Арсен Люпен в тюрьме

Всякий уважающий себя турист изучает берега Сены, и вряд ли, переходя от развалин Жюмьежа к руинам Сен Вандрия, он не обратит внимания на небольшой и странный феодальный замок Малаки^[1], гордо взметнувшийся над утесом посреди реки. Арка моста соединяет замок с дорогой. Фундамент темных башен врастает в поддерживающую его огромную гранитную глыбу, оторвавшуюся, видно, от горы и скатившуюся сюда в результате какого-то мощного подземного толчка. А вокруг игриво журчат среди тростника спокойные воды великой реки и, рассевшись на мокрых каменных гребнях, трепещут трясогузки.

История замка Малаки сурова, как его название, изломана, как его силуэт. В ней – только битвы, осады, приступы, грабежи и бойни. По вечерам местные жители с ужасом вспоминают о преступлениях, в нем совершенных, рассказывают таинственные легенды. Например, о знаменитом подземном ходе, который когда-то соединял монастырь Жюмьеж с усадьбой Аньес Сорель, прекрасной возлюбленной Карла VII.

В этом древнем пристанище героев и разбойников живет барон Натан Каорн, Барон Сатана, как называли его когда-то на бирже, где он слишком уж внезапно разбогател. Разорившиеся сеньоры Малаки вынуждены были продать ему «за кусок хлеба» поместье своих предков. Он разместил в замке свою великолепную коллекцию мебели, картин, фарфора и деревянной скульптуры. Новый хозяин живет здесь один с тремя старыми слугами. Никто и никогда не бывает в замке. И никто и никогда в этих древних залах не созерцал принадлежавших ему трех полотен Рубенса, двух Ватто, кафедру работы Жана Гужона и других чудесных творений, вырванных из рук богатейших завсегдатаев публичных распродаж с помощью банкнот.

Барон Сатана живет в страхе. Он боится не за себя, а за сокровища, собранные с такой неуемной страстью и прозорливостью любителя, – ведь даже наихитрейшие торговцы не могли похвастаться, что ввели его в заблуждение. Он любит их, свои безделушки. Неистово, как скупец, ревниво, как влюбленный.

Каждый день на закате солнца все четыре обитые железом двери, закрывающие проход с обеих сторон моста, и далее – внутрь главного двора, запирают на засов. От малейшего удара электрические звонки будут звенеть в тишине. Со стороны же Сены опасаться нечего: там отвесный обрыв скалы.

Но однажды в сентябре, в пятницу, как обычно, на валу у моста появился почтальон. И как всегда, тяжелую створку двери приоткрыл сам барон.

С предельной тщательностью, будто и не знал пришедшего несколько лет, барон всматривался в добрую веселую физиономию и лукавые крестьянские глаза почтальона, а тот со смехом обратился к нему:

– Это я, господин барон, опять я. Никто другой не напяливал на себя мою куртку и фуражку.

– Поди угадай! – пробормотал Каорн.

Почтальон вручил ему пачку газет. Затем добавил:

– А теперь, господин барон, есть кое-что новенькое…

– Новенькое?

– Письмо… заказное к тому же.

Живя в одиночестве, без друзей, барон, которым никто не интересовался, никогда не получал писем, и потому появление конверта представилось ему событием, не предвещающим ничего хорошего, событием, которого следует опасаться. Кто был этот таинственный корреспондент, потревоживший барона в его уединении?

– Нужно расписаться, господин барон.

Тот с ворчанием поставил подпись. Взяв письмо, барон подождал, пока почтальон не исчез за поворотом дороги, и, потоптавшись немного, облокотился на парапет моста, а затем вскрыл конверт. В нем лежал лист бумаги в клеточку; вверху – написанная от руки пометка: «Тюрьма Санте, Париж». Барон взглянул на подпись: «Арсен Люпен». Удивившись, он стал читать:

Господин барон!

В галерее, соединяющей две гостиные вашего замка, находится изумительная по манере письма картина Филиппа де Шампеня, которая нравится мне чрезвычайно. Ваши полотна Рубенса и самая маленькая работа Ватто также в моем вкусе.

Справа в гостиной меня привлекают сервант времен Людовика XIII, гобелены Бове, столик в стиле ампир работы Жакоба и ларь эпохи Ренессанса. А в левой гостиной – собрание драгоценностей и миниатюр, все целиком.

На сей раз я удовольствуюсь упомянутыми вещами, сбыт которых, полагаю, не составит труда. Поэтому прошу вас хорошенько упаковать их и переслать на мое имя (с оплатой доставки) на вокзал Батиньоль в течение этой недели, не позже… иначе я сам займусь их перевозкой в ночь со среды 27 на четверг 28 сентября. И тогда уж, справедливости ради, не ограничусь вышеназванными предметами.

