Князя Клеменса Меттерниха по-настоящему интересовали три вещи. Женщины, деньги и политика. Порядок перечисления роли не играет, так как все они были ему одинаково дороги. Однако он обладал редчайшим качеством. Не только поддавался страстям, но и использовал их так, что порой нельзя было понять, то ли любовный роман породил хитроумную политическую комбинацию, то ли – наоборот. Такой человек. Всё успевал, хотя многим казалось – ничего не делал.
Слово «Родина» для него мало что значило, он сам про себя говорил, что он скорее европеец, чем немец. И при этом – отстаивал интересы Австрийской империи. Причем весьма успешно.
Осенью 1814 года Меттерних стал неформальным председателем (на правах хозяина) невиданного доселе мероприятия, которое вошло в историю как Венский конгресс. Собрание европейских монархов, политиков и дипломатов.
Выглядело оно по меньшей мере странно. Единственное пленарное заседание – когда потребовалось подписать Заключительный акт. Конференции? Переговоры? Ну, они, конечно, проходили. Но со стороны кажется, что все только развлекаются. Балы, спектакли, приемы… Старый князь де Линь говорит: «Конгресс не работает, а танцует».
Так и прозвали – «Танцующий конгресс». Как они смогли в этом угаре мазурок и вальсов создать первую систему международных отношений?! Да еще такую, которая оказалась весьма эффективной.
Если вы хотите получить блистательное объяснение того, как это произошло, прочтите книгу Генри Киссинджера «Восстановленный мир». Прежде чем стать знаменитым дипломатом, Киссинджер был прекрасным историком. Книгу он написал более шестидесяти лет назад, но многие считают, что это его лучший труд. Настоящая классика.
Все скрытые механизмы и далеко идущие последствия есть у Киссинджера, а нас интересует ответ на простой вопрос: как Венский конгресс повлиял на решение Наполеона бежать с Эльбы?
По современным меркам люди, игравшие в Вене роль «первых скрипок», были достаточно молоды, а по тем временам – это зрелые и искушенные государственные мужи. Меттерниху – 41, прусскому королю Фридриху Вильгельму III, англичанину Кэслри – 45, императору Александру I – 37. В зале, где иногда все-таки проходили самые главные заседания, пять дверей, чтобы все могли проходить в него одновременно.
С четырьмя всё ясно, а вот в проеме пятой, спустя какое-то время после начала работы, станет появляться фигура человека, который заметно превосходил всех (кроме прусского канцлера Гарденберга) по возрасту и, как вскоре выяснилось, по дипломатическому искусству. Шестидесятилетний князь Шарль Морис Талейран де Перигор, Хромой бес, как называли его противники, представитель страны, которой, по замыслу ее победителей, отводилась роль смиренного просителя и наблюдателя.
Приехав в Вену, союзники были едины только в одном – стремлении наказать Францию. Во всем остальном имелись серьезные разногласия. Этим блестяще воспользуется Талейран, а Наполеон…
Он просто внимательно следит за тем, что происходит в Вене. Недостатка в информации нет. Он получает письма, на Эльбу приезжают эмиссары. Поначалу его интересует только его собственная судьба. Есть тревожные известия, многие по-прежнему недовольны тем, что Наполеон – совсем рядом. Звучат призывы отправить его подальше, в более безопасное место. Называют и остров Святой Елены, тот, на котором он проведет остаток дней.
Наполеону это совсем не нравится, а вот новости о том, что его победители начали ссориться, внушают оптимизм. Отличные для Наполеона теперь танцы в Вене…
Программа конгресса была хорошо известна всем, примерный расклад сил – тоже. Каждая из стран-участниц еще до начала заседаний понимала, что рано или поздно ее собственные представления о переустройстве Европы войдут в противоречие с интересами других. Киссинджер прекрасно сформулировал общую идею конгресса. «Только абсолютная безопасность – нейтрализация противника – считается достаточной гарантией. Таким образом, стремление одной державы к абсолютной безопасности означало абсолютную небезопасность для всех остальных».
Добавим сюда еще и личные качества и амбиции главных участников, непростую историю их взаимоотношений. Это совсем не мелочи. Простой пример. И Меттерних, и Александр I искали расположения у одних и тех же дам. Внешнеполитических интересов у дам не было, а личные очень даже имелись. И какое искушение – играть со столь высокопоставленными мужчинами! Слово здесь, улыбка там. Этого пригласить, того проигнорировать. А в результате однажды русский император вызвал австрийского канцлера на дуэль! До смертоубийства, конечно, не дошло, но сам факт…
И да, тень великого императора тут нависала над всем происходящим. Одно из любимых развлечений – мериться вкладом в разгром Наполеона и напоминать о неблаговидных поступках. Как-то Александр I упрекнул саксонского короля в том, что в 1813 году он, дескать, не сдержал обещания. Талейран немедленно парировал: «Он виноват только в том, что испугался, но большинству государей, присутствующих на конгрессе, можно поставить в упрек то же самое. Не следует оглядываться назад, Ваше Величество, иначе всем нам придется краснеть». Александр не нашел что ответить.
По большому счету, только английский министр иностранных дел Кэслри мог не краснеть. Его позиция была наименее уязвимой. Во-первых, Англия воевала в составе всех антифранцузских коалиций. Во-вторых, у нее не имелось серьезных разногласий с другими державами и территориальных притязаний. Что, впрочем, не означает, что у Англии не было своих интересов. Пресловутый баланс сил – основа британской внешней политики – реального равновесия, конечно же, не предполагал.
