2

На втором видеоролике Брюно Жюж, министр экономики и финансов, с начала пятилетнего срока нынешнего президента занимавший еще и должность министра бюджета, стоял со связанными за спиной руками в саду средних размеров, разбитого, судя по всему, позади загородного дома. Окружающий холмистый пейзаж наводил на мысль о Нормандской Швейцарии, и весной там бы все утопало в зелени, но деревья стояли голые, так что, по всей вероятности, это была поздняя осень или ранняя зима. На министре были темные костюмные брюки и не по сезону легкая белая рубашка с короткими рукавами, без галстука, так что он весь покрылся гусиной кожей.

На следующем плане он предстал в длинной черной хламиде, увенчанной капиротом, тоже черным, придававшим ему облик кающегося грешника на Страстной неделе в Севилье; во времена инквизиции этот головной убор надевали и приговоренные к смерти в знак публичного унижения. Два человека в таком же наряде – с той лишь разницей, что в их капиротах виднелись прорези на уровне глаз, – схватили его под руки и потащили за собой.

В глубине сада они сорвали с министра колпак, и он несколько раз моргнул, привыкая к свету. Они стояли у подножия небольшого, заросшего травой пригорка, на вершине которого возвышалась гильотина. При виде этого сооружения на лице Брюно Жюжа не отразилось ни малейшего страха, разве что мимолетное недоумение.

Один из них, силой заставив министра встать на колени, положил его голову в выемку нижней половины хомута и привел в действие механизм блокировки, второй же в это время устанавливал тесак в тяжелый чугунный груз, предназначенный для стабилизации падения лезвия. При помощи веревки, пропущенной через шкив, они подтянули лезвие с грузом к верхней поперечной балке. Создавалось впечатление, что Брюно Жюжа постепенно охватывает бездонная печаль, но скорее печаль общего порядка.

Через пару секунд, в течение которых министр успел закрыть глаза и тут же открыть их, один из мужчин открыл клещевой захват. Нож обрушился за две-три секунды, одним махом отрубив голову, в корыто хлынула струя крови, а голова покатилась вниз по травянистому склону и замерла наконец прямо напротив камеры, на расстоянии нескольких сантиметров от объектива. В широко открытых глазах министра застыло неподдельное изумление.

Всплывающие окна с этим видео заполонили государственные информационные сайты, такие как www.impots.gouv.fr и www.servicepublic.fr. Брюно Жюж сначала поговорил со своим коллегой из МВД, а тот уже обратился в ГУВБ. После чего они проинформировали премьер-министра, и так дело дошло до президента. Без официального заявления прессе решили обойтись. До сих пор все попытки избавиться от этого видео не увенчались успехом – через несколько часов, а то и минут окно появлялось вновь с другого IP-адреса.

http://guillotine1889.free.fr/?p=536

– Слушай, – продолжал Фред, – мы смотрели это кино часами, увеличивая до максимума, особенно план с обезглавленным телом в тот момент, когда из сонной артерии брызнула кровь. По идее, при значительном увеличении должны возникать геометрические закономерности, искусственные микрофигуры – как правило, можно даже угадать алгоритм, которым воспользовался чувак. Только не в нашем случае – увеличивай сколько душе угодно, все по-прежнему хаотично и неровно, как будто это реальный материал. Меня это так заинтриговало, что я поговорил с Бустаманте, боссом Digital Commando.

– Они ведь ваши конкуренты.

