В книге о власти без определения власти не обойтись – равно как и без причины, которая побудила автора взяться за эту старую как мир, но в каком-то смысле самую сложную для понимания тему.
Власть диктовала образ действий и порождала соперничество с тех самых пор, как возникло общество. Аристотель считал власть, богатство и дружбу тремя составляющими счастья. Практически все философы согласны с тем, что человеку свойственно добиваться власти на личном уровне, а правители стремятся укрепить и расширить сферу своего влияния. В XVI веке Никколо Макиавелли в трактате “Государь”, посвященном искусству управления государством, писал о том, что приобретение территорий и политический контроль “поистине… дело естественное и обычное: и тех, кто учитывает свои возможности, все одобрят или же никто не осудит[2]”{19}. Английский философ XVII века Томас Гоббс в “Левиафане”, классическом трактате о природе человека и общества, заходит еще дальше: “.на первое место я ставлю как общую склонность всего человеческого рода вечное и беспрестанное желание все большей и большей власти, желание, прекращающееся лишь со смертью[3]”{20}. Два с половиной столетия спустя, в 1885 году, Фридрих Ницше скажет устами героя “Так говорил Заратустра”: “Везде, где находил я живое, находил я и волю к власти; и даже в воле служащего находил я волю быть господином[4]”{21}.
Это вовсе не означает, что все человеческие устремления сводятся исключительно к жажде власти. Разумеется, любовь, секс, вера и прочие потребности и чувства играют немаловажную роль в жизни человека. Но погоня за властью служила и служит побудительной причиной. Власть формирует общественную структуру, помогает управлять взаимоотношениями как между людьми, так и между членами общества и между государствами. Власть пронизывает все сферы, в которых существует борьба, соперничество или организация: международную политику, войны, внутреннюю политику, бизнес, научные исследования, религию, социальные действия, такие как благотворительность и гражданская активность, социальные и культурные связи всех видов. Даже в нашей личной и семейной жизни власть играет не последнюю роль, равно как и в речи, и даже во снах. Последние две сферы мы затрагивать не будем, но это вовсе не значит, что для них не характерны тенденции, которые я стараюсь объяснить.
Подойдем к вопросу с практической точки зрения. Наша цель – понять, что нужно для того, чтобы обрести, сохранить и утратить власть. Следовательно, необходимо рабочее определение – например, такое: “Власть – это способность направлять настоящие или будущие действия других групп людей и отдельных лиц или препятствовать им”. Иными словами, власть – то, что позволяет нам влиять на поведение других людей, в результате чего они совершают действия, которые в противном случае не совершили бы.
Такой практический взгляд на власть не является ни новым, ни спорным. Несмотря на то, что власть – тема сложная, большинство определений, которыми пользуются социологи, похожи на приведенное выше. Так, мой подход перекликается с изложенным в классическом труде политолога Роберта Даля “Концепция власти” (написан в 1957 году), на который часто ссылаются. По словам Даля, “А обладает властью над Б в той степени, в которой может заставить Б сделать то, что в противном случае тот бы не сделал”. Разные способы применения власти и различные ее выражения, такие как влияние, убеждение, принуждение и авторитет – о них будет сказано в следующей главе, – существуют в этом контексте: одна сторона может (или не может) заставить другую поступать определенным образом{22}.
Но даже если власть – тот побудительный мотив, который движет каждым из нас, как утверждают философы, как сила действия она все же относительна. Чтобы измерить власть, недостаточно обычных показателей, например, чья армия больше, казна богаче, население многочисленнее или ресурсы обильнее. Власть не является неизменной, ее невозможно измерить количественно, поскольку в жизни влияние того или иного лица или организации меняется от случая к случаю. Поскольку власть, дающая возможность управлять, требует взаимодействия или обмена между двумя и более сторонами: слугой и господином, правителем и гражданином, начальником и подчиненным, родителем и ребенком, учителем и учеником – или сложной комбинацией лиц, партий, армий, компаний, институций, даже наций. И с каждой новой ситуацией меняется и способность игроков направлять действия других или препятствовать им – иными словами, их власть. Чем меньше меняются игроки и их характеристики, тем стабильнее становится распределение власти. Но когда количество, отличительные черты, мотивы, способности и характеристики игроков меняются, изменяется и соотношение сил.
