6

Дельфин беспокоится. Уже некоторое время его одолевает ощущение, будто он должен что-то сделать, но что именно – понятия не имеет. А самое странное, что больше никто в стае ничего из ряда вон выходящего не заметил. Обычно, когда дельфин что-то чувствует, то же самое чувствуют остальные. Так уж у них заведено: плывешь, а вокруг пощелкивание, свист и обрывки мыслей товарищей по стае. Часто кажется, будто стая – это один большой дельфин: все прыгают одновременно, ныряют тоже вместе.

Но в этот раз с ним творится что-то необычное. Попытался рассказать другим, но никто не понял, о чем он, даже родная мать. Потому дельфин решил на некоторое время отделиться от стаи и сам разобраться, что означает странное ощущение.

Поначалу плыл вдоль Края – там, где Море становится шумным и светлым. Сверху раздаются пронзительные крики чаек, а на берег с шипением накатывает пена. Дельфин проскользнул через лес из водорослей. Ему нравится, как скользкие стебли щекочут бока. Потом послушал, как косяк лещей ищет морских червей на мелководье. Затем решил взглянуть на остров и выпрыгнул из Моря. Один взмах плавников – и дельфин Наверху. Звуки здесь громче, пронзительнее, а Солнце не зеленое, а желтое. Но что бы дельфин ни искал, на поверхности этого загадочного чего-то не оказалось.

Плюхнувшись обратно в Море, дельфин оставил позади шумный, суетливый Край и устремился в прекрасную Глубокую Синеву. Свет здесь мягкий и прохладный, а главное – тихо: на мелководье не слышно даже собственных пощелкиваний. Дельфин уловил, как причмокивают присоски на щупальцах осьминога. Хотел поймать, ведь осьминоги – его любимая добыча. Так весело выгонять их из нор! Но ощущение, будто надо что-то сделать, приклеилось, как рыба-прилипала, и никак не отпускает.

Чем глубже заплывает дельфин, тем холоднее и темнее становится Море. Он защелкал чаще, ловя звук, отражавшийся от подводных скал, покрытых кораллами. Кефаль в панике пустилась наутек, окуни заворчали, предупреждая друг друга о приближающемся хищнике. Но сегодня дельфину не до них. Он заплывал все глубже и глубже, щелкая все чаще и чаще, пока не достиг Черной Бездны. Вокруг не видно ни зги, зато по отражающимся звукам дельфин слышит и подводные горы, и долины, и движущихся в темноте незрячих существ. Здесь Море течет тяжело и медленно. Приятно отдохнуть на Глубине после шумной сутолоки Края. Но и тут дельфин не нашел того, что искал.

Поднимаясь обратно вверх, чтобы глотнуть воздуха, дельфин гадает, что делать дальше. Он всегда принимает решения быстро, хоть иногда и ошибается. Вот и теперь – не успел хвостом махнуть, а план уже готов. Сказав своим, что ненадолго отлучится, покинул стаю и смело ринулся прямо в открытое Море. Некоторое время ушло на то, чтобы освоиться: разобраться в какофонии непривычных звуков, попробовать на вкус незнакомые течения. Волны здесь поднимаются выше. Дельфину понравилось кататься на них вверх-вниз. Свист товарищей по стае постепенно затих вдали, но дельфин не испугался. Наоборот, ему не терпится посмотреть, что делается в открытом Море. Он самый молодой и любопытный в стае. Его всегда тянет на приключения.

А еще дельфин любит знакомиться с новыми существами, хотя многие из них совсем не приветливые. После нескольких неудачных попыток дельфин уяснил, что медузы жалятся, крабы щиплются, а играть с рыбой нечего и пытаться – все равно забудешься и ненароком проглотишь пару штук. Больше всего дельфину понравилась встреча с тюленем. Они тогда славно поиграли, но потом тюлень вспомнил, что он тюлень, и уплыл. Зато когда дельфин хотел подружиться с самкой из другой стаи, ничего хорошего из этой затеи не вышло. Та боднула его в живот и больно цапнула за нос.

Вдруг дельфин услышал, как на Краю плавает что-то большое, грузное. Сначала принял за кита, но когда подплыл поближе, понял – нет, тут что-то другое. Хвоста у этой штуки нет, и сделана она из дерева. Люди!

Дельфину нравятся люди. Хотя, конечно, существа причудливые. Дыхала нет, разговаривают ртом, плавать не умеют, только бестолково барахтаются на Краю. Дельфин их жалеет: бедолаги, живут Наверху, на сухой земле. Вот уж не позавидуешь.

