Подземный город

Несмотря на ужесточение режима на предприятии, Комин все так же продолжал выпускать Веру Талпаеву на поверхность – по мелким поручениям или на поиски новых жертв. В конце 1995 года он снова попросил привести еще одну рабыню. Но в тот раз, выйдя из бункера, Вера назад не вернулась. Почему она не сделала этого раньше – из-за панической боязни Комина, потому что смирилась с новым способом существования или поскольку сама была частично заинтересована в работе предприятия, получая с этого какой-никакой доход, – до сих пор не совсем понятно. И даже если эти причины существовали, нет полной ясности, почему она все же пошла на столь отчаянный шаг. Комин явно переживал, что она не вернется, но не настолько, чтобы бросить все силы на поиски Веры. Скорее всего, он был уверен, что она даже не пойдет в милицию. Вместо этого он стал искать новую рабыню сам. На вокзале ему приглянулась Татьяна Назимова, бездомная девушка 27 лет. Самое печальное, что она страдала от серьезных психических отклонений: другие невольницы говорили, что у нее был интеллект 5-летнего ребенка. Так что Комину было очень удобно завлечь ее в свой бункер. Работать она, правда, не могла – и рабовладелец сделал девушку просто своей любовницей. Назвав при этом Оксаной, потому что Татьян в бункере и так было слишком много.

Бизнес тем временем набирает обороты. К халатам и белью вскоре добавились новые товары: Комин приказывал женщинам шить рясы, тканые иконы и даже большое полотно с гербом России. Его он даже собирался продать милиции или местной администрации, но там отказали из-за нехватки бюджета.

Так, в рабских условиях, проходит очередной год. А в 1997-м Комин снова идет на убийство. Зимой он совершенно случайно сталкивается на улице со сбежавшей Верой Талпаевой – уверяет, что не держит обиды, и просит вернуться, предлагая баснословные деньги. Непонятно почему, но она верит и соглашается. Причем в бункер приходит не одна, а с очередной жертвой – 22-летней Ириной Ганюшкиной. Девушка в таком же отчаянном положении – пыталась раскрутить собственное дело, но заняла денег и вернуть не смогла. Для нее Комин (в рассказах Талпаевой, естественно) предстал чуть ли не единственным выходом из ситуации. По уже отработанной схеме рабовладелец опоил ее водкой со снотворным и заточил в бункере.

Самое страшное, что Ганюшкина оказалась в подземелье, прекрасно зная одного из своих тюремщиков – Александра Михеева.

Ирина Ганюшкина, пленница Комина:

«В одном дворе мы бегали, в общем, практически каждый день играли там все дети. Когда я его там увидела, я просто его узнала, и он меня узнал. Я первым делом решила обратиться к нему, пока у меня есть возможность, пока Комин там распоряжается, так, как бы, помоги мне, Саш, родители в долгу не останутся, деньги там найдут, все возможное и невозможное. Он: “Я его боюсь, и мне нужны деньги на лечение”, дочь у него больная. Вот он мне так сказал» (QR-код 3)^[5].

QR-код 3

Ганюшкина шила не очень хорошо, зато умела рисовать. Поэтому Комин заставил ее оформлять помещение. До этого стены подвала были обклеены картинками с обнаженными женщинами и вырезками из разных журналов очень странного содержания – в основном из культового издания 90-х годов «Голос Вселенной» (QR-код 4)^[6]. Издавал это все Юрий Петухов, выпускник Московского электротехнического института, идеолог разных философских концепций, одно другого страннее. Как раз по его замыслу журнал служил «печатным органом высшего разума мироздания». Соответственно, издание исправно просвещало население по вопросам пришельцев, НЛО, глобальных заговоров и психотропного оружия.

QR-код 4

Судя по всему, оттуда же Комин черпал некоторые мысли и для своей философии. К тому моменту у него сложилась полноценная идеология: сделать из своего бункера не просто швейный кооператив, но и настоящий подземный город рабов, в центре которого царит и властвует Александр Комин. Десятки, если не сотни женщин рожают ему новых узников. И этот город представлялся ему как идеальный новый мир для тех, кому больше нет места в старом мире, – для маргиналов, бездомных, асоциальных личностей… Для всех, на кого он охотился все это время.

Александр Михеев, подельник Комина:

«Потом он уже начал говорить такой бред: “Подземный город сделаю, рабы будут копать, будет огромное количество людей. И мои дети будут. Когда я умру, я сделаю себе гроб со стеклянным окошечком, и будут они приходить и смотреть на меня. Я выкачаю воздух из гроба, и буду всегда целым. И рядом посажу как символ яблоню”»^[7].

В целом, звучит довольно логично для человека, черпавшего вдохновение из журнала, где печатали об опытах с психическим оружием большой мощности и о превращении людей в нелюдей. Но хватит об этом.

Вскоре после этих событий Комин совершает третье убийство. Его новой целью стала Вера Талпаева, которую он все же не простил за бегство и которой решил отомстить (либо же просто избавиться от опасной свидетельницы). К очередной казни он подходит с еще большей жестокостью, чем раньше, но все равно как будто боится запачкать руки и принуждает к пыткам других женщин.