Примите извинения за причиненное Вам небольшое беспокойство, а также уверения в почтительнейшем уважении.

Арсен Люпен.

P. S. Главное, не посылайте мне вашего большого Ватто. Хоть вы и заплатили за него в Торговом зале тридцать тысяч франков, эта картина всего лишь копия, оригинал был сожжен Баррасом во время какой-то ночной оргии в эпоху Директории. Можете проверить этот факт по неизданным «Мемуарам» Гара.

Я не настаиваю также на получении ожерелья эпохи Людовика XV, подлинность которого, на мой взгляд, сомнительна.

Письмо потрясло барона Каорна. Подобное послание, будь оно написано кем-то другим, само по себе сильно встревожило бы его, но подписанное Арсеном Люпеном!

Барон, завзятый читатель газет, был в курсе всех совершающихся вокруг краж и преступлений, мимо его внимания не прошел ни один «подвиг» адского грабителя. И разумеется, ему было известно, что Люпен, арестованный в Америке его врагом Ганимаром, действительно находился в тюрьме, что готовилось – но с каким трудом! – судебное разбирательство. Но тем не менее барон понимал, что от такого человека, как Люпен, можно ожидать чего угодно. Кстати, столь скрупулезное знание замка, расположения картин и мебели было наитревожнейшим знаком. Кто снабдил его информацией о вещах, которых никто не видел?

Барон поднял глаза, оглядел суровый силуэт Малаки, его обрывистые стены, огибающий их глубокий ров, наполненный водой, и пожал плечами. Нет, решительно никакой опасности нет. Никто в мире не смог бы проникнуть в неприступную цитадель, где хранятся его коллекции.

Никто в мире, положим это так, но Арсен Люпен? Разве его остановят двери, подъемные мосты, крепостные стены? К чему изощреннейшие преграды, самые тщательные меры предосторожности, если Арсен Люпен решил достичь своей цели?

В тот же вечер барон написал прокурору Республики в Руан. Послал ему полное угроз письмо с требованием помощи и защиты.

Ответ пришел незамедлительно: поскольку упомянутый Арсен Люпен в настоящее время содержится в тюрьме Санте под строгим наблюдением и не имеет возможности писать, полученное бароном послание есть не что иное, как розыгрыш мистификатора. Логика, здравый смысл и очевидные факты – все свидетельствует об этом. Однако для пущей предосторожности письмо было подвергнуто экспертизе, и графолог заявил, что, несмотря на некоторое сходство, данный почерк не является почерком заключенного.

«Несмотря на некоторое сходство», – барон запомнил только эти три устрашающих слова, в которых усмотрел признаки сомнения; одного этого, считал он, было достаточно для вмешательства правосудия. Барон был доведен до отчаяния своими страхами. Он читал и перечитывал письмо. «Я сам займусь их перевозкой». Да еще эта точная дата: ночь со среды 27 на четверг 28 сентября!..

Подозрительный и замкнутый, барон не решался довериться слугам, преданность которых казалась ему неискренней. Однако впервые за много лет он испытывал потребность поделиться, посоветоваться. Брошенный на произвол судьбы правосудием страны, барон уже не надеялся защититься своими собственными средствами и был почти готов отправиться в Париж с мольбами о помощи к какому-нибудь старому полицейскому.

Прошло два дня. На третий, читая газеты, он задрожал от радости. «Ревей де Кодебек» опубликовала следующую заметку:

Вот уже почти три недели мы имеем удовольствие принимать в нашем городе главного полицейского инспектора Ганимара, одного из ветеранов службы безопасности. Месье Ганимар, приобретший благодаря своему последнему подвигу, аресту Арсена Люпена, европейскую славу, отдыхает от долгих и тяжелых трудов, ловя пескарей и уклеек.

Ганимар! Именно такого помощника искал барон Каорн! Кто, помимо изворотливого и настойчивого Ганимара, сможет расстроить планы Люпена?

Барон больше не колебался. Шесть километров отделяют замок от небольшого городка Кодебек. Он преодолел их бодрым шагом, как подобает человеку, окрыленному надеждой на спасение.

Предприняв несколько безуспешных попыток узнать адрес главного инспектора, барон отправился в редакцию «Ревей», расположенную прямо на набережной. Он нашел там редактора заметки, который, подойдя к окну, воскликнул:

– Ганимар? Но вы наверняка встретили его на берегу реки, с удочкой в руках. Там мы и познакомились, я случайно прочел его имя, выгравированное на удочке. Видите того старикашку, вон там, под деревьями на аллее?

– В сюртуке и соломенной шляпе?

