Иногда он находил на таких свалках церковные книги. Некоторые были напечатаны старым грузинским шрифтом хуцури, внешне напоминающим армянский алфавит. Годердзи выучил этот шрифт и стал читать молитвы по молитвослову, найденному на свалке.

* * *

Отношения с матерью становились все более напряженными. Вскоре после того как отпраздновали его двенадцатый день рождения, она потребовала, чтобы он выбросил иконы и церковные книги. Тогда он перестал пускать ее в свою комнату и теперь разборки происходили внизу нередко в присутствии отчима и старшей сестры.

Однажды, услышав от сына в очередной раз, что он не может жить по-другому, она поднялась в его комнату, схватила Евангелие, лежавшее на столе, и решительным шагом вышла на двор. Мальчик буквально повис у нее на руке, предчувствуя беду.

Во дворе дома стоял туалет с двумя дырками в полу, куда время от времени насыпали опилки, чтобы запах не был таким сильным. Мать распахнула дверь туалета и швырнула туда Евангелие. Она целилась в одну из дырок, но мальчику удалось в последний момент так толкнуть ее под руку, что книга угодила в ящик с опилками.

– Оно погубило тебе жизнь! – кричала она.

Мальчик дождался, пока она вернется в дом, достал Евангелие, очистил от опилок и вернулся к себе в комнату. Когда сестра Эмма заглянула к нему, он сидел на стуле, прижимая Евангелие к сердцу, и горько плакал. Она поняла, что лучше его сейчас не трогать.

К ужину он не вышел.

Ночью, когда все уснули, мальчик тихо собрался, положил в холщовую походную сумку Евангелие, молитвослов и распятие. А еще икону, на которой был изображен человек, очень похожий на того, который когда-то продал ему за семьдесят рублей книгу о Христе. Эту маленькую деревянную икону святого Николая, обугленную с правой стороны, он нашел на развалинах одного из храмов.

* * *

Была холодная звездная осенняя ночь. Сначала он шел очень быстро, потом замедлил шаг.

Он шел всю ночь и весь следующий день, нигде не останавливаясь и ни на что не оглядываясь. Под вечер пришел во Мцхету – церковную столицу Грузии. Этот город он хорошо знал, так как несколько раз ходил туда пешком.

Самтаврб – древний монастырь, расположенный в центре города, – уже не действовал, большинство монахинь разогнали. Но на правах смотрительницы храма и уборщиц здесь доживали игумения и две монахини. В храме по воскресениям и праздникам совершались службы.

Годердзи постучался в ворота. Сначала долго никто не открывал, потом вышла пожилая женщина в черном платье и черном платке. Она с опаской посмотрела по сторонам, впустила мальчика внутрь, спросила:

– Ты голодный?

Годердзи был очень голоден и съел все, что она предложила: тарелку фасолевого супа, кусочек сыра сулугуни, полбуханки хлеба. Игумения внимательно смотрела на него. Поначалу он сильно дрожал, потом от еды согрелся, под конец ужина глаза у него стали слипаться. Но оставлять несовершеннолетнего в монастыре на ночь она не решилась. За монахинями внимательно наблюдали, жили они здесь на птичьих правах, любая ошибка могла привести к их выселению из старых стен обители, а то и к аресту.

Когда мальчик поел, она дала ему буханку хлеба с собой и тридцать рублей. И выпроводила за ворота.

После прошлой бессонной ночи и долгой дороги ему так хотелось спать, что он лег возле ограды монастыря, отойдя на несколько метров от ворот. Положил под голову сумку и мгновенно уснул.

Проснулся рано утром. Было очень холодно, его колотила дрожь. Когда поднялся и потянулся за сумкой, увидел, что вокруг нее обвилась большая змея. Значит, он так и спал головой на змее, но она его не тронула. Он подумал, что, наверно, его спас святой Николай.

Когда мальчик взял сумку, змея медленно развернулась и уползла.

Чтобы согреться, он пошел быстрым шагом. На пустынных улицах Мцхеты сначала никого не было, потом стали появляться одинокие городские жители. Вышли с метлами дворники.

Утром монастырский храм открыли. Старенький священник совершал службу. Прихожан не было, две монахини пели на клиросе.

Вечером Годердзи снова стоял на службе. Когда она кончилась, одна из монахинь подошла к нему и сказала:

– Пойми, сынок, если ты будешь часто сюда приходить, тебя заметят. Будут нам говорить: «Что это вы несовершеннолетних на службу пускаете?» – и закроют наш храм. Ты лучше пойди в Светицхове́ли, там прихожан побольше, да и спрятаться есть где.

