Глава 7. Ещё один труп

Ленсман поехал осмотреть место, где нашли машину священника. Несмотря на поздний час, над горизонтом тяжёлым серым шёлком переливался свет. А ведь ещё только самое начало весны. Через несколько недель солнце вообще перестанет заходить. Лёд в реке уже трескается. Но ледоход не начался, и реку легко можно перейти. Перебраться на другую сторону, где земля, то вздымаясь грядами лесистых холмов, то опадая, тянется дальше и дальше – через Мурманск, через шахтёрский город Никель, по Кольскому полуострову, через Архангельск и Печору и ещё дальше к востоку на бесчисленные километры – до самого Ледовитого океана. С незапамятных времён это русские земли. Но теперь за рекой финская территория – согласно Тартускому мирному договору, заключённому между Россией и Финляндией в 1920 году. Немцы ведут строительные работы в разных местах, сооружают безопасные переправы. У оккупационных властей явно свои планы.

На берегу реки покой – как благословение в мягком вечернем свете. Ленсмана разрывало от любви и беспомощности. Его дорогая, драгоценная страна. Придёт день, и немцы уйдут – но до тех пор много чего нужно сохранить и защитить и о многом позаботиться.

Ленсман припарковал свою машину довольно далеко на дороге. На земле ещё лежал снег, но сугробы подтаяли и съёжились. Он огляделся и пошёл вдоль следов шин, внимательно глядя себе под ноги: ни единой зацепки, чтобы судить о том, кто первым обнаружил машину. Её хорошо спрятали. Кто-то явно столкнул её вниз, к воде, а она застряла в кустах. Поблизости, справа от машины, видна была только одна цепочка человеческих следов – от съезда с дороги и обратно. Тот или те, кто обнаружил находку, явно торопились отсюда убраться.

Не было сомнений в том, что перед ним автомобиль священника. Номера совпадали, а кроме того, не так много было коричневых фордов в Северной Норвегии, да ещё с газогенератором. Священник пригнал машину с юга, когда получил приход в Киркенесе. Тогда она была под завязку нагружена кухонной утварью, игрушками, одеждой, постельным бельём – всем тем, что берут с собой, переезжая в новый дом. Нынешнему содержимому машины вряд ли кто обрадуется. На переднем пассажирском сиденье сидел мертвец. Одет он был в немецкую солдатскую форму. Стрелял в висок из девятимиллиметрового «люгера», который до сих пор держал в руке. В левой.

– Почему на пассажирском сиденье? – задумался ленсман. Он обошёл машину, раздвигая кусты. Отвёл в сторону ветки и открыл водительскую дверцу. Ключ вставлен в замок зажигания. Так зачем он пересел с водительского сиденья? Что-то здесь не стыкуется. Тело упало вперед, к лобовому стеклу. Ленсман стиснул зубы и откинул его обратно к спинке. Рану в виске окружали чёрные подпалины. Кровь из раны обильно текла на лицо, но не смыла следов пороха. Копоти много, значит, пистолет прижимали к голове.

Кнутсен заставил себя оттянуть убитому веко и посмотреть, какого цвета у того глаза. Голубые. Волосы вполне могли быть светлыми, но из-за грязи и запёкшейся крови определить их цвет было трудно. Лицо тоже было грязным. Возможно, он несколько недель не мылся. Борода отливала рыжиной, как часто бывает у блондинов. Мужчину даже худым назвать было трудно, так он отощал. Скулы туго обтянуты кожей. Руки – не руки, а кости с когтями. Ладони неописуемо грязные, загрубевшие и в ссадинах.

Ленсман выпрямился. Тишина вокруг машины заставляла его нервничать. Он чувствовал спиной чей-то взгляд, хотя был совершенно уверен, что поблизости никого нет. Вытащив ключ зажигания, он захлопнул дверцу машины и запер её на замок. Конечно, взломать её ничего не стоило, но автомобиль был совершенно пуст – если не считать трупа. На заднем сиденье ничего, в бардачке тоже пусто. Никаких тайников в багажнике и под капотом. Ни следа ценностей, украденных из заброшенной русской церкви.

Кнутсен вернулся на дорогу к своей машине. Что ему рассказывать в Киркенесе? Вот проблема. Всё произошедшее в машине и вокруг было довольно ясно. И ещё кое-что он мог сказать точно: несмотря на немецкую форму и пистолет, убитый почти наверняка был норвежцем.

Начальник полиции Киркенеса был до смерти напуган. Меньше чем за сутки его положение из крайне надёжного и определённого превратилось в неопределённое – и зависящее от искусности дипломатических манёвров, на которые он едва ли был способен. Из независимого и облечённого властью человека, которого местное общество боялось и почитало, он превратился в нуждающегося в посторонней помощи. К крайнему его сожалению, автомобиль священника обнаружили не его офицеры и ленсманы, а кто-то из солдат-австрияков, служащих в инженерных войсках. Они наткнулись на него, когда поехали к реке проводить разведработы для строительства моста на финскую сторону. Но, повинуясь хорошо развитому инстинкту не впутываться в дела, которые их не касаются, они немедленно сообщили о находке. О скорчившемся на сиденье мертвеце с залитым кровью лбом и прилипшими к стеклу волосами.