Итак, Кэслри всегда шел прямо, Меттерних не признавал никаких путей, кроме окольных, у прусского короля слабый характер, а русский царь лицемерен и упрям. Предполагалось, что конгресс управится со всеми делами недели за три, а он растянулся на несколько месяцев.
Известия о том, что происходит в Вене, Наполеон получал постоянно, хотя многих важных деталей он, конечно, не знал. Точно было известно, что между союзниками возникли серьезные разногласия, дело доходит даже до военных угроз. Что являлось чистой правдой. Но стоило ли делать из этого далеко идущие выводы? В любом случае он мог думать о том, что враги не выступят против него единым фронтом, а кто-то, возможно, станет его союзником.
Забегая вперед, скажем, что уже накануне своего побега с Эльбы он полагал, что таким союзником окажется Австрия. Нужно ли обвинять Наполеона в недальновидности? Нет. Повторим, он имел основания для того, чтобы рассчитывать на появившиеся противоречия. Но кое в чем он сильно просчитался. Точнее – в который уже раз наступил на одни и те же грабли. Он недооценил Талейрана.
Как же тонко провел Хромой бес свою игру! Хотели смиренного просителя? Да вот он я, скромно сижу в уголке. Всего лишь хочу соблюдения законности и порядка, защищаю интересы малых народов. Один против всех.
Любую небольшую трещину Талейран незаметно превращает в пропасть. Его совершенно не волнует судьба Саксонии и многострадальной Польши, но он видит, как растет взаимное недоверие, как появляются шансы. А в искусстве использовать любой, даже незначительный, шанс Талейрану не было равных. Он показал своим коллегам, кто тут самый лучший дипломат. В Вене, а возможно, и в истории.
Франции ничего не нужно, революции не нужны никому, говорит Талейран, но давайте сохраним существующие порядки. Пусть торжествует легитимизм! Он повторяет это слово снова и снова, и оно постепенно начинает нравиться всем.
Никто и не заметил, как Франция из смиренного наблюдателя вдруг превратилась в полноправного участника. Более того – Талейран начинает… заключать союзы! Сначала – с Австрией, потом – с Англией. 3 января 1815 года Кэслри, Меттерних и Талейран подписывают секретный договор. Против Пруссии и России. Договор существует лишь в трех экземплярах. Один из них Талейран отправляет в Париж, с сопроводительным письмом к королю.
«Коалиции более не существует. Франция вышла из изоляции, а Ваше Величество получили союз, которого, казалось, не достичь и за пятьдесят лет переговоров…»
Тайный договор от 3 января станет своеобразным рубежом в работе Венского конгресса. С этого момента и те, кто его заключил, и те, кто не подозревал о его существовании, стали проявлять большую склонность к компромиссам – при одновременном усилении взаимного недоверия.
Заключительный акт подписали 9 июня 1815 года, за несколько дней до Ватерлоо. Он создаст Венскую систему международных отношений, ту, по которой Европе суждено было жить несколько десятилетий. В основе ее – тот самый принцип легитимизма, который сформулировал Талейран.
Для Наполеона это означало одно. Договариваться с ним никто не будет.
Представитель Британии, лорд Кэслри, решив все основные вопросы, отбыл в Лондон.
3 февраля 1815 года в Вену приехал его преемник. Думаете, в истории есть место случайностям? Герцог Веллингтон, прямо скажем, не был искусным дипломатом. Но на настоящих полях сражений он пока не проиграл ни разу.
Король Людовик XVIII был, в сущности, неплохим человеком. Не лишенным здравого смысла и точно – не злым и не мстительным. По тем временам это немало, но для лидера эпохи перемен всё же недостаточно.
Решительности, а в особенности энергии, ему явно не хватало. Он как будто всё время находился в каком-то полусонном состоянии. Великий Орсон Уэллс очень хорошо сыграл короля в фильме Сергея Бондарчука «Ватерлоо». Там, в фильме, вообще всё неплохо с актерами, прекрасно – с батальными сценами, а вот с историей много проблем.
Однако Людовик XVIII очень похож. Уставший от многолетних лишений человек, который больше всего хочет одного – покоя. Защищенный от жизни способностью засыпать в любой момент и редкостной флегматичностью. Говорят, что, когда ему принесли сообщение о том, что Наполеон высадился во Франции, он внимательно его изучил. Прочел текст несколько раз. Тяжело вздохнул и сказал: «Передайте это военному министру. Пусть разберется».
Наполеон, находясь на Эльбе, очень любил, когда ему что-то рассказывали о новом монархе, просил читать ему новости из газет. Огромное удовольствие доставило ему вот такое описание Людовика в одном немецком издании.
«Он очень толст и, так сказать, лишен возможности пользоваться ногами. Засунутый в черные замшевые сапоги и поддерживаемый с двух сторон, он мог бы споткнуться и о соломинку. Одет он в некое подобие голубого сюртука с отложным красным воротником и очень старыми, обвисшими золотыми эполетами».
Те, кто не любит Людовика, так и обзывают его – «жирным стариком», а «старику»-то еще и шестидесяти нет. Однако король – точно меньшее из зол. Знаменитое высказывание Талейрана о Бурбонах – «Они ничего не забыли и ничему не научились» – давно превратилось в трюизм. Вроде правильно, но слишком упрощенно.
Талейран, конечно, учился всю жизнь, а уж забывал так, что другого такого и не вспомнить. Но вы поставьте себя на место вернувшихся во Францию Бурбонов, аристократов. У них отняли всё. Они годами жили в страхе за свою жизнь, на подачки. Чего можно было ожидать от этих людей? Только того, что они оправдают худшие ожидания. Примерно так они и поступили.
О проекте
О подписке