Живых денег должно было хватить на покрытие расходов в течение одной или двух недель; в ближайшие дней пятнадцать вносить сколь-либо серьезные платежи Розине не предстояло.

Какого-то дохода от ценных бумаг можно было ожидать не ранее чем через месяц. Об их продаже не могло быть и речи. Это был для Розины священный фонд, неприкосновенный запас. Одержимая тем духом суеверия, который самые энергичные женщины привносят в наименее сентиментальные дела, она бы скорее рассталась с жизнью, чем продала даже один вексель, даже одну акцию. Она видела в них ядро супружеского достояния, сердце экономической жизни, своего рода талисман. Да и потом, для их продажи требовалась подпись Стефена.

В общем, оставались украшения, ибо теперь это было единственное богатство, которым Розина могла распорядиться самостоятельно.

Разумеется, предметы искусства, которыми был обставлен дом, также являли собой греющий душу резерв. Но тот день, когда бы с ними пришлось расстаться, стал бы для пианиста еще и днем крушения всех его надежд!

Розина оберегала мужа даже от вида накладных или счетов. Закончив вычисления, она положила бухгалтерскую книгу на ее обычное место, в сейф для ценных бумаг.

Этот сейф располагался рядом с другим – для драгоценностей, – в стенном шкафу спальни.

Закрыв первый, Розина открыла второй.

Извлеченные из него украшения были отнюдь не королевскими. Помимо заколки для галстука, кольца и перстня с печаткой Стефена – в которых он пока не нуждался, – она нашла там несколько женских брошек, не слишком изящные часы (подарок крестного по случаю первого причастия), свое обручальное кольцо, простое и дешевое (его она намеревалась сохранить), жемчужное колье, серьги с бриллиантами, два браслета, доставшихся ей от матери, с десяток безделушек – фибул^[41], аграфов^[42], застежек и тому подобного – все это, завернутое в носовой платок, могло потянуть, благодаря бриллиантам и жемчугу, тысяч на шестьдесят – шестьдесят пять франков.

Розина была из тех женщин, которые столь ослепительны, что в украшениях не нуждаются, и столь проницательны, что сами это чувствуют. Несмотря на всю настойчивость Стефена, она всегда отказывалась принимать от него в подарок даже самые скромные украшения, и лишь случайно ему удалось навязать ей эти серьги и колье, которые она никогда не носила и которые теперь представляли для нее такую ценность.

Шестьдесят пять тысяч франков. Не больше. Год спокойствия, при условии, что Стефен не будет допускать чрезмерных расходов. Максимум год, который начнется самое позднее через две недели. Сейчас 5 июня, значит к 20 июня следующего года нужно, чтобы руки Орлака снова стали виртуозными… В противном случае ее и Стефена ждет падение в бездну.

Она была знакома с ювелиром, который мог бы купить жемчуг и бриллианты по справедливой цене. Стефен ничего не узнает: он никогда даже не открывает эти сейфы. Однако, возможно, будет благоразумно купить поддельные камни, чтобы заменить настоящие…

И все же было печально, что до этого вообще дошло! «Продать украшения» – сколько боли и горести в этих словах!

Но почему не сейчас же? Зачем тянуть?

Кто знает? За две недели многое может случиться!

Действительно. Многое. Как, например, пишущая машинка за тысячу триста франков, доставленная вместе с накладной на оплату. И гораздо раньше, чем через две недели. Уже на следующее утро.

Стефена крайне раздражало то, что его почерк оставался ужасно неуклюжим. Как он ни старался, какие упражнения ни делал, в выписываемых им буквах никак не хотела возникать былая элегантность. Не в силах справиться с этой неловкостью, повсюду разносившей весть о его физическом недуге, пусть, возможно, и временном, он решил обзавестись пишущей машинкой.

Мадам Орлак дрогнула под этим ударом, который оказался тяжелым вдвойне: во-первых, Стефен признавал себя в чем-то побежденным – дурное предзнаменование! – а во-вторых, из остававшихся у нее на руках трех тысяч франков сразу же пришлось выплатить столь существенную сумму, а значит, украшения нужно было продавать незамедлительно. Пятнадцать дней свелись к нескольким часам. Пятьдесят две недели, на которые она рассчитывала, при таком темпе тоже вполне могли свестись к нескольким дням.

Когда Стефен заперся со своим новым приобретением в комнате рук, Розина оделась для выхода и открыла сейф с драгоценностями.

Запустив в него руку, она побледнела…

Сейф располагался довольно высоко. Она не могла видеть его содержимое. Но и одного прикосновения было достаточно. Украшения исчезли.

То была непоправимая беда.