Ирина Ганюшкина, пленница Комина:

«Предварительно он решил выпытать у нее, как, чем она занималась на свободе, не рассказала ли про это все. В общем, пытку устроил. Там стол был, где они кроили, большой такой, длинный. С одной стороны привязал к столу, и под ногти совали иголки. Когда ее решил убить, он это решил сделать с помощью шприца, антифризом. И задействовать всех нас. И спрашивал еще, кто умеет делать уколы внутривенно. Я сразу сказала: “Я не умею”. Козикова, видимо, умела – вызвалась. “Хорошо, Ирин, ты нальешь в стакан из бутылки, чтобы я задействована была”. Куда мне деваться? Хорошо. У меня не получилось, я все это разлила. Пытались ей вколоть это в вену, но не попадали, тыкали, тыкали. Вера сама сказала: “Девчонки, не мучайте, дайте я выпью это”»^[8].

Вера Талпаева умирала на протяжении 15 часов. После этого Комин с Михеевым сбросили ее тело в реку Вятку, только весной ее обнаружат рыбаки.

Следующее убийство не заставило себя ждать – очередной жертвой вскоре стала одна из последних пленниц, молодая Татьяна Назимова, которую Комин называл Оксаной. Ее состояние ухудшилось (позже выяснилось, что у Назимовой был лейкоз), и рабовладельца злило, что девушка не только не работает, но и не удовлетворяет его потребностей. В какой-то момент он даже думал ее отпустить, но вскоре передумал.

Ирина Ганюшкина, пленница Комина:

«Он сначала согласился: “Да, я ее провожу на поезд на вокзал, пусть едет, она сколько лет мотается по вокзалам”. Потом он ее спрашивает: “Оксана, хорошо, ты хочешь туда?” Она говорит: “Александр Николаевич, куда?” Она даже не понимала, где она находится. Она все думала, в каком-то кружке занимается. “Куда, Александр Николаевич?” – “А туда, на улицу”. Она говорит: “Хочу”. – “Ну, ты вышла, к тебе подойдут, спросят, а где ты была, Оксана, столько времени?” – “А я скажу, что я в кружке занималась у Александра Николаевича” – “А у какого?” – “А у Комина”. Она сказала его фамилию. Это была ее ошибка»^[9].

Несколько дней Комин морил девушку голодом, а затем заставил выпить антифриз. Причем тело оставил недалеко от самого места преступления, практически на выезде из гаражного кооператива. Сначала даже хотел отвезти ее в морг на санках – пошутить таким образом, мол, «клиент сам пришел». Но испугался случайного прохожего и бросил тело. Удивительно, но вскоре труп девушки обнаружат – и снова не станут ничего расследовать.

Ничто человеческое

Несмотря на два крайне жестоких убийства за короткий промежуток времени, суровые требования к работницам и адские условия содержания наряду с пытками и издевательствами, жизнь в бункере в ближайшее время преображается. Причина проста – Комин влюбляется. В самую юную из своих узниц, Ирину Ганюшкину. Бабочки в животе у маньяка отражаются на всех. В какой-то момент рабовладелец даже устраивает праздничный ужин на 8 марта.

Ирина Ганюшкина, пленница Комина:

«Решил поздравить. Принес фрукты, мясо – печенку, по-моему, принес, чтобы что-то такое вкусное приготовить. Ну как, праздник есть праздник. Бутылку вина принес. В общем, получилось типа нормально, такая жизненная обстановка»^[10].

По показаниям узниц, во время праздничного ужина начинаются танцы. Татьяна Козикова приглашает Комина и в какой-то момент, разгоряченная вином и атмосферой общего взаимопонимания, подхватывает своего мучителя на руки. Читатель уже надеется, что развязка близка – ведь сейчас маньяк пьян, слаб и уязвим. И пленницам ничего не стоит избавиться от него, оглушить, да даже просто запереть – и обрести свободу. Но этого не происходит. Козикова самозабвенно танцует со своим мучителем на руках. Уже потом, когда история бункера осталась в прошлом, в газетах блуждали слухи, что несчастная Татьяна еще долго ходила к Комину на могилу, приносила ему цветы и детские игрушки. Можно только попытаться с ужасом представить, как сильно было сломлено их сознание годами заточения и издевательств.

И все же праздничный вечер заканчивается. Пленницы окончательно понимают, что Комин неравнодушен к Ганюшкиной. И при всем сложном отношении к своему мучителю женщины все же вспоминают о том, что у них еще есть возможность обрести свободу. Тогда они предлагают Ганюшкиной ответить Комину взаимностью, хотя бы сымитировать любовь, чтобы этим воспользоваться, освободиться самой, а затем, быть может, и спасти всех остальных. Ирина понимает, что другого выхода у нее нет. И начинает играть роль безумно влюбленной. Девушка читает ему стихи, маньяк слушает и тихо плачет.

Искренне поверив в чувства Ирины, Комин признается, что хочет от нее детей. Причем обязательно чтобы ребенок родился именно здесь, в бункере. Вероятно, это должно было стать началом его подземной утопии, о которой мы упоминали раньше, – где рабы рожают новых рабов и всем есть место вокруг великого отца-основателя. Но Ганюшкиной удалось отговорить его от этой безумной идеи.

Ирина Ганюшкина, пленница Комина:

«Я была против. Начала уговаривать, что это нереально: в таких условиях рожать ребенка и, во-первых, выносить ребенка – это нереально. Во-вторых, я все время напряжена психически, это невозможно. Я сама не понимаю, как он поддался на это вот. И он меня решил забрать наверх, к себе в квартиру»^[11]

Конец ознакомительного фрагмента.