Встреча первая
Тональность

«Основная точка отсчёта»

Т.И. Сильман писала, что в лирическом произведении «основная точка отсчёта» – настоящее время, презенс изложения, «из неё излучаются воспоминания о прошлом, мечты о будущем; рядом с презенсом “точки отсчёта” “течёт” настоящее и рождается итоговое обобщение».^[3]

Рассмотрим с этих позиций стихотворение А.С. Пушкина «Зимнее утро» (1829).

«Презенс изложения» совпадает в этом стихотворении с настоящим, которое отражено в самом названии произведения. Интересна пространственная позиция лирического героя. Он проявляет интерес к тому, что находится далеко от него. И тогда перед нашими глазами возникает панорамная картина:

 
Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце, снег лежит.
 

Но лирическому герою дорого и то, что рядом с ним – то, что овеяно поэзией родного дома, очага: «Весёлым треском / Трещит затопленная печь». Граница, отделяющая мир дома от мира природы, ослаблена: второй проникает в пространство первого: «Вся комната янтарным блеском озарена». Из настоящего герой смотрит в прошлое, воспоминания о котором, конечно же, не способны вызвать радостных чувств («мутное небо, «луна, как бледное пятно», «тучи мрачные»), и в желаемое будущее, полное динамики, ибо лирический герой, душа которого ощутила целостность мира, жаждет расширения своего жизненного пространства: «Друг милый, предадимся бегу / Нетерпеливого коня».

Но будущего нет без «друга милого», обращение к которому охватывает композиционное поле всего стихотворения. Не раз в нём встречается форма повелительного наклонения: «проснись», «явись», «погляди». В последней строфе форма изъявительного наклонения употребляется в значении повелительного: «предадимся». «навестим». Эта форма весьма содержательна: она вносит в предложение значение совместности и, кроме того, создаёт ощущение реальности совершения действия в будущем.

И.Э. Грабарь. Зимнее утро. 1907.

Пушкинское «Зимнее утро» – стихотворение о преодолении границ: солнце, как уже было сказано, вошло в дом; лирический герой душой тянется к природным пространствам и к душе другого человека, без которого ему не дано ощутить подлинного счастья.

Но ослепительный зимний пейзаж – это и утрата, это прощание с любимой осенью: «Поля пустые, леса, недавно столь густые». Время неумолимо движется – и неизбежен следующий вывод: в пушкинском стихотворении радость уравновешивается печалью, ибо поэту в целом чужд как безудержный оптимизм, так и ничем не преодолеваемый пессимизм.

Но всё же чувство радости определяет эмоциональную тональность пушкинского стихотворения, свидетельствующее о кровной, внутренней связи поэта с окружающим его миром.

Идиллика и юмор

В.Е. Хализев использует термин «типы авторской эмоциональности», подчёркивая при этом следующее: «Эмоции, которые выражены в художественном произведении, сопряжены с ценностными ориентациями отдельных людей и их групп»^[4].

Отметим, что в речевой практике активно употребляется слово «тональность» в значении «основная эмоциональная настроенность произведения искусства». На наш взгляд, именно это слово можно использовать при характеристике эмоционально-ценностной доминанты лирического произведения.

Это слово уместно и по другой причине: оно пришло в язык из музыкальной сферы («высота звуков лада, определяемая положением главного тона на той или иной ступени звукоряда»), а лирическая поэзия очень близка к этому виду искусства.

Виды тональности, представленные в лирических произведениях, можно сгруппировать следующим образом: 1) идиллика – юмор; 2) героика – романтика; 3) драматизм – трагизм; 4) инвектива – сатира.

Идиллику и юмор объединяет положительное отношение к жизни. Причём важно подчеркнуть следующее: для лирического сознания светлые стороны бытия, воплощающие прекрасное или возвышенное, – примета настоящего. Если же речь идёт о прошлом, то можно утверждать, что оно переживается как настоящее.

Что такое идиллика? Главное – восприятие и осознание человеком себя как части бытия, которое воспринимается, несмотря ни на что, положительно.

