Жанр канона и его место в православном богослужении

Как указывалось выше, преподобный Косма более всего известен как творец канонов. Эта форма духовных песней была новой для Церкви. Канон как цельное произведение начал формироваться в VII веке трудами преподобного Андрея Критского. Ранее, при преподобном Романе Сладкопевце (начало VI века), были известны только кондаки и икосы, собранные в кондакарии. Эта форма духовных песнопений не представляла собою организованного, последовательного собрания песней на определенную тему. Таковой формой явился канон в трудах преподобных Космы и Иоанна Дамаскина.

Канон представляет собою церковное произведение, построенное из ряда песнопений – ирмосов и тропарей, объединенных общей темой. Ирмос (в переводе с греческого означает сплетение, связь) составляется по определенному размеру и напеву; он служит образцом для следующих за ним песней, которые называются тропарями (от слова обращаюсь). Таким образом, канон, по Е. И. Ловягину, составляет как бы одну цепь из равномерных звеньев, каждое из которых имеет свой ирмос и свои тропари. Эти звенья канона называются песнями.

Подробный анализ канона дает А. П. Голубцов. Он признает канон наиболее полной и законченной гимнографической формой среди других церковных песнопений. Канон, по Голубцову, означает шнур, линейку для правильной постановки частей архитектурного целого, а в литургическом смысле – образец службы, или устав.

Канон развился из обработки той части древней утрени, которая состояла из пения библейских песней. Эти песни исполнялись после стихословия псалмов, о чем напоминает в настоящее время чтение шестопсалмия и кафизм. Современное последование песней несколько отличается от того, что было принято в далеком прошлом; вместе с тем литургическое употребление библейских песней началось с самой глубокой древности. А. П. Голубцов, как и другие исследователи, считает, что канон как известная форма гимнографии составлялся задолго до того, как появились законченные каноны преподобных Иоанна Дамаскина и Космы.

В прежнее время тропари канонов пелись по образцу ирмосов, как до сих пор поется пасхальный канон. В наше время, когда поется только ирмос, а тропари канона читаются, целостность отдельных песней канона устанавливается главным образом в размере и структуре строф ирмоса и тропарей, где отдельные – чаще заключительные – выражения тропарей повторяют таковые ирмоса.

Канон содержит девять песней, в которых ирмос каждой песни знаменует то или иное библейское повествование. Так, ирмос первой песни содержит воспоминание перехода евреев через Чермнóе море (см.: Исх. 15, 1–20). Вторая песнь составлена по образу обличения Моисеем неверного народа израильского, готового впасть в идолопоклонство (см.: Втор. 32, 1–44). В связи с подчеркнутым покаянным чувством, которое развивается в этой песни канона, она читается только по вторникам седмиц Великого поста и в заупокойных канонах суббот Мясопустной и Троицкой^[14]. Третья песнь канона, ее ирмос, содержит в своей основе молитву святой Анны, матери пророка Самуила, благодарящей Бога о рождении сына (см.: 1 Цар. 2, 1–10). Ирмос четвертой песни написан на слова пророка Аввакума, предвозвестившего воплощение Сына Божия (см.: Авв. 3). Пятая песнь канона берет свою основу в словах пророка Исаии, заключающих пророчество о пришествии Мессии (см.: Ис. 26, 9–20). Шестая песнь воспоминает образ пророка Ионы, пребывавшего во чреве китове (см.: Иона 2, 3–11). Седьмая и восьмая песни написаны по образцу славословия, которое воспели три отрока иудейских в пещи Вавилонской, будучи спасены от огня (см.: Дан. 3, 26–56, 57–88). Наконец, девятая песнь заключает в себе величание Пресвятой Девы Марии, именно слова, произнесенные Ею при встрече с праведною Елисаветою: Величит душа Моя Господа… (см.: Лк. 1, 46–56).

Каноны каждого дня седмицы составляют одну из основных частей богослужения; они поются и читаются на утрени, которая, в свою очередь, является одной из главных составных частей всенощного бдения.