Дрожащая и похолодевшая, словно вдруг вернулась и покрыла ее изморозью зима, Розина удрученно смотрела на залитое солнцем окно, на котором, похожая на какой-то осевший темный пар, почти рассеялась жуткая тень. Силуэт Спектрофелеса, по-прежнему окаймленный ярким гало, казалось, пробивался за стекло и, пробившись, испарялся снаружи…

Снова овладев собой, Розина подбежала к окну. С балкона она осмотрела фасад: совершенно гладкая стена. Она бросила быстрые взгляды во все стороны, вверх-вниз, оглядела улицу, парк, небо, с трудом признавая тот факт, что пытается увидеть бегство невидимого призрака, уносящего сделавшиеся невидимыми украшения… Она разглядела лишь несколько прохожих и ласточек.

И тогда она вдруг почувствовала себя тесно связанной со Стефеном. Словно новая лампа, это поразившее их обоих несчастье показало Розине всю силу ее любви. Она осознала свой долг и, даже преисполненная раздражения, вновь обрела хладнокровие.

– Бедный Стефен! – пробормотала она.

То было единственное выражение ее горя.

Украдены! У них украли их скромное сокровище! У Стефена украли право спокойно восстановиться, шанс на излечение, быть может, даже на… Но ведь были еще ценные бумаги, акции!..

Она схватила ключи, лихорадочно отперла замок второго сейфа… (Но неужели сейф с украшениями оставался открытым? Разве он не был тоже заперт на три секрета, как и этот?)

Бумаги были на месте. Все до единой. Она дважды пересчитала их все еще дрожащей рукой. Неужели вор не успел довершить свое дело? Или же хотел взять одни лишь драгоценности?.. Надо бы взглянуть: вдруг в спешке он какие-то из них оставил?..

Она пошарила рукой в сейфе для украшений.

Ага! На дне что-то было… Карточка.

Да, визитная карточка, с загнутым уголком, и на ней алыми буквами были написаны такие немыслимые слова:

БАНДА «ИНФРАКРАСНЫХ»

Банда «инфракрасных»! Сообщество бандитов… Но что это за бандиты? Они вообще – земляне, люди?.. И что значит – «инфракрасных»? Инфракрасный, ультрафиолетовый, невидимый свет, Х-лучи… (Ах! Х-лучи! «Х», как на ножах!) В общем, не означают ли эти слова – банда «инфракрасных» – следующее: бандиты, проходящие сквозь твердые, непроницаемые или прозрачные материи? Бандиты, пронизанные неизвестными лучами, главным образом – Х-лучами? Милый розыгрыш!.. Но призрак… она же его видела! Видела собственными глазами, несмотря на все взбунтовавшиеся силы рассудка!

– Так… Посмотрим, что мы имеем, – сказала себе Розина.

Встав на табурет, она заглянула внутрь сейфа для украшений.

Ничего необычного: банальная пустота, окрашенные в красный цвет металлические стенки. И ни единого украшения. Унесли все – не только жемчужное колье и серьги с бриллиантами, но и дешевые безделушки. То были воры, которые не брезгуют ничем.

Нет. Эти «инфракрасные», сообщники Спектрофелеса, не могут совершать кражи подобного рода. Они знают, что делают. Их цель менее вульгарна. Если они забрали все, то лишь для того, чтобы лишить Орлака всяческой возможности и дальше спокойно, а значит, успешно продолжать восстановление нарушенных функций рук. Они решили оставить не больше украшений в сейфе, чем надежд в сердце Розины. И с каким точным расчетом, как жестоко выбрав момент, они провели этой маневр! С точки зрения психологии лучше момента для удара и подобрать было нельзя! Украли в ту самую минуту, когда похищенное стало жертвам кражи жизненно необходимым!

Должно быть, эти чудовища прочли мысли Розины.

«Нельзя объяснить случайностью такое ужасное совпадение, – подумала она. – Но на сей раз мне действительно страшно. Что мы можем противопоставить столь сильным врагам? Как они действуют? Как вообще так вышло, что здесь, в этом шкафу, реально произошло чудо? Как могли твердые, прочные украшения пройти через сантиметровой толщины стенки сейфа, запертого на три секрета? Сейфа, который выдержал бы и огонь и воду!..»

Ни малейших следов взлома заметно не было. И дверца сейфа, и замок были целыми. Язычок замка двигался свободно.

Розина постаралась рассуждать здраво.

Либо сейф стал объектом неких феноменальных манипуляций, либо же (что было гораздо более желательно) он был открыт при помощи ключа.

Ключа. Но какого ключа – поддельного или настоящего?