Он отправился в Светицхове́ли. Этот величественный храм возвышается над всем городом. Здесь, по преданию, под спудом погребен хитон Господень. Тот самый, о котором в Евангелии от Иоанна говорится: «Воины же, когда распяли Иисуса, взяли одежды Его и разделили на четыре части, каждому воину по части, и хитон; хитон же был не сшитый, а весь тканый сверху. Итак сказали друг другу: не станем раздирать его, а бросим о нем жребий, чей будет».

Храм был закрыт, и Годердзи присел у порога. Уже смеркалось, вокруг не было ни души. Он почитал Евангелие, пока хватало света, а потом заснул, свернувшись калачиком. Когда совсем стемнело, снова стало очень холодно.

В середине ночи он почувствовал, что кто-то стоит возле него. Приоткрыл глаза и различил очертания большой собаки. Она тяжело дышала и смотрела на него в упор. Потом подошла и легла рядом с ним. За ней подошли еще две собаки и тоже улеглись рядом. Ему стало теплее.

Проснулся он рано утром оттого, что собаки вдруг вскочили, а одна залаяла. Ко входу в собор приближался старик в длинной черной одежде и вязаной шерстяной шапочке на голове. Мальчик почтительно встал.

– Сынок, ты здесь спал? Почему не позвал?

Он обнял мальчика за плечи, посмотрел ему в глаза и повел в дом. По дороге он причитал:

– Я провел ночь в теплой постели, а ребенок ночевал на холодных камнях. Боже, Боже! Как я отвечу на Страшном суде?

Это был настоятель собора архимандрит Алипий. Он растопил печку, усадил возле нее мальчика, потом вскипятил чай, достал хлеб и инжирное варенье. Годердзи с аппетитом поел. Отец Алипий расспрашивал его, кто он, откуда, почему ночевал на улице. Он рассказал всю свою историю. Старый священник слушал, и иногда большие глаза его увлажнялись слезами.

Годердзи провел у него три дня. По утрам помогал священнику на службе, раздувал кадило, зажигал лампады. А по вечерам они разговаривали. Мальчик поведал старому архимандриту о своем желании стать монахом, и тот ответил, что это благое желание, но только его будет трудно осуществить. Ведь все монастыри закрыты. А если где и доживают монахи, то на положении церковных сторожей. Сам он здесь живет как настоятель собора, но долго ли это продлится?

Через три дня отец Алипий сказал ему, что больше оставаться здесь нельзя. Посоветовал пойти в Шио-Мгвимский монастырь: может быть, там, подальше от людского взора, найдется для него местечко. Сказал, что нужно обратиться там к отцу Михаилу, и даже написал ему записку. На прощание дал Годердзи тулупчик одного из старых монахов: он оказался великоват для мальчика, зато в нем было тепло.

* * *

В Шио-Мгвиме Годердзи отправился вечером. Дошел до села Дзегви, пересек мост через реку Мтквари. Дальше надо было подниматься вверх по узкой лесной тропе. Когда стемнело, услышал вой волков. Стало страшно. Мальчик залез на большое дерево, примостился на ветке. Долго прислушивался, потом, наконец, задремал. Вой то приближался, то удалялся. Иногда сквозь сон ему казалось, что волки совсем рядом.

Утром он подошел к стенам монастыря, расположенного на нескольких уступах большого горного склона. Все было закрыто, на стук никто не открывал. Только днем появился смотритель, высокий человек с черными, как смоль, волосами. Он взглянул на маленького паломника с недоумением: давно уже сюда не приходили подростки.

– Я пришел к отцу Михаилу, – сказал Годердзи.

Это еще более удивило смотрителя.

– К отцу Михаилу? Но он вчера уехал.

– А когда вернется?

– Не знаю, вернется ли, – ответил смотритель.

За чаем в монастырской сторожке он рассказал, что в последние месяцы отец Михаил жил здесь один. Служил по воскресеньям, но прихожан не было. Вчера вечером за ним приехала машина. Двое незнакомых людей посадили его в нее и увезли. Он даже не успел попрощаться.

– Могу я у вас остановиться? – спросил мальчик.

– Не больше трех дней, – ответил смотритель.

Он отвел ему маленькую комнату в бывшем братском корпусе. Здесь стояла железная кровать без белья, стол, стул, керосиновая лампа.

За эти три дня Годердзи узнал, кто такой Шио-Мгвимский. Жил он в шестом веке, родом был из Сирии, а пришел в Грузию вместе со своим учителем святым Иоанном Зедазнийским, в числе его двенадцати учеников. Сначала все они жили вместе в Зедазе́ни – монастыре, основанном святым Иоанном. А потом разошлись по всей Грузии и основали каждый по монастырю. Преподобный Шио пришел сюда. В лучшие времена тут проживало до двух тысяч иноков, все склоны окрестных гор были усеяны кельями. Но после революции монастырь закрыли. Отец Михаил числился тут смотрителем памятника архитектуры.