Молящимся известны в основном ирмосы праздничных канонов, исполняемые по напеву различных гласов Октоиха и создающие главную окраску двунадесятых праздников. Согласно уставу Православной Церкви пение праздничных ирмосов канонов во многих случаях задолго предваряет празднуемое церковное событие: этим верующие подготавливаются к достойной встрече праздника. Так, каждому православному христианину известно, что ирмосы канона на Рождество Христово, начинающиеся радостным Христос раждается, поются уже на утрени праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы, и пение их на всех праздничных утренях в продолжение более месяца держит душу верующего в ожидании великого праздника «малой Пасхи» – Рождества Христова.

На отдании этого праздника Православная Церковь с поистине материнской любовью утешает своих чад, невольно скорбящих об уходящей радости Рождества Христова, тем, что в вечер того же дня на утрени праздника Обрезания Господня и святителя Василия Великого начинает пение крещенских ирмосов: Глубины открыл есть дно… И звуки этих песнопений, исполненных торжественности и одновременно мудрости и некоторой суровости, сразу определяют направление молитвы находящегося в храме и совершающего свое очередное приношение Содетелю всяческих.

Сладостные, полные тонкой печали, но одновременно и утешения ирмосы Сретения Господня поются по Уставу в первое воскресенье, как только отдастся праздник Богоявления, или в праздник святого, имеющего в Уставе красный знак. Сушу глубородительную землю… – эти начальные слова первого Сретенского ирмоса содержат в себе глубокое раздумье о череде минующих дней и готовят к встрече Великого поста… То же следует сказать и об ирмосах канона на Воздвижение Животворящего Креста Господня: они вступают в круг богослужения за полтора месяца до самого праздника и начинают исполняться уже на утрени Происхождения честных древ Животворящего Креста Господня (1 августа).

Необходимо указать, что все перечисленные ирмосы, составляющие основную окраску православного богослужения и знаменующие собою круг церковного года, принадлежат перу преподобного Космы Маиумского. Таким образом, дух святителя Космы все время присутствует за церковной службой.

Отсюда становится понятным, как значительно место канонов и наипаче их ирмосов в структуре богослужения Православной Церкви; поистине они являются, как говорит А. П. Голубцов, не только шнуром, линейкой для постановки отдельного богослужения дня, но и уставом, образцом службы в размерах всего богослужебного года.

Приходится выразить сожаление, что чтение тропарей канонов (то есть частей, последующих за ирмосами) не всегда внимательно воспринимается молящимися, почему глубокие и назидательные мысли, заключенные в каждой из песней канона, не всегда доходят до сознания членов Церкви. А, между прочим, по Уставу полагается многократное повторение тропарей в дни двунадесятых праздников с тем, чтобы сокровища мыслей и молитв святых песнописцев, создавших канон, были усвоены всеми молящимися. Подобное чтение сохраняется в отправлении уставного монастырского богослужения; оно обогащает и радостотворит души присутствующих за церковной молитвой.

Основной задачей настоящего очерка является посильное вхождение в дух писаний, оставленных нам святителем Космою, и известный анализ его глубоких, высокохудожественных произведений. Это вхождение в дух творений преподобного Космы Маиумского и их разбор представляются нам вполне своевременными, поскольку мы можем констатировать глубокую тягу современного человечества к истокам творчества далеких, давно минувших эпох. Человек нашего времени обнаруживает в этих забытых, казалось бы, изжитых материалах радостную и крепкую основу бытия. Так случилось в наши дни, например, с «открытием» древней, византийского стиля иконы, то же происходит и в других областях творчества.

Приступая к разбору канонов преподобного Космы Маиумского, целесообразно дать вначале их общую оценку с тем, чтобы позднее остановиться на ряде вопросов, встающих по мере изучения и вживания в творчество великого гимнографа Православия.

Медоточные каноны Преподобного

Каноны преподобного Космы почти безошибочно и сразу узнаются по особой присущей им возвышенности и сладости изображаемого. Здесь и мерная фраза, ее неторопливость, ее большая музыкальность, и, что самое основное, изображение той милости Божией, того промышления, которые имеет Господь о душе человеческой.