Вот примеры слов и словосочетаний, которые помогут в осмыслении произведений, созданных в идиллической тональности: идиллика; идиллическое; «идея счастливого и естественного бытия» (А.М. Песков); человек, «прикосновенный всею личностью к жизни» (М.М. Пришвин); дом; родина; гармонический покой, растроганность, благоговение, умиление, светлая печаль, радость, восхищение, приятие бытия.

Главное в стихотворениях, относящихся к данной группе, – гармоничные отношения между лирическим «я» и окружающим миром. Думается, суть очень точно передаёт словосочетание «приятие бытия».

Эмоциональный диапазон при этом отличается широтой необыкновенной: от чувства умиления, имеющего религиозную окраску, до безудержной радости. Имеет место и грусть, светлая печаль, не разрушающая ощущение гармонии, а фиксирующая сложность бытия, которое нередко воспринимается философски.

Немало лирических стихотворений, в которых непосредственно показывается «тёмная» сторона жизни, но принципиально важно то, что ей резко противопоставляется «светлая» сторона и позитивная оценка последней определяет тональность произведения («Из Пиндемонти» А.С. Пушкина). В другом же случае налицо смена того, что делало жизнь человека бессмысленной, а подчас и приближало её к бездне зла, ярким проявлением высшего начала, ассоциирующегося нередко с любовью или миром природы («Я помню чудное мгновенье…» и «Зимнее утро» А.С. Пушкина, «Зелёный Шум» Н.А. Некрасова). Реакция лирического «я» на то, что стало реальностью, стало настоящим, – главное в произведении.

Особое место в этом ряду занимают стихотворения А.С. Пушкина и А.А. Ахматовой «Брожу ли я вдоль улиц шумных…» и «Приморский сонет», в которых налицо глубинная связь лирического героя с окружающим миром, признание смертности отдельного человека, о которой говорится с поистине философским спокойствием. Конечно, в них должна быть обнаружена идиллическая тональность, но, интерпретируя эти поэтические шедевры, нельзя игнорировать следующее: лирическое сознание, оказывающееся в центре читательского внимания, выключает себя из жизненных процессов будущего. Ахматовская строчка «Здесь всё меня переживёт» довольно-таки точно передаёт ощущение и понимание будущего и самой сущности бытия.

Подробнее остановимся на стихотворении Б.Л. Пастернака «В больнице» (1956).

У этого стихотворения – автобиографическая основа. Она была раскрыта Б.Л. Пастернаком в его письме к Нине Табидзе: «Когда это случилось, и меня отвезли, и я пять вечерних часов пролежал сначала в приёмном покое… в промежутках между потерею сознания и приступами тошноты и рвоты, меня охватывало такое спокойствие и блаженство!.. Длинный верстовой коридор с телами спящих, погружённый во мрак и тишину, кончался окном в сад с чернильной мутью дождливой ночи и отблеском городского зарева… И этот коридор, и зелёный жар лампового абажура на столе у дежурной сестры у окна, и тишина, и тени нянек, и соседство смерти за окном и за спиной – всё это по сосредоточенности своей было таким бездонным, таким сверхчеловеческим стихотворением!.. «Господи, – шептал я, – благодарю тебя за то, что ты кладёшь краски так густо и сделал жизнь и смерть такими, что твой язык – величественность и музыка, что ты сделал меня художником, что творчество – твоя школа, что всю жизнь ты готовил меня к этой ночи». И я ликовал и плакал от счастья».

Обратим внимание на отблеск городского зарева и зелёный жар лампового абажура, о которых упоминается в письме Б. Л. Пастернака. Нечто похожее обнаруживается и в стихотворении: рдеющая в зареве застава и неяркий свет, чуть падающий на кровать. Причём последний образ гармонично сочетается с ощущением сладости у человека, перед лицом неизбежной смерти осознающего «себя и свой жребий подарком бесценным». Иначе говоря, нет ничего резкого, броского, вызывающего, что бы разрушало возвышенную атмосферу предсмертного обращения к Богу.

А теперь мысленно проведём эксперимент и исключим из текста стихотворения последние четыре строфы.