Поддельного. Ибо до настоящего, спрятанного вместе с ключом от сейфа для ценных бумаг в тайнике письменного стола эпохи Директории, добраться совершенно невозможно. Этот тайник был очень надежным, и если только вор не умеет читать мысли…

Итак, поддельный ключ. Изготовленный со слепка? Но сюда никто не мог проникнуть. Через дверь? Слуги – вне подозрения, а саму квартиру решительно, по-военному, охраняет Александр, бывший пуалю́^[43], который не шутит с инструкциями и при котором, в отсутствие хозяев, вторжений не было. Через окно? Это невозможно, физически невозможно, если ты не привидение…

Настоящий ли ключ, поддельный ли, похоже, к решению загадки не привел бы ни один ни другой. Ведь для того, чтобы открыть сейф, недостаточно просто обладать ключом. Нужно еще знать и тройной секрет! Или опять же уметь читать мысли…

Но тот, кто умеет проникать в мозг, смог бы проникнуть в сейф и без помощи ключей!.. К тому же Розина не покидала квартиру со вчерашнего дня, с того самого момента, как открыла и снова заперла сейф для украшений. Если кто-то, какой-то чужак, какое-то существо, обладающее плотью и костями, весом и объемом, существо, способное производить шум, проникло бы к ним, его бы услышали!..

Вот так, окольным путем, исследование возможного привело мадам Орлак к области невозможного, к тому туманному перекрестку, где маячила карающая тень Спектрофелеса.

В этот момент своих размышлений Розина услышала, как Стефен вышел из комнаты рук. Она проворно заперла оба сейфа и придала лицу соответствующее выражение.

– Куда-то идешь? – спросил он, увидев ее в шляпке.

– Я?.. А… да нет, уже слишком поздно. Забыла посмотреть на часы.

Она не могла больше откладывать разговор об их нынешнем положении.

Но рассказывать о краже не следовало. От такого Стефен пришел бы в отчаяние. Украшения жены значили для него не меньше, чем для Розины – ценные бумаги. Их пропажа дала бы ему лишний повод для печали, чего желательно было избежать. И это было несложно. Поскольку эти украшения были ему очень дороги, он даже не подумал бы их заложить и уж тем более – продать, и можно было не опасаться ни того, что ему вздумается удостовериться в их наличии, ни того, что он каким-то иным способом обнаружит их отсутствие, раз уж Розина никогда их не носила. Что же касается его собственных перстней и заколки для галстука, то они не имели ценности, и можно было надеяться, что он не потребует их в будущем, как не требовал до сих пор.

Словом, достаточно было сказать ему, что сбережения закончились и пришло время принять какие-то меры.

Но Розина, собравшись с духом, не нашла в себе нужной твердости для того, чтобы выдержать сцену, которая наверняка последовала бы за подобной новостью. Она предчувствовала патетический диалог, во время которого ей нужно будет выказать полное спокойствие. Ведь ее задача заключалась не в том, чтобы сообщать дурные вести, а в том, чтобы поддерживать, не в том, чтобы ранить, а в том, чтобы приходить на помощь, поэтому она отложила объяснение до следующего дня, чувствуя, что к тому времени тревога в ее душе уляжется.

Как бы то ни было, она не могла отогнать от себя навязчивое ощущение присутствия Спектрофелеса и постоянно видела, как этот высокомерный призрак проходит сквозь стекла, протягивает к шкафу свою унизанную перстнями с аметистами крючковатую руку, просовывает ее сквозь стенки сейфа для украшений и вытаскивает полную драгоценностей.

Спектрофелес! Розина уже думала, что избавилась от него, и потому даже прекратила все изыскания, имевшие целью установить его личность. Она полагала, что с устрашениями, фантасмагориями и знаками покончено! Возвращение призрака после долгих недель отсутствия ее сильно встревожило, и, так как мысль о нем никак не шла у нее из головы, впервые за все время она расспросила Стефена об этом неведомом мертвеце.

Они сидели за столом.

Именно там зачастую начинаются важные разговоры, ибо именно там легче всего держать собеседника в своей власти. Он не может улизнуть без скандала, уклониться от беседы, не выдав себя. Пригласите человека пообедать с вами – и вы сможете наблюдать за ним вдоволь. Вся столовая является временной тюрьмой, где сотрапезники прикованы к сервированному столу правилами этикета.

Нетрудно догадаться, что Розина проявила в этом случае всю деликатность и ловкость, на какие только была способна.

Нанизывая одну фразу на другую, плавно переходя от одной темы к другой, она как будто случайно заговорила о некоем путешественнике в белом костюме, которого обнаружили мертвым рядом со Стефеном.

Но Стефен с равнодушным видом, ничуть не смутившись, заявил, что такого человека не помнит.