Исчезнувшая икона, разумеется, заинтересовала оккупационные власти. А всё дело целиком, с убийством священника и обнаружением автомобиля, обнажало следующий факт: в Норвегии не так-то легко управлять людьми – к крайнему огорчению государственной полиции. Со стороны кажется, что все шестерёнки в такой малонаселённой стране крутятся как надо. Это впечатление обманчиво. Повсеместный мелкий саботаж и неспешное выполнение приказов делали прогресс в любом деле практически недостижимым. Норвегия оказалась обширной страной с плохими дорогами, неразвитым железнодорожным сообщением, особенно на севере, – и с незлобивым, но зачастую на редкость упрямым народом. Мысль о том, что простой священник мог воспрепятствовать передаче такого церковного достояния, как русская икона, в соответствующую организацию, просто не укладывалась у немецких чиновников в голове.

Необходимо выяснить, где икона. Начальник полиции прекрасно понимал, на кого ляжет ответственность в случае, если она не найдётся. Только при мысли о том, что икона, возможно, вовсе не в машине, его начинала бить дрожь. Поэтому, когда ленсман, несмотря на поздний час, позвонил ему домой, он буквально онемел от облегчения. Рапорт оказался коротким. Ленсман не упомянул о том, что залезал внутрь автомобиля. И не сказал, нашёл он там что-то или нет. Зато подробно описал, какие меры по обеспечению сохранности улик он принял: машина заперта на ключ, на краю дороги перед самым съездом установлен плакат, запрещающий приближаться к месту преступления. Дальнейшее расследование будет проведено завтра рано утром – закончил он.

Обойдя дом и поднявшись на кухонное крыльцо, усталый и голодный Кнутсен обнаружил, что дверь открыта, а в темноте за столом сидит Миккель – и с ним ещё один саам.

– Мне казалось, я дверь запирал, – только и смог сказать Кнутсен.

– Не мог не запереть, – отозвался Миккель. – В наше время лучше двери на запоре держать. Понравилась тебе сельдь? А это мой свояк. Звать его Юусо.

Ленсман слишком устал для светской беседы, поэтому просто пододвинул к себе стул и сел, закинув руки за спинку.

– Налить ленсману кофе? – Миккель налил кофе в чашку и протянул ему.

– Спасибо. – Кнутсен жадно влил в себя горячий горький напиток. – И за сельдь спасибо. Думал передать её кому-нибудь, кому еда нужна больше, чем мне. И за ягоды. Спасибо тому, кто всё это принес.

– Ленсману надо торопиться. Времени у него немного. – Миккель взглянул в окно на тоненькие ёлочки, еле видные в ночном мраке. – Один мой родственник только что вернулся из Гренсе-Якобсельва. Насели на неё. На священникову жену. Разыскивают одну вещь, икону, что была в церкви и пропала.

Почему они решили, что она у той женщины?

Ленсман вздохнул и потёр руками лицо.

– Ничего они не решили. Но им нужно показать, что они что-то делают. Они используют её, чтобы заставить меня лучше работать, – думают, так я быстрее найду икону.

– А ленсман ей родственник? Или не ей, а священнику?

Вопрос был риторический: Миккель прекрасно знал, кто из местных с кем в родстве.

– Ленсман должен срочно что-нибудь сделать. Мальчика её грозят отослать в детский дом в Тромсё. А саму отрядить на общественные работы. Будет в больнице сиделкой. А то ещё отправят с немецкими войсками через границу.

Некоторое время все молчали. Ленсман подошёл к окну и опустил штору. И снова это чувство, словно за тобой следят. Но он понимал, что это просто от страха, а не потому, что за деревьями у дома кто-то есть.

Миккель поднялся, чтобы идти, и другой саам тоже сразу встал.

– Я тут проходил мимо нирюдской фермы. Хозяева сказали, что ты хочешь со мной поговорить. Жена-то мне троюродная, хоть и не хочет этого показывать. У них, кстати, горе – мотоцикл пропал. Стоял в амбаре, с коляской, двадцать третьего года выпуска. С драндулетом, видать, всё в порядке было – тот, кто его взял, преспокойно на нём уехал. Они следы нашли ниже по дороге.

Миккель открыл дверь и вышел. Ленсман вышел следом и остановился на нижней ступеньке. Миккель обернулся в последний раз.

– То, что я ленсману рассказал, должно послужить общей пользе. Мы хотим, чтобы икона вернулась на своё место, в церковь. Ленсман это обещает?