И это не абстрактное утверждение. Я настаиваю на том, что власть выполняет социальную функцию. Ее задача не в том, чтобы усилить господство или создать победителей и побежденных: она упорядочивает сообщества (как малые, так и большие), рыночные отношения и весь мир. И Гоббс объяснил это очень хорошо. Поскольку человеку свойственно стремление к власти, писал Гоббс, люди по природе своей агрессивны и склонны к соперничеству. И если власть не обуздает и не направит эти их склонности, они будут воевать до последнего. Но если люди подчиняются “общей власти”, они могут направить усилия на создание общества, а не на его уничтожение. “…Пока люди живут без общей власти, держащей всех их в страхе, они находятся в том состоянии, которое называется войной, – писал Гоббс, – и именно в состоянии войны всех против всех[5]”{23}.
Разрушение преград на пути к власти открывает дорогу новым игрокам вроде тех, что изменили мир шахмат и, как мы подробно разберем в следующих главах, продолжают трансформировать другие важные сферы конкуренции.
Эти новые игроки и есть микровласть, о которой мы упоминали ранее. Это власть нового типа: не та масштабная, сокрушительная, зачастую подавляющая власть крупных экспертных организаций, но сила противодействия, проистекающая из способности противостоять большим игрокам и ограничивать их возможности.
Власть эта обусловлена не только нововведениями и инициативностью, но и расширенным спектром таких методов воздействия, как вето, проволочки, диверсии и помехи. Классические тактики повстанцев в условиях военного времени теперь с успехом применяются во многих сферах деятельности. А это значит, что они открывают новые перспективы не только прогрессивным новаторам, но и экстремистам, сепаратистам и прочим людям, чьи намерения сложно назвать благими. Этих игроков, как уже ясно, с каждым днем становится все больше, что вызывает серьезные опасения по поводу того, что произойдет, если упадок власти будут по-прежнему игнорировать, не принимая никаких мер.
Мы все знаем, что чрезмерная концентрация власти наносит вред обществу, в том числе и в тех сферах, которые изначально ориентированы на то, чтобы делать добро: вспомните хотя бы скандалы, сотрясавшие католическую церковь. А что происходит, если власть полностью рассредоточивается или находится в упадке? Философы знают ответ: воцаряется хаос и анархия. Война всех против всех, о которой писал Гоббс, это антитеза социального благополучия. Если власть приходит в упадок, возникает риск именно такого развития событий. В мире, где игроки обладают достаточной властью, чтобы блокировать начинания других, и при этом ни у кого нет возможности осуществить собственный план действий, решения либо не принимаются вовсе, либо принимаются слишком поздно или в таком ограниченном виде, что оказываются неэффективными. Без предсказуемости и стабильности, обусловленных общепризнанными правилами и авторитетами, даже самым беззаботным художникам, композиторам, писателям и поэтам не удастся жить полной жизнью: так, без защиты интеллектуальной собственности они не смогут существовать исключительно за счет творчества. Знания и опыт, которые политические партии, корпорации, церкви, вооруженные силы и культурные организации накапливали десятилетиями, окажутся под угрозой исчезновения. И чем менее надежной будет власть, тем больше наша жизнь будет подчинена краткосрочным стремлениям и опасениям, тем меньше мы сможем планировать будущее.
Совокупность подобных рисков может привести к отчуждению. Влиятельные общественные институты так прочно вошли в нашу жизнь, а барьеры, окружавшие власть, традиционно были так высоки, что мы привыкли строить свою жизнь (решать, что делать, с чем мириться, а с чем нет), руководствуясь параметрами, заданными этими институтами. И в случае отхода от прежних норм упадок власти окажется разрушительным.