– Впрочем, – добавил он, разминая суставы пальцев, – это вовсе не значит, что он не мог ехать в том же вагоне, что и я; такое вполне возможно. Я не покидал своего купе – разве что вышел в коридор за пару мгновений до крушения поезда. Возможно, это меня и спасло… если можно так сказать, – произнес он, глядя на свои руки. – Тогда-то я и увидел, как наш вагон складывается, словно аккордеон… Брр!.. Давай о чем-нибудь другом, хорошо? У меня и сейчас мурашки по телу, как об этом подумаю.

«Боже, – взмолилась Розина, – сделай так, чтобы это оказалось правдой!.. Был ли он искренен? Он не покраснел, не побледнел; но эти несколько слов ничуть не приблизили нас к Спектрофелесу!.. Если же он, мой нежно любимый, мой горячо любящий, обманывает меня, то потому, что невольно совершил нечто ужасное, ибо я вижу, что он любит меня сильнее, чем когда-либо, и знаю, что он не способен на вероломство!.. Ах! Как бы узнать, скрывает ли он от меня что-либо, а то я сойду с ума ото всех этих предположений!»

Они смотрели друг на друга с любовью. Мысленно она сравнивала его со Спектрофелесом. Что мог бы этот чудесный человечек, мягкосердечный и почти тщедушный, сделать этому гиганту? Давид не убил бы Голиафа ножом…

Оставшись одна, Розина вытащила спрятанную на груди карточку банды «инфракрасных». Она сунула ее в этот нежный тайник, невольно подражая виденному в театре или в кино. Напрасно кутюрье снабдил кармашками ее короткую юбку и длинную тунику. (И однако же, Бог свидетель: Стефен никогда не позволил бы себе рыться в карманах жены!) Нет-нет, письма, записки и прочие послания или документы – это то, что женщины прячут на груди, особенно когда декольте в моде. Они делают это так же естественно, как и дышат. Это приобретенный рефлекс.

На всем протяжении обеда бедное дитя чувствовало, как проклятая карточка царапает кожу своим неумолимым загнутым уголком.

Красные чернила оставили кровавый след в области сердца. Любую другую на месте Розины это бы взволновало. Любая другая усмотрела бы в этом какой-нибудь новый знак. Но Розина была не склонна к суеверию. Для того чтобы побороть ее скептицизм, необходимы были неоспоримые, очевидные факты. В отличие от многих людей, которые повсюду видят вмешательства оккультных сил и умышленно отвергают научные объяснения или же гипотезы, не лишенные здравого смысла, она признавала необычайными лишь феномены, совершенно не объяснимые физическими законами.

Но порой бывает, что самые сказочные чудеса скрываются под самым безобидным обликом.

Вид карточки не вызывал в ее представлении никаких ассоциаций с нечистой силой. Эта визитка не была пергаментом, сделанным из кожи новорожденного младенца, сваренного в колдовском котле. Эти анилиновые чернила не были кровью. Эти латинские буквы, написанные от руки, вовсе не выглядели так, будто были выведены самым длинным когтем какого-нибудь главного смотрителя преисподней. Карточка не пахла ни серой, ни гарью…

И однако же – все боги тому свидетели! – этот небольшой картонный прямоугольник «прошел» через стальную броню сантиметровой толщины! И перед Розиной снова возник Спектрофелес, принеся с собой мучительное ощущение тайны и воспоминание о пережитом ужасе, которое и само по себе было ужасным! Монжеронский мертвец имел зуб на ее мужа – это не вызывало сомнений. Почему? Чем была вызвана эта загробная злоба, эта посмертная вендетта? Объяснений этому у нее не имелось.

Ах! Несколько минут назад она едва не спросила у Стефена, не видел ли и он тоже Спектрофелеса на двери, из которой торчал окровавленный нож. Но как задать подобный вопрос, чтобы не напугать несчастного?

Все заставляло ее думать, что она одна видела призрака, что лишь ее глаза были способны замечать некоторые таинственные явления, и, таким образом, она имела над всеми прочими людьми – в том, что касалось этого противника, – странное превосходство.

К тому же (при мысли об этом Розина не без гордости улыбнулась) ей немного повезло в ее малопонятной войне против незнакомца. В этот час размышлений она была убеждена, что застала Спектрофелеса на месте преступления и своим вмешательством не позволила ему украсть ценные бумаги и тем самым довести Стефена до нищеты: из-за нее фантастическое ограбление удалось лишь наполовину. Из этого логически следовало, что она имеет определенную власть над призраком, что ее появление как-то его смутило или же что он всемогущ, лишь когда ему никто не мешает.

С проницательностью признав сей факт, она пообещала себе ревностно охранять ценные бумаги и беспрестанно держать их под рукой, какие бы неудобства это ни вызывало.

...

9 10 11

...

Премиум

4.4

(5 оценок)