– Да, конкуренты, если угодно, но мы в хороших отношениях, нам и раньше приходилось работать вместе над фильмами. У нас не совсем одинаковые ниши: мы лучше справляемся с воображаемой архитектурой, генерим виртуальные толпы и так далее. Но когда возникает необходимость в зверских спецэффектах, органических монстрах, увечьях и отрубании голов, они круче. Вот только Бустаманте был потрясен не меньше меня: он совершенно не мог понять, как вообще это можно сделать. Если бы нам пришлось давать показания под присягой и, конечно, если бы казнили не министра, а простого смертного, не исключено, что мы бы поклялись, что его обезглавили на самом деле…

Воцарилась мертвая тишина. Бастьен посмотрел в окно, снова окинув взглядом огромные параллелепипеды из стекла и стали. Строение, безусловно, впечатляющее, что и говорить, даже пугающее в ясный день; но ведь Суду высокой инстанции положено внушать ужас населению.

– Ну а третий ролик, ты сам его видел, – снова заговорил Фред, – это длинный план, снятый с рук в железнодорожных туннелях. Довольно гнетущий, желтый какой-то. Саундтрек – классический индастриал. Это, само собой, компьютерная графика, поскольку не существует ни путей десятиметровой ширины, ни моторных вагонов пятидесяти метров в высоту. Этот ролик здорово сделан, очень здорово, мы имеем дело с высококлассной компьютерной графикой, но, как сказать, он не так ошеломляет, как предыдущие, его и мы в Distorted изготовили бы недели за две, я думаю.

Бастьен взглянул на него:

– Что касается третьего сообщения, то меня тревожит не содержание, а масштаб распространения. На этот раз они атаковали не государственный сайт, а нацелились на Google и Facebook, а эти ребята отлично умеют защищаться. И что поразительно, так это напор и внезапность атаки. Я предполагаю, что их ботнет контролирует по меньшей мере сто миллионов компьютеров-зомби.

Фред аж подскочил; это казалось ему невозможным и не имело ничего общего с порядком величин, к которым они привыкли.

– Я знаю, – продолжал Бастьен, – но все изменилось, и в некотором смысле хакерам стало легче жить. Люди по привычке покупают компьютеры, но выходят в сеть в основном со смартфонов, а компьютер не выключают. В настоящий момент в мире сотни миллионов, может быть, миллиарды компов находятся в спящем состоянии, словно ждут не дождутся, чтобы в них запустили бот-программу.

– Увы, ничем не могу тебе помочь.

– Ты уже мне помог. У меня на семь вечера назначена встреча с Полем Резоном из Министерства экономики. Он работает в офисе министра, и я с ним общаюсь по этому делу; теперь я знаю, что ему сказать. Первое: мы имеем дело с кибератакой неизвестных лиц. Второе: они умеют создавать визуальные эффекты, которые лучшие специалисты в этой области считают невыполнимыми. Третье: они в состоянии задействовать неслыханные вычислительные мощности, превосходящие все, что мы видели ранее. Четвертое: их мотивы нам неизвестны.

Они снова помолчали.

– Что он из себя представляет, этот Резон? – спросил наконец Фред.

– Нормальный мужик. Серьезный, даже суровый, в общем, с ним не забалуешь, но говорит резонные вещи. Оказывается, в ГУВБ его хорошо знают, вернее, помнят его отца, Эдуара Резона. Он всю жизнь проработал в конторе, начав еще в бывшей Дирекции общей разведки, почти сорок лет назад. Его уважали; ему доводилось вести очень крупные дела, на самом высоком уровне, напрямую затрагивавшие безопасность государства… Одним словом, его сынок там в каком-то смысле не чужой. Он, конечно, энарх^[5] и инспектор финансов, короче, полный набор, но ему известна специфика нашей работы, и, надо думать, он ничего против нас не имеет.