Истлевша преступлением, – начинает преподобный Косма свой первый тропарь канона на Рождество Христово (ирмос которого – Христос раждается…), – по Божию образу бывшаго, всего тления суща, лучшия отпадша Божественныя жизни, паки обновляет Мудрый Содетель, яко прославися^[15].

Сколько здесь смотрения и мудрости, какое глубокое понимание падения человека и какое радостное (и сладостное!) уверение в том, что мудрый Содетель, Создатель наш, опять, паки обновляет нас. И сам размер стиха, который в славянском переводе сохраняет все особенности греческого текста, успокаивает, утешает душу человека, пришедшего в храм прославить одно из величайших таинств нашей веры – Рождество Христово от Пречистой Девы.

Здесь все важно: и значимость разбираемого события, и его святоотеческая трактовка, и мерность фразы, и ее звучность, и ее утешительность, сладость, умиляющая душу.

Как не возрадоваться, не возвыситься духом, когда в том же каноне на Рождество Христово далее слышим: Иже духновения причащся лучшаго Адам перстный, и к тлению поползся женскою лестию, Христа от Жены видя, вопиет: Иже мене ради по мне быв, свят еси, Господи^[16].

Здесь вся радость, спасительность и непостижимость Богочеловечества Христова, и потому преподобный Косма продолжает эту мысль в следующем тропаре канона: Сообразен бренному умалению растворением, Христе, быв, и причастием плоти горшия подав Божественнаго естества, землен быв, и пребыв Бог, и возвысивый рог наш, свят еси, Господи^[17].

Основное здесь – возвышение рога, достоинства человека через вочеловечение Христово, через подаяние – благодаря этому вочеловечению – Божественного естества нам, земным и бренным.

Об этой величайшей радости и одном из основных догматов нашей веры преподобный Косма говорит спокойно, мерным и тихим языком, находит образы сильные, вкладывает их в нас, уверяет нас в великой и непостижимой к нам любви Божией и закрепляет, утверждает, что рог наш, достоинство наше возвышено, возвращено к своему начальному истоку.

Нам недостанет места ссылаться на все каноны преподобного Космы в направлении только что изложенном – оценки его произведений со стороны их поэтической и музыкальной ценности; каждый из его канонов имеет эти достоинства, причем применительно к тому событию, которое воспевается Преподобным песнописцем.

Может быть, в данном разделе стоит остановиться только на одном из тропарей канона на Сретение Господне, в котором преподобный Косма, проникая в состояние души святого Симеона Богоприимца, от его лица произносит песнь Богу, запечатленную насколько глубиною исповедания святого старца, настолько и непревзойденною поэтичностью.

Воздал еси мне, вопияше Симеон, – говорится во втором тропаре 9-й песни канона, – спасения Твоего, Христе, радование; восприими Твоего служителя, сению претружденнаго, новыя благодати священнопроповедника тайнаго, во хвалении величающа^[18].

Большое внутреннее удовлетворение испытывает верующий человек, повторяющий в храме вслед за чтецом эти наполненные смыслом новозаветной Церкви слова, обладающие к тому же успокаивающим душу и утешающим ее размером. Воздал еси мне, вопияше Симеон, спасения Твоего, Христе, радование.

Е. И. Ловягин, комментируя указанный канон, говорит также, что во всем каноне песнописец «преимущественно останавливается на лице… праведного старца, прозванного Богоприимцем, которого вдохновенная речь сделала принесение в храм столь высоким и знаменательным в земной жизни нашего Господа».

Природа в творениях Маиумского святителя

Пытаясь дальше проникнуть в дух канонов преподобного Космы Маиумского, нельзя пройти мимо тех образов природы Божией, которые святой песнописец привлекает к отдельным изображениям тайны нашего исповедания.

Яко на руно во чрево Девы сшел еси дождь, Христе, и яко капли на землю каплющия^[19],– говорит преподобный Косма в каноне на Рождество Христово. Огнем Божества невещественным, в плоть вещественну одеявся, Иорданскою облагается водою^[20],– свидетельствует о Христе Преподобный песнописец в каноне на Крещение Господне.