– Именно! О! Странный тип: неразговорчив и немного угрюм.

Через пять минут барон подошел к знаменитому Ганимару, представился и попытался завязать разговор. Не достигнув цели, он откровенно сказал, зачем явился, и изложил свое дело.

Тот, не шелохнувшись и не отводя глаз от поплавка в ожидании клева, выслушал барона, затем повернул голову, оглядел его с ног до головы и, всем своим видом выражая глубокое сочувствие, произнес:

– Месье, обычно людей не предупреждают о том, что хотят их ограбить. Арсен Люпен, в частности, не делает подобных глупостей.

– И тем не менее…

– Месье, если бы у меня возникла хоть тень сомнения, поверьте, удовольствие еще раз вмешаться в дела моего дорогого Люпена возобладало бы над всеми другими доводами. К несчастью, этот молодой человек – за решеткой.

– А если он сбежит?

– Из тюрьмы Санте никто никогда не сбежит.

– Но он…

– Ни он и никто другой.

– Однако…

– Ну если и сбежит, тем лучше, я снова схвачу его. А пока спите спокойно и не спугните мне опять уклейку.

Разговор был окончен. Барон вернулся домой. Спокойствие Ганимара немного приободрило его. Он проверил замки, проследил за слугами; так прошло еще сорок восемь часов, в течение которых барон уже почти убедил себя в том, что, в сущности, его страхи – просто бред. Ну конечно же, Ганимар прав, людей, которых собираются ограбить, не предупреждают об этом заранее.

Назначенный день приближался. Во вторник утром, накануне 27 числа, – ничего примечательного. Но в три часа дня позвонил какой-то парнишка. Он принес телеграмму.

Никакой посылки на вокзале Батиньоль. Подготовьте все к завтрашнему вечеру.

Арсен.

И снова паника, да такая, что барон стал задумываться, не уступить ли требованиям Арсена Люпена.

Он помчался в Кодебек. Ганимар ловил рыбу на том же месте, сидя на складном стульчике. Не говоря ни слова, барон протянул ему телеграмму.

– Ну и что дальше? – спросил инспектор.

– Дальше? Но ведь это произойдет завтра!

– Что?

– Ограбление! Кража моих коллекций!

Ганимар положил удочку на землю, повернулся к барону и, скрестив руки на груди, воскликнул, теряя терпение:

– А! Вот оно что, вы воображаете, что я стану заниматься этой идиотской историей?

– Какое вознаграждение вы потребуете за то, что проведете в замке ночь с 27 на 28 сентября?

– Ни одного су, оставьте меня в покое.

– Назначьте вашу цену, я богат, чрезвычайно богат.

Натиск, с которым делалось предложение, ошеломил Ганимара, и он заговорил более спокойным тоном:

– Я нахожусь здесь в отпуске и не имею права вмешиваться…

– Никто об этом не узнает. Что бы ни случилось, я обязуюсь хранить молчание.

– О! Ничего и не случится.

– Ну так как же, три тысячи франков достаточно?

Инспектор глубоко затянулся, задумался и бросил:

– Будь по-вашему. Только я должен честно предупредить вас: эти деньги выброшены на ветер.

– Мне это безразлично.

– В таком случае… Впрочем, кто знает, что выкинет этот чертов Люпен! У него, наверное, целая банда орудует… Можете вы положиться на слуг?

– Честно говоря…

– Тогда не будем рассчитывать на них. Я предупрежу телеграммой двоих парней, моих друзей, они понадежнее защитят нас… А теперь уходите, вместе нас видеть не должны. До завтра, ждите меня к девяти часам.

На следующий, то есть тот самый день, что был назначен Арсеном Люпеном, барон Каорн снял со стены оружие, вооружился и стал прогуливаться вокруг Малаки. Ничего подозрительного он не заметил.

Вечером, в половине девятого, он отпустил слуг. Они жили во флигеле, обращенном к дороге, но чуть в глубине, у крайней стены замка. Оставшись один, он тихонечко отпер все четыре двери. И через минуту услышал приближающиеся шаги.

Ганимар представил своих двух помощников, высоких крепких парней с бычьими шеями и могучими руками, затем попросил дать кое-какие пояснения. Получив отчет о расположении помещений, он тщательно запер и забаррикадировал все входы и выходы, через которые можно было проникнуть в подвергаемые опасности залы. Осмотрел стены, приподняв гобелены, затем расставил наконец своих агентов в центральной галерее.

– И никаких глупостей, слышали? Вы здесь не для того, чтобы спать. При малейшей опасности распахивайте окна во двор и зовите меня. Следите внимательно, что происходит с той стороны, где вода. Бандитов такого калибра десять метров отвесной скалы не испугают.

