угля; и думать теперь о походе на Камчатку было нечего, а нужно было идти в ближайший порт на Аляску, чтоб хоть немного пополнить запасы. 27 сентября мы добрались до форта Сент-Майкель^[66], расположенного в устье реки Юкон, и оттуда дали знать по телеграфу о сделанном нами открытии большой земли и островов в Северном Ледовитом океане.

Только 12 ноября мы вернулись во Владивосток.