Нам жизненно необходимо понять природу и последствия упадка власти, равно как и принять необходимые меры. И хоть вышеупомянутых рисков для воцарения полной анархии недостаточно, они уже влияют на нашу способность справляться со многими серьезными задачами, которые ставит перед нами современность: от изменения климата до распространения ядерного оружия, экономических кризисов, истощения природных ресурсов, пандемий, неискоренимой нищеты “беднейшего миллиарда”, терроризма, торговли людьми, киберпреступности и прочего. Мир сталкивается с целым рядом сложных проблем, для решения которых требуется участие самых разных сторон и игроков. Однако упадок власти также стимулирует развитие: он открыл путь новым предприятиям и компаниям по всему миру, дал слово новым лидерам, создал новые возможности. Но с точки зрения стабильности его последствия чреваты опасностью. Можно ли приветствовать новые мнения, инновации и инициативы, не переживая при этом разрушительный кризис, который стремительно сводит на нет результаты этого прогресса? Понять сущность упадка власти – значит сделать первый шаг к тому, чтобы найти свой путь в новом мире.
Будильник звенит без пятнадцати семь, на полчаса раньше обычного: начальник настоял, чтобы вы непременно были на совещании, хотя вы уверены, что оно совершенно бессмысленно. Вы бы, конечно, поспорили, но на следующей неделе состоится ежегодная оценка результатов вашей работы, а рисковать повышением не хочется. По радио рекламируют новый Toyota Prius: “Самый экономичный расход бензина среди всех автомобилей в Америке”. Вам до смерти надоело каждую неделю тратить кучу денег на бензин. У ваших соседей Джонсов Prius, почему бы и вам не купить такой же? Но не хватает на первый взнос. За завтраком вы замечаете, что дочка несмотря на то, что на прошлой неделе вы разрешили ей слушать музыку в наушниках при единственном условии: если она вместо шоколадных шариков будет есть мюсли, сидит за столом в наушниках и ест… шоколадные шарики. Вы спорите с женой, чья очередь отпрашиваться пораньше с работы и забирать дочь из школы. Победа остается за вами. Но вас мучит совесть, и чтобы как-то сгладить неловкость, вы соглашаетесь выгулять собаку. Выходите на улицу. Льет дождь. А собака уперлась, и сдвинуть ее с места совершенно невозможно.
Каждый день мы принимаем множество решений, как важных, так и незначительных, выступая в роли граждан, сотрудников, потребителей, инвесторов, членов семьи. При этом нам приходится постоянно помнить о масштабах и пределах собственной власти. Какие бы задачи перед нами ни стояли: получить повышение или прибавку к зарплате, заставить избранного чиновника проголосовать за законопроект, который мы поддерживаем, сделать свою работу так, а не иначе, распланировать отпуск с супругом или уговорить ребенка питаться правильно, – мы каждый раз, сознательно или нет, проверяем пределы собственной власти, то есть способности заставить других поступать так, как нужно нам. Нас раздражает, когда кто-то другой, будь то начальство, правительство, полиция, банк или поставщик телефонных услуг, пытается диктовать нам условия, вынуждает поступать определенным образом или чего-либо не делать. И все-таки мы часто ищем власти, хотя порой и смущаемся этого.
Иногда власть применяют настолько сурово и бесцеремонно, что это запоминается надолго. Несмотря на то, что Саддама Хусейна и Муаммара Каддафи уже нет в живых, их жертвы наверняка до сих пор вздрагивают при упоминании их имен – впрочем, те же чувства испытывают все жертвы жестоких преступлений, даже если виновных давным-давно поймали. Мы ощущаем власть, и неважно, прошлую или нынешнюю, даже если ею пользовались умело или просто продемонстрировали силу.
Однако степень, в которой власть влияет на нашу повседневную жизнь и образ мыслей, определить трудно. За исключением случаев применения грубой силы, когда нас принуждают к чему-либо с помощью наручников, штрафов, понижения в должности, унижения, побоев и любых других наказаний, власть для нас – скорее эмоциональное давление, нежели физическое насилие. И поскольку с проявлениями власти мы сталкиваемся всю жизнь, мы, как правило, не задумываемся о ней, не анализируем, где она сосредоточивается, как функционирует, как далеко простираются ее пределы и как ее можно ограничить.
О проекте
О подписке