3

Небо низкое, серое, непроницаемое. Кажется, что свет идет не сверху, а от укрывшей землю снежной мантии; но он неумолимо тускнеет, судя по всему, уже сумерки. Промерзшие кристаллики инея, ломкие ветви деревьев. Снежинки кружатся вокруг прохожих, а они идут себе, не видя друг друга, их лица суровеют, покрываются морщинами, в глазах пляшут безумные огоньки. Некоторые возвращаются домой, но, еще не попав к себе, понимают, что их близкие скоро умрут, а может, уже умерли. Поль осознает постепенно, что планета погибает от холода; поначалу это просто предположение, но мало-помалу оно перерастает в уверенность. Правительства больше нет, все то ли разбежались, то ли самоустранились, трудно сказать. Потом Поль оказывается в поезде, он решил ехать через Польшу, но во всех купе поселилась смерть, хотя стены обиты густым мехом. Тогда он понимает, что поездом никто не управляет, он сам мчится на всех парах по пустынной равнине. Температура продолжает падать: – 40°, – 50°, – 60°…

Поль проснулся от холода, сон закончился; было двадцать семь минут первого. В кабинетах министерства отопление всегда выключали в девять вечера, что и так уже считалось довольно поздним часом, в большинстве учреждений служащие уходят с работы гораздо раньше. Он, значит, задремал на диване в своем кабинете, вскоре после ухода парня из ГУВБ. Тот явно испугался, в первую очередь за себя, за свою дальнейшую судьбу, как будто Поль собирался пожаловаться его начальству, потребовать его отстранения, ну, или чего-то в этом роде; ни о чем таком он даже не помышлял. Все равно после третьего видео эта история вышла на мировой уровень. На сей раз мишенью стал непосредственно Google, крупнейшая в мире компания, работающая рука об руку с АНБ^[6]. Не исключено, что они проинформируют ГУВБ о первых результатах, но и то просто из вежливости, и еще в связи с тем, что необъяснимым образом все началось с французского министра; но поскольку следственные ресурсы американцев не идут ни в какое сравнение с возможностями французских коллег, они рано или поздно окончательно приберут дело к рукам. Применять какие-либо санкции к парню из ГУВБ было бы не только несправедливо, но и глупо: прошли времена его отца, когда опасности носили локальный характер, теперь они почти мгновенно становятся глобальными.

Пока что Поль проголодался. Он засобирался домой, а что еще остается, подумал он и вдруг понял, что дома шаром покати, что полка, отведенная ему в холодильнике, безнадежно пуста, да и само понятие “домой” свидетельствовало о его безрассудном оптимизме.

Именно раздельное пользование холодильником как нельзя лучше символизировало вырождение их супружеской жизни. Когда Поль, молодой сотрудник Бюджетного управления, познакомился с Прюданс, молодой сотрудницей Казначейского управления, что-то такое, несомненно, вспыхнуло между ними в самые первые минуты; ну хорошо, не в самые первые секунды, выражение любовь с первого взгляда в данном случае было бы преувеличением, но это “что-то” заняло всего несколько минут, уж точно меньше пяти, одним словом – чудное мгновение, в некотором смысле. Отец Прюданс был в юности фанатом Джона Леннона, из его текста, призналась она ему пару недель спустя, он, собственно, и почерпнул ее имя. Dear Prudence, конечно, далеко не лучшая песня “Битлз”, да и вообще Поль никогда не считал “Белый альбом” вершиной их творчества, впрочем, он так и не смог назвать Прюданс по имени и даже в самые нежные мгновения обращался к ней “дорогая”, иногда – “любимая”.

Она никогда не занималась готовкой, ни разу за всю их совместную жизнь, ей казалось, что это не вполне соответствует ее статусу. Она была энархом, как и Поль, инспектором финансов, как и Поль, и нельзя не согласиться, что инспекторша финансов у плиты выглядит как-то несуразно. Они сразу пришли к полнейшему согласию по поводу налога на добавленную стоимость, но оба настолько не умели приветливо улыбаться и легкомысленно трепаться о том о сем, одним словом, обольщать, что их идиллия оформилась, вероятно, благодаря как раз добавленной стоимости во время нескончаемых собраний, проводимых за полночь Управлением налогового законодательства, обычно в зале B87. Они мгновенно достигли сексуального взаимопонимания, редко, впрочем, доходя до экстаза, но ведь многие пары так высоко и не метят, поддержание какой-никакой сексуальной активности между постоянными партнерами – уже настоящий успех, хотя скорее исключение, чем правило, и хорошо осведомленные граждане (журналисты ведущих женских журналов, авторы реалистических романов) в большинстве своем подтверждают этот факт, да и то это касается, как правило, таких относительно пожилых людей, как Поль и Прюданс, медленно, но верно приближающихся к полтиннику, что же до молодых их современников, то сама идея полового акта между двумя автономными индивидами, пусть даже он продлится всего пару минут, представляется им теперь лишь старомодной и, прямо скажем, досадной фантазией.