Ганимар запер полицейских, забрал ключи с собой и сказал барону:

– А теперь – на наш пост.

Для ночного наблюдения он выбрал маленькую комнатку, выдолбленную в крепостной стене между двумя главными входами, когда-то это помещение служило наблюдательным пунктом для часового. Одно потайное окошечко смотрело на мост, другое – во двор. В углу было видно нечто похожее на глубокий колодец.

– Вы ведь говорили мне, господин барон, что этот колодец – единственный вход в подземелье и что с незапамятных времен он завален?

– Да.

– Значит, если не существует другого входа, известного одному Арсену Люпену, – что маловероятно, не так ли? – мы можем быть спокойны.

Он составил вместе три стула, удобно расположился на них, зажег трубку и вздохнул:

– Воистину, господин барон, только огромное желание надстроить этаж домика, где я собираюсь провести остаток дней, вынудило меня заняться столь элементарным делом. Я расскажу эту историю дражайшему Люпену, он помрет со смеху.

Барону, однако, было не до смеха. Навострив уши, он с нарастающим беспокойством ловил каждый звук. И время от времени наклонялся над колодцем, погружая в зияющую бездну свой встревоженный взгляд.

Пробило одиннадцать, двенадцать, час.

Вдруг он схватил Ганимара за руку, и тот мгновенно проснулся.

– Вы слышите?

– Да.

– Что это такое?

– Это я соплю.

– Да нет, слушайте…

– А! Действительно, автомобильный гудок.

– И что?

– А то, что вряд ли Арсен Люпен станет использовать автомобиль в качестве тарана для разрушения вашего замка. Поэтому, господин барон, на вашем месте я бы поспал… и с вашего позволения, я этим снова займусь. Доброй ночи.

Это был единственный тревожный сигнал. Ганимар вернулся к прерванным сновидениям, и барон не услышал больше ничего, кроме его звучного размеренного храпа.

На рассвете они вышли из своей клетушки.

Глубокая безмятежная тишина, напоминающая утренний покой над прозрачным водоемом, окутывала замок. Сияющий от радости Каорн и по-прежнему невозмутимый Ганимар поднимались по лестнице. Ни звука. Ничего подозрительного.

– Что я вам говорил, господин барон? Честно говоря, я не должен был соглашаться… Мне неловко…

Он достал ключи и вошел на галерею.

На стульях, согнувшись и свесив руки, спали два агента.

– Тысяча чертей! – проворчал инспектор.

В ту же секунду раздался крик барона:

– Картины! Сервант!

Он что-то бормотал, задыхался, указывая рукой на пустые места, оголенные стены с торчащими гвоздями и повисшими бесполезными веревками. Ватто исчез! Полотна Рубенса украдены! Гобелены сняты со стен! Витрины с драгоценностями опустошены!

– Канделябры Людовика XVI! Подсвечник регента! И моя Мадонна двенадцатого века!

Потрясенный барон в отчаянии метался по галерее. Он вспоминал, сколько было заплачено за пропавшие вещи, подсчитывал размеры понесенных утрат, складывал как попало цифры и что-то бормотал, не договаривая фраз. Топал ногами, корчился, обезумев от злости и горя, как будто его совсем разорили и остается лишь пустить себе пулю в лоб.

Если хоть что-то и могло его утешить, так это ступор, поразивший Ганимара. В отличие от барона, инспектор застыл на месте, словно окаменел, и помутившимся взглядом изучал обстановку. Окна? Закрыты. Замки на дверях? Не тронуты. Щели в потолке нет. Как и дыры в полу. Идеальный порядок. Должно быть, все происходило по заранее рассчитанному, непреложному и логичному плану.

– Арсен Люпен… Арсен Люпен, – шептал он с удрученным видом.

И вдруг, будто встряхнувшись от гнева, инспектор бросился к своим агентам, сердито растолкал их и обругал. Но они так и не проснулись!

– Черт возьми, – сказал Ганимар, – неужели их…

Он наклонился и внимательно вгляделся в каждого по очереди: агенты спали, но сон этот не был естественным.

– Их усыпили, – сказал он барону.

– Но кто?

– Он, черт возьми! Или его банда, но по указке главаря. Трюк в его духе. Сразу виден почерк.

– В таком случае я погиб, ничего не поделаешь.

– Ничего.

– Но это мерзко, чудовищно.

– Заявите в полицию.

– Что толку?

– Черт возьми! Попробуйте все-таки… У правосудия есть средства…

– У правосудия! Но вы же сами видите… Поймите, ведь даже в тот момент, когда вы могли бы поискать какую-нибудь улику, что-то обнаружить, вы не шевелите пальцем.