Годердзи хотелось жить в монастыре, среди монахов. Через три дня он распрощался с гостеприимным смотрителем и отправился дальше. Теперь путь его лежал в Зедазени – обитель, откуда началась в Грузии монашеская жизнь. Там, по словам смотрителя, еще должно остаться несколько монахов.

В селении Сагурамо он заночевал сидя, прислонившись к стене местного храма. Благодаря тулупчику было уже не так холодно, только руки и ноги сильно замерзали под утро. Спозаранку начал подъем к монастырю и пришел до восхода солнца. С вершины холма, на котором стоял монастырь, открывался вид на монастырь Джвари, стоящий на слиянии рек Арагвы и Мтквари.

В Зедазени в это время жило несколько престарелых монахов и один архимандрит лет пятидесяти. Они тепло приняли мальчика и позволили ему пожить в обители, опять же, три дня. Но так как видели, что уходить он не хочет, то соорудили ему в лесу некое подобие шалаша и гамак из лиан. Там он мог ночевать, а рано утром приходил на службу.

Монахи жили в монастыре нелегально. Днем, когда в монастырь могли приехать экскурсанты, монахи исчезали. Поздно вечером ворота закрывались, и монахи приходили в храм, чтобы совершить повечерие. А рано утром служили утреню и в некоторые дни Литургию. К восходу солнца никаких следов их присутствия не оставалось, и только сторож встречал и провожал немногочисленных экскурсантов.

Через две недели после того, как Годердзи поселился в лесу, выпал снег. Стало совсем холодно. Монахи сказали мальчику, чтобы он шел в Бета́нию: там живут два старца, которые наверняка его примут.

«Сколько еще я буду так ходить?» – думал Годердзи, спускаясь по склону горы.

Ему хотелось найти такого наставника, который, подобно Иоанну Зедазнийскому принял бы его в число учеников и открыл бы ему тайны монашеской жизни. Неужели ни одной такой общины не осталось во всей Грузии?

* * *

Путь от Зедазени до Бетании занял несколько дней. Сначала пришлось вернуться в Мцхету потом дойти до Тбилиси.

Город изменился за время его недолгого отсутствия. Он был весь обклеен плакатами, на которых изображалась женщина, одетая в красное, с грозным лицом и поднятой вверх левой рукой. В правой она держала текст с названием «Военная присяга», а надпись гласила: «Родина-Мать зовет!» Еще на одном плакате был изображен мужчина, тоже весь в красном, указывающий пальцем на зрителя. На плакате было написано: «Ты записался добровольцем?»

Годердзи знал, что еще в июне началась война, но до пригорода Тбилиси, где он жил, она дошла не сразу. Фронт был далеко, только время от времени уходили на войну жители города. Одним из первых ушел добровольцем дядя Гиви. Потом начали уходить другие мужчины. В семье говорили, что и Мишико могут забрать через год.

На одной из улиц Тбилиси мальчика остановил милиционер, принявший его за беспризорника:

– Куда идешь? – спросил он строго.

Годердзи ответил, что идет домой.

– Адрес.

Годердзи назвал точный адрес.

– Кто твои родители?

Он назвал имена отчима и матери, упомянул о брате и сестре. Сомнений, что он не беспризорник, не должно было остаться.

– А что у тебя в сумке?

– Учебники.

– Покажи.

Мальчик начал развязывать сумку, а сам лихорадочно думал, как сделать, чтобы милиционер не отнял Евангелие. Можно попытаться от него убежать, но тот наверняка догонит. Продолжая развязывать узел, Годердзи мысленно горячо взмолился святителю Николаю. И тут же раздался громкий сигнал. Резко затормозила патрульная машина. Милиционера окликнули, он подошел к ней и начал с кем-то разговаривать через открытое стекло. Мальчик постоял несколько секунд, потом тихо свернул в переулок, а там помчался со всех ног. Никто за ним не гнался.

Домой Годердзи не пошел, а отправился прямиком в Бетанию. Идти надо было сначала до Самадло́, оттуда по горной дороге через лес. Дорога шла поверх хребта, обрывы возникали то с одной, то с другой стороны. Снег в этих местах еще не выпал.

В какой-то момент дорога стала узкой и более крутой, и мальчик подумал, не сбился ли с пути. В Бетанию он ходил до того один раз, маршрут помнил смутно.