Из Службы этого же праздника нам известна стихира на литии, относимая к имени Космы монаха, в которой мы узнаем тот же образ, данный с еще большею силою. Одеваяйся светом яко ризою, нас ради по нам быти сподобился есть, – восклицает Преподобный, – во струи одевается днесь Иорданския, не Сам сих ко очищению требуя; но нам Собою устрояяй порождение^[21]. Здесь наряду с великим таинством нашей веры дается и очень сильный, запоминающийся зрительный образ: Тот, Который одевается во свет, как в ризу, ради нас, нашего рождения в новую жизнь, одевается во струи Иорданские, Сам не требуя очищения этими струями…

Даже пение одного этого гимна дает возможность воспринять весь праздник Богоявления во всей его силе и спасительности, потому что, как и заканчивается приведенная стихира, О, чудесе! Без огня изваряет и назидает без сокрушения, и спасает в Него просвещаемыя, Христос Бог и Спас душ наших. Мы рождены и готовы к будущему блаженству, мы спасены без сокрушения и применения огня…

Преподобный Косма любит образ воды и тихих капель, чтобы проникнуть в таинство изображаемого образа. Подобно тому как в каноне на Рождество Христово упоминались капли, на землю каплющия, и канон на Сретение Господне Преподобный начинает зримым образом облаков, источающих воду. Да каплют воду облацы, – пишет он в первом тропаре 1-й песни этого канона, – солнце бо на облаце легце носимо настало есть, на нетленную руку, Христос в Церкви, яко Младенец^[22].

Младенчеству Христа в этом каноне Преподобный посвящает многие свои строки, особенно подробно излагая его в тропарях 3-й песни.

А образы природы опять владеют творчеством преподобного Космы, и в этом напевном и умилительном каноне Сретения Господня снова появляются параллели с явлениями видимого мира.

Разумом простертая небеса, веселитеся, и радуйся, земле, – восклицает Песнописец. Почему же приводится это воззвание к природе преподобным Космою? – Потому, что из Пребожественных бо недр хитрец прошед Христос, Материю Девою Богу Отцу приносится Младенец, Иже прежде всех^[23].

Образ света берется преподобным Космою и в каноне на Преображение Господне: Глаголы животныя другом Христос, и о Божественнем наказуя Царствии, рече: во Мне Отца познайте, светом яко облистая неприступным^[24].

Образ света будет углубляться далее: Силою язык облечетеся, друзи ученицы, чудни же будете в богатстве их, яко славы наполнитеся, яко явлюся светлее солнца, облистая в радости поющих^[25]. Еще дальше тот же образ относится уже к ученикам Христовым: Светоносныя же наполнишася Божественныя зари, в радости пояху^[26].

И так почти каждый тропарь этого канона (и даже отдельные ирмосы) содержит этот прообраз света, в котором печатлеется незримый образ осияния людей силою Христовою.

Тя Присносущное Сияние, во Отечестей славе, ученицы яко видевше возсиявша, Христе, Тебе вопияху: во свете Твоем пути наша направи^[27].

Наконец, в своем одном из наиболее замечательных канонов – на Неделю ваий – Преподобный песнописец приводит многократно различные образы природы Божией, чтобы найти должное выражение восторга своей верующей души перед Грядущим на осляти.

Это и источники бездны в ирмосе 1-й песни канона, это и горы, уподобляемые жестокосердию язычников, это и все холмы и деревья в последующих песнях, это небо и земля, измеренная дланию, это, наконец, вайя и ветви в руках детей еврейских. И все сие – со сладкопением.

Явишася источницы бездны, влаги непричастны, и открышася моря волнующася основания бурею^[28],– слышим мы слова ирмоса, начинающего праздничный канон Входа Господня во Иерусалим. О Тебе же Израиль… радуется, и горы, языцы противообразнии каменосердечнии, от Лица Твоего возвеселишася^[29].