Вот эти строфы:

Винсент Ва Гог. Сад госпиталя Сен-Поль. 1889

 
«О Господи, как совершенны
Дела твои, – думал больной, —
Постели, и люди, и стены,
Ночь смерти и город ночной.
 
 
Я принял снотворного дозу
И плачу, платок теребя.
О Боже, волнения слезы
Мешают мне видеть тебя.
 
 
Мне сладко при свете неярком,
Чуть падающем на кровать,
Себя и свой жребий подарком
Бесценным твоим сознавать.
 
 
Кончаясь в больничной постели,
Я чувствую рук твоих жар.
Ты держишь меня, как изделье,
И прячешь, как перстень, в футляр».
 

Посмотрим, как изменилось содержание произведения.

Отношение героя к миру остаётся неизменным («тогда он взглянул благодарно в окно…»), но художественные потери неизбежны.

Во-первых, исчезает религиозный пласт содержания, ибо заключительная часть стихотворения представляет собой обращение героя к Богу, обращение, в котором раскрывается вся гармоничность мира, им созданного («О Господи, как совершенны дела твои»), и само физическое ощущение высшей силы («Я чувствую рук твоих жар»), возможное только в ситуации, предшествующей смерти человека.

Во-вторых, в этом случае недостаточно глубоко показывается психологическое состояние человека, отличающееся гармоничностью. О последнем свидетельствует лексика («совершенны», «плачу», «волнения слёзы», «мне сладко», «подарок»). Это состояние можно назвать умильным, трогательным, но даже намёка на надрыв в нём не обнаружишь.

В-третьих, в этом случае в стихотворении будет отсутствовать тот художественный эффект, который обусловливает двучастная композиция, между элементами которой царит полное согласие: если в первой части мы видим главного героя как бы со стороны (перед нами повествование от третьего лица), то содержание второй составляет внутренний монолог.

Художественная логика постепенного проникновения в психологический мир героя соответствует самой лирической ситуации, которая как бы «очищена» от тех наслоений и противоречий, которые обусловлены включенностью человека в достаточно сложные, неоднозначные жизненные процессы.

Наш герой занимает совсем другую пространственную позицию: созерцая окружающий мир, подчёркнуто материальный, вещный, он уже находится вне его границ – отсюда то спокойствие, о котором говорилось ранее.

Хотя возможна и следующая точка зрения: отсутствие внутреннего монолога главного героя создаёт атмосферу таинственности, будит фантазию, лишая поэтический текст дидактической направленности и включая читателя в процесс сотворчества.

Кто же прав?

При ответе на этот вопрос всё же необходимо исходить из той художественной цели, какую ставил перед собой поэт: эта цель подчёркнуто идеологична, то есть перед нами не обычная для поэта лирическая миниатюра, а концептуальное произведение, формулирующее через художественные образы такое отношение к мироустройству, которое можно назвать христианским, ибо автор принимает бытие во всей его диалектичности. То есть произведение создано в такой тональности, как идиллика. Думается, рассуждения подобного рода убедительно защищают канонический текст.

Именно сейчас становится понятной и композиционная особенность стихотворения: если сначала перед нами повествование о человеке, который оказался в больнице, то далее воспроизводится его внутренний монолог, представляющий собой развёрнутое обращение к Богу и раскрывающий мироощущение самого автора.

Конечно же, такая форма повествования о событии придаёт стихотворению обобщающий смысл, фиксируя закономерность бытия и раскрывая систему жизненных ценностей, предельно близкую автору. Эффект «отстранённости» в полной мере компенсируется развёрнутым внутренним монологом, который мог бы произнести сам поэт.

О том, что эмоциональную тональность стихотворения определяет идиллика, свидетельствуют и следующие суждения: «То же стихотворение «В больнице», одно из программных у позднего Пастернака, изобилует подробностями сугубо прозаическими. Они даны не для разгона и уж во всяком случае не для контраста с тем молитвенно-экстатическим подъёмом, который охватывает героя, […] душа не отрешилась от повседневного, а разлилась по нему, одухотворила его своей высокой, благодарной, почти нездешней уже любовью»^[5].