Лес стал совсем густым, а дорога превратилась в тропинку. И вдруг из тени вековых деревьев он вышел на вершину откуда открылась панорама горной долины. Склоны гор были сплошь покрыты золотыми и багряными деревьями. Краски осени ярко оживали под вечерними солнечными лучами, пробивавшимися из-за облаков. Внизу, в самой глубине долины, текла узкая горная речка. А на одном из склонов виднелся конусообразный купол древнего храма. За одним хребтом высился другой, более высокий: там уже снеговые шапки покрывали горные вершины.

Пока Годердзи ходил по монастырям, он видел много красивых пейзажей, но такого, от которого бы дух захватывало, нигде не видел. Он присел передохнуть. Какой-то нездешний, неземной покой царствовал во всем окружающем пространстве.

Судя по тому что купол был уже виден, идти оставалось недолго. Но так как мальчик шел много часов без перерыва, сил у него осталось совсем мало. Он сидел, прислонившись к камню, созерцал божественный пейзаж и готовился к последнему отрезку пути, тихо и непрерывно произнося про себя молитву.

Солнце, между тем, зашло за край горного хребта. Быстро начало темнеть, надо было спешить. Годердзи стал спускаться по склону в сторону храма и скоро потерял дорогу. Чем ниже он спускался, тем гуще становился лес, превращаясь местами в непроходимый бурелом. Он понял, что надо вернуться, чтобы окончательно не сбиться с пути.

Заночевать пришлось на горной седловине, откуда он видел монастырь. Когда он снова на нее выбрался, было уже совсем темно. Потом взошла луна и озарила окружающее пространство серебряным светом. Горы теперь казались совсем черными. Мальчик уснул на узкой площадке возле большого камня, и ничто не тревожило его детский сон.

Ночью было холодно, но он спал, не просыпаясь. Лишь утром, когда первые солнечные лучи ярко осветили его, он проснулся, почувствовав себя свежим и бодрым.

Оглянувшись по сторонам и снова увидев вдалеке купол монастыря, он мысленно наметил дорогу и отправился в путь. Сначала надо было спуститься к реке. Она оказалась не такой узкой, какой виделась с горной седловины: бурный поток с шумом несся среди каменных порогов. Мальчик зачерпнул рукой ледяную воду и сделал несколько глотков. Потом этой же водой умыл лицо.

Теперь, наконец, можно предстать перед бетанскими старцами.

Он помнил, что они молятся по утрам, и надеялся успеть к службе. Но, когда вошел на монастырский двор, никого не было. Оба храма оказались закрыты, и мальчик постучался в двери церковного дома.

Ему открыл отец Иоанн.

– А-а, Годердзи! – сказал он ласково, сразу вспомнив мальчика, который приходил два года назад и спрашивал, как можно стать монахом.

Годердзи обрадовался, что старец помнит его. Старец благословил его широким крестом, дал ему поцеловать руку, потом слегка приобнял за плечи. А тот вдруг припал к груди монаха и заплакал. Так долго он сюда шел и так долго ждал этой встречи, так соскучился по человеческому теплу и так мечтал остаться здесь, что чувства переполняли его сердце.

– Ну, что с тобой, иди присядь, – ласково говорил старец.

Он усадил мальчика за стол, дал ему успокоиться и принялся кипятить чай.

– Сейчас-сейчас, потрапезуем с тобой, – приговаривал он. – Устал ведь с дороги.

Мальчику было неудобно сидеть, пока старец суетится. Он быстро успокоился, вытер слезы и начал помогать ему. Тот заварил чай, достал хлеб и мед. Потом прочитал молитву, и они сели.

– Ну, поешь, – сказал старец.

Годердзи пил горячий чай, заедал его хлебом с медом, и никогда еще еда не казалась ему такой вкусной. От старца Иоанна исходила такая любовь, что ему казалось, будто это его родной отец.

* * *

Жизнь в монастыре подчинялась строгому распорядку. Вставали в середине ночи, шли в маленький храм и там читали полунощницу и утреню. Потом молились по четкам. Богослужение длилось часа три с половиной и заканчивалось с рассветом. Литургия совершалась два-три раза в неделю. На рассвете завтракали, потом монахи расходились на послушания, а монастырь оставляли на попечение сторожа. В течение дня монастырь выглядел как обыкновенный «объект культурного наследия», куда могли приехать пионеры или комсомольцы на экскурсию. Никакого монашеского присутствия в это время быть не должно: таков был молчаливый уговор с властями.

Под вечер, когда экскурсанты покидали обитель, монахи могли вернуться, но не раньше, чем стемнеет. Тогда они снова становились здесь хозяевами, читали в храме вечернее правило, потом ужинали и молились по кельям.