– Обещаю, насколько это будет в моих силах.

– С нас этого довольно.

И они пропали. Свояк с финско-саамским именем Юусо так ни слова и не произнёс.

Никаких новых следов шин в снегу у дороги, никаких отпечатков ног. Ночью автомобиль священника никто не трогал. И ранним утром тоже. Из Киркенеса должен был прибыть офицер. В середине дня ленсману предстояло его встретить возле своей конторы в Сванвике. Машину надлежало отбуксировать грузовиком в Киркенес. Больница обязалась забрать тело и хранить его в морге.

Так что время в запасе было, и ленсман заставил себя спуститься к машине и проверить одежду того, кто в ней сидел. Как он и предполагал, в карманах не нашлось ничего похожего на документы или личные вещи, по которым можно было бы опознать покойника. Спустя час Кнутсен наконец смог распрямить спину. Он немного постоял и подумал. Что здесь произошло, он в общих чертах себе представлял. Но не имел ни малейшего понятия о том, кем был убитый. И кем мог быть убийца.

На обратном пути он свернул к немецкому лагерю. По дороге на Сванвик всё было на своих местах: контрольно-пропускные пункты и блокпосты. Ленсман не рассчитывал, что потратит на них столько времени, пора было поторопиться. Австриец-комендант, ясное дело, тоже не хотел затягивать разговор. С находкой у реки он предпочёл бы дела не иметь.

– Вчера после обеда один из наших солдат приехал и доложил, что заметил подозрительную вспышку в кустарнике. Как вам хорошо известно, мы усердно разыскиваем шпиона, который скрывается в этом районе и каждую ночь отправляет донесения русским. Солдату показалось, что он его засёк. А это был всего-навсего блик от автомобильного зеркала. Когда он увидел труп на пассажирском сиденье, то совершенно справедливо решил, что это дело – для полиции.

– Скажите, он ничего особенного не видел и не слышал? – Ленсман прекрасно понимал, что, даже если солдат что и видел, коменданту вовсе не обязательно делиться с ним этой информацией. Ленсман вздохнул. Комендант, конечно, прав: смертельно опасно вмешиваться в дело, если не можешь предугадать всех последствий. В такое время никому в Сёр-Варангере доверять нельзя.

На ферме у Нирюда было тихо и пусто. Ленсман заехал на двор: хозяев как будто не было, но через несколько минут вышла на порог жена в наброшенном на плечи старом шерстяном платке.

– Самого нет дома.

– Мне дали знать, что у вас в амбаре была кража. Верно?

– Да так, рухлядь. Не мотоцикл, а хлам. Думали сменять его на что путное. Не знали даже, что он заводится. Сам-то залил в него чуток бензина, ну и маслом протер.

– А затем кто-то пробрался на двор и забрал его?

Жена отвела глаза.

– Мы ничего не слышали.

Спекуляция, подпольная торговля, чёрный рынок – слов много, а суть одна, и нет этим делам конца. Интересно, что хозяева получили взамен? Если он добьётся обыска, то что у них найдётся? Немецкое оружие и амуниция? Или икона? Нет, её они бы и тронуть не посмели. Торговля с немцами не была под запретом, но даже в этой глуши знали, что сокрытие краденого наказуемо. Ленсман задумался, понимают ли эти двое, что самая большая ценность, которую они выторговали за мотоцикл, – жизнь. И что менялись они с убийцей.

– Он ведь не мог далеко уйти, этот вор? Где ему взять бензин? К тому же у него наверняка нет проездного документа, так что немецкие блокпосты его не пропустят.

Хозяйка крепче закуталась в шаль и хмыкнула:

– Все воруют бензин у немцев, делов-то. Да и проездные – у самого вот их больше, чем надо.

«Итак, проездной, – думал ленсман, – одежда, мотоцикл и немного бензина. И, конечно, еда. Похоже, эти двое верно сообразили, что стоит на кону». Никакие расспросы и наводки не помогли ему выудить описание преступника. Ну, он на это и не рассчитывал. Женщина была слишком напугана.

Когда ленсман наконец добрался до Сванвика, присланный из Киркенеса офицер сидел на ступеньках конторы и ждал его.

– Хорошо бы у тебя была веская причина, чтобы не звонить и не подавать рапорт. – Он явно хорохорился. Офицер был молод и не знал, сколько ещё продлится оккупация. Поэтому он только что записался в хирд^[7]. К тому же он получил от начальника полиции приказ проследить, чтобы ещё до конца рабочего дня ленсман Кнутсен прибыл в Киркенес.

Ленсман на провокацию не поддался:

– Так это вы были у церкви вчера вечером? Я видел следы.

Будь офицер чуть-чуть сообразительней, он, конечно, стал бы всё отрицать. Но он коротко кивнул и отвёл глаза, уверенный, что другой, более опытный полицейский не станет его обманывать.