– Этот школьный год… он последний, когда тебе не нужно брать на себя ответственность, – пробормотала я.
– Это мой последний шанс побыть свободным, – тихо согласился он.
Я записала его имя в ежедневнике. И даже сама не заметила этого! Меня бросило в жар, и я тут же полезла в пенал за корректором. Я уже хотела замазать его имя, как вдруг замерла над первой же буквой. Медленно отложив тюбик в сторону, я стала мягко водить пальцем по бумаге. По кончикам пальцев пробежали мурашки. Это плохой знак. Я не первый день задавалась вопросом, что же в этом такого. В конце концов, это ведь все еще… он. Но я не могла отрицать, что в нем что-то изменилось. При виде его уже давно во мне не вспыхивает гнев и недоверие, а вспыхивает что-то другое. Нечто теплое и волнующее.
Внезапно выражение его лица изменилось – веки были полуопущены, брови расслаблены, а уголок рта слегка приподнят. Взгляд выражал приблизительно «мне на все плевать», и выглядел он при этом так высокомерно, что так и хотелось его тряхнуть.
– Да брось. С каких это пор ты уходишь с вечеринки раньше четырех утра? – обиженно спросил Сирил.
– С тех пор, как появился человек, которого мне надо отвезти домой, – ответил Джеймс и твердо посмотрел в глаза другу. Вот она, эта стена непреодолимой заносчивости.
У меня действительно не было ни малейшего представления, что я здесь делаю. Не говоря о том, что я чувствовала себя не в своей тарелке, в отличие от Джеймса. Его прикосновения, его взгляды, его шепот – если бы я не знала о наших взаимоотношениях, то могла бы подумать, что он со мной флиртует.
Я окаменела, вспомнив о той ночи: учащенное дыхание Рэна, беспокойные руки на моем теле. При мысли об этом бросило в жар. С одной стороны, от жгучего стыда, с другой, оттого, что я действительно испытывала наслаждение. Только то, как это происходило, смущало меня до сих пор.
Почему она спросила? Никто не спрашивал меня о таком – потому что никого не интересует, что со мной. И даже если бы кого-то и интересовало, то большинство из них не осмелились бы задать подобный вопрос – кто-то от страха, а кто-то из уважения.
Мне нельзя было придавать значение словам, я это знала точно. Я не могла их правильно оценить – сомневаюсь, что вообще кто-нибудь мог. И все-таки в этот момент что-то было в его взгляде, что-то честное и раскаивающееся, от чего у меня на мгновение замерло дыхание.
– Все было хорошо. Пока… не появились родители. – Он откашлялся. – Мне будет очень жаль, если мы теперь вдруг сделаем вид, будто не знаем друг друга. Ты больше не невидимка. И я не хочу изображать, что не замечаю тебя. Честно…