А вот гастрономические разногласия между Прюданс и Полем не заставили себя ждать. Однако в первые годы Прюданс, движимая любовью или каким-то схожим чувством, обеспечивала своему сожителю питание, отвечающее его запросам, хотя последние в ее глазах отличались нестерпимым консерватизмом. Да, пусть она и не готовила, зато сама ходила за покупками, и предметом ее особой гордости являлись выисканные ею для Поля лучшие стейки, лучшие сыры и лучшие колбасные изделия. Тогда еще на полках общего холодильника мясные деликатесы смешивались в любовной сумятице с органическими фруктами, крупами и бобовыми, составлявшими ее личный рацион.

Веганский заскок, постигший Прюданс еще в 2015 году, в тот самый момент, когда слово “веган” только появилось в словаре “Малый Робер”, положил начало тотальной продовольственной войне между ними, одиннадцать лет спустя они все еще зализывали нанесенные ею раны, так что теперь их любовь вряд ли имела шансы уцелеть.

Первый удар, нанесенный Прюданс, был внезапным, мощным, решительным. По возвращении из Марракеша, куда он ездил с тогдашним министром на конгресс Африканского союза, Поль с удивлением обнаружил, что в холодильник, наряду с привычными овощами и фруктами, вторглось множество на редкость причудливых продуктов питания, тут соседствовали морские водоросли, ростки сои и бесконечные готовые блюда марки “Биозона” с тофу, булгуром, киноа, полбой и японской лапшой.

Все это он не воспринимал как что-то пусть даже отдаленно съедобное и не без некоторой язвительности поделился с ней своими соображениями (“жрешь всякое дерьмо” – вот что конкретно он сказал). Засим последовал краткий, но весьма драматический обмен репликами, в результате которого Полю и была выделена полка под его “жлобскую жрачку”, как выразилась Прюданс – оную жрачку ему теперь вменялось покупать самому, на свои кровные (они сохранили раздельные банковские счета, что является немаловажной деталью).

В течение первых недель Поль пару раз все же рыпнулся, но получил решительный отпор. Любой жалкий ломтик сен-нектера или запеченного паштета, сунутый им в гущу Прюдансовых тофу и киноа, через нескольких часов отправлялся ею на его полку, а то и прямиком в мусорное ведро.

Лет десять спустя все вроде утихло, внешне во всяком случае. Что касается еды, то Поль довольствовался своей полочкой, которую он, постепенно отказавшись от походов за всякими гастрономическими изысками, загружал на скорую руку, составляя сбалансированный в диетологическом смысле набор быстроразогреваемых готовых блюд из надежных сетевых магазинов.

Надо же что-то есть, мудро твердил он себе при виде тажина из птицы от “Монопри Гурмэ”, приобщаясь таким образом к некой форме мрачного эпикурейства. Птица была родом из “стран Евросоюза” – и на том спасибо, рассуждал он, бразильских цыплят не предлагать. Теперь все чаще и чаще его донимали во сне крошечные темнокожие и многорукие существа, суетливо сновавшие взад-вперед.

С самого начала семейного кризиса они спали в разных комнатах. С непривычки ночевать в одиночестве тяжело, холодно и страшно; но они давно миновали эту болезненную стадию и пришли к своего рода стандартному отчаянию.