Ниже приведём примеры поэтических фрагментов с идиллической тональностью:

«Снег валил до полуночи, рушился мрак над ущельями, / а потом стало тихо, и месяц взошёл молодой… / Этот мир, он и движим и жив испокон превращеньями, / то незримой, то явной, бесчисленной их чередой». (Ю.Д. Левитанский)

«Мы будем жить с тобой на берегу, / отгородившись высоченной дамбой / от континента, в небольшом кругу, / сооружённом самодельной лампой. / Мы будем в карты воевать с тобой / и слушать, как безумствует прибой, / покашливать, вздыхая неприметно, / при слишком сильных дуновеньях ветра». (И.А. Бродский)

«Как никогда, беспечна и добра, / я вышла в снег арбатского двора, / а там такое было: там светало! / Свет расцветал сиреневым кустом, / и во дворе, недавно столь пустом, / вдруг от детей светло и тесно стало». (Б.А. Ахмадулина)

«Мы совпали с тобой, совпали / в день, запомнившийся навсегда. / Как слова совпадают с губами. / С пересохшим горлом – вода». (Р.И. Рождественский)

«Люблю неслышный почтальона, / вечерним солнцем полный напослед, / прозрачный, словно ломтики лимона, / пронзительный велосипед». (А.А. Вознесенский)

«Так пусть же будет жизнь благословенна: / как свежемытая рубашка – на ветру, / как эта девочка – которая нетленна, / как эти мальчики, которые – в цвету». (Д.Б. Воденников)

По мнению А.Б. Есина, «юмор в своей глубинной основе есть выражение оптимизма, душевного здоровья, приятия жизни – не случайно часто говорят о жизнеутверждающем юморе»^[6]. Нельзя не отметить и то, что человек, позволяющий себе юмористическое отношение к действительности, самого себя от неё не отделяет, не противопоставляет себя ей.

А в этом случае он может смеяться и над самим собой!

Посмотрите, какая приятная лексика: юмор, юмористический, юморной, утверждение, радость, оптимизм, душевное здоровье. И вновь приятие бытия.

Яркие примеры лирических произведений, эмоциональную тональность которых определяет юмор, – стихотворения Д. Хармса, построенные в соответствии с принципами поэзии нонсенса, парадокса, бессмыслицы.

Юмор определяет и эмоциональную тональность стихотворения Б.Л. Пастернака «Июль» (1956).

Посмотрим, каким видят шестиклассники июльский воздух, показанный поэтом при помощи приёма олицетворения:

«Пастернак называет июльский воздух и привиденьем, и домовым, и баловником-невежей, и дачником-отпускником. Кто это – мифическое существо или человек? Что-то в нём есть таинственное, странное. Но в то же время, читая стихотворение, мы понимаем, что у него есть характер, как у человека» (Владимир С.);

«Это легкомысленное существо, оно такое подвижное, что просто не может стоять на месте: «везде болтается некстати», любит таскать пух одуванчиков, вбегает в комнату в вихре сквозняка и взвивается до потолка с занавеской, как с танцоршей. Для него нет никаких границ, преград, так как оно пролезет в любое окно, пролезет, куда захочет» (Лариса К.);

«Это весельчак и болтун, «всё громко говорящий вслух». А ещё это «нечёсаный растрёпа, пропахший липой и травой, ботвой и запахом укропа». Я вижу перед собой человека, который не считается с правилами приличия, живёт, как ему хочется, постоянно находится на природе – самый настоящий «дачник-отпускник». Он мне симпатичен, ведь он вольнолюбивый, подвижный, юморной» (Александра П.).

Юные читатели отмечают основные качества этого «жильца приезжего» и выражают свою симпатию к нему. Принципиально важно и то, что первый ученик говорит о некоей неопределённости этого образа, напоминающего и мифическое существо, но такое близкое, родное, связанное с домом, домашним очагом, и человека, у которого обнаруживается характер, проявляющийся в экстравагантных поступках. А в последней работе неспроста употребляется слово «юморной».