Зато люди смелые. А еще умные – почти как дельфины. Но лучше всего, когда они спускают на воду эти свои плавучие деревья. Если плыть впереди, их посудины подталкивают воду прямо под тебя. Несешься вперед быстро-быстро, и даже утруждаться не надо. Почти то же самое, что кататься на китовой волне, вот только киты очень злятся, когда крутишься у них перед носом.

Он радостно заскользил по волнам перед плавучим деревом. Люди сбежались поглядеть на дельфина. Что-то кричат, машут плавниками. Дельфин не понимает их глухой, неразборчивой речи, но чувствует: люди рады его видеть и настроены дружелюбно.

Тут дельфин сообразил, что уплыл слишком далеко от стаи. Надо поворачивать обратно. Однако в этот момент почувствовал, что не все люди на плавучем дереве веселы и счастливы.

Дельфин ее не видит, она скрывается глубоко внутри. Но дельфин чувствует, что это девочка: уже не маленькая, почти взрослая. Она испугана и очень рассержена. Дельфину ее жаль. Он бы помог, но не знает как.

Издалека донесся едва различимый свист. Товарищи по стае зовут его по имени. Как не вовремя! Ему хочется остаться рядом с людьми. Он так и не нашел того, что искал, но всеми плавниками чувствует: это загадочное что-то связано с людьми, и оно его по-прежнему ждет. Но притяжение стаи сильнее.

Прощаясь, дельфин выпрыгнул из моря и махнул хвостом. Люди помахали плавниками и зачем-то оскалились.

Снова погрузившись в прекрасную Глубокую Синеву, дельфин поспешил обратно к сородичам.

7

Пирра услышала всплеск возле противоположного борта и представила дельфина, ныряющего в Море. То, что это дельфин, она знает точно: моряки приветствовали его криками. Но выйти на палубу и посмотреть самой нельзя. Ее не велено выпускать.

В трюме жарко, пахнет миндалем и рвотой. Груз навален со всех сторон так, что не пошевельнуться, а палуба покачивается возле самого носа.

От страха у Пирры перехватило дыхание. Девочка попыталась сделать вдох, но казалось, что воздуха слишком мало. Если корабль пойдет ко дну, она утонет. «Не думай об этом, – приказала себе Пирра. – Море спокойное. С чего бы нам тонуть?»

Стиснув в кулаке камень со своей личной печатью, девочка лежит и слушает, как хлопают паруса и скрипит оснастка. Они плывут уже целую вечность, и корабль мотает из стороны в сторону так, что Пирру мутит. Ее уже стошнило на тюк со льном. В темноте не разобрала на который. Вот бы на лучшие ткани матери! Поделом ей: не надо было запирать дочку в трюме.

До вчерашнего дня Пирра не видела Моря – и не увидела бы, будь воля Верховной жрицы. Когда Усерреф понес девочку на корабль, ей завязали глаза: это была часть наказания. Но перед тем как Пирру спустили в трюм, Усерреф нарушил запрет и снял повязку, чтобы девочка хоть одним глазком взглянула на Море.

С раннего детства Пирру окружали изображения Моря. Стены ее покоев украшала роспись: симметричные голубые волны, желтые зигзаги солнечных лучей, улыбающиеся дельфины, маленькие овальные рыбки, а по дну среди морских ежей и волнистых зеленых водорослей ползает глазастый осьминог.

Настоящее Море оказалось совсем не похоже на рисунки. Пирра вообразить не могла, что оно такое огромное и беспокойное.

Всю жизнь она слушала рассказы о том, что делается во внешнем мире, но ни разу там не бывала. Пирра выросла в Доме Богини, а это целый город на склоне холма: внутренние покои, дворы, склады, кухни, мастерские. Толпы народу снуют туда-сюда, будто пчелиный рой. Пирра даже прозвала Дом Богини каменным ульем. За пределы этого мирка ее не выпускали.

В покоях Пирры окна не было, только дверь, ведущая в сумрачный коридор. Но иногда девочке удавалось сбежать от рабов. Тогда она со всех ног неслась через Главный Двор и взлетала по лестнице на самый высокий балкон. Оттуда Пирра любовалась оливковыми рощами, виноградниками, ячменными полями, лесами и огромной двурогой горой, где живет Сотрясатель Земли.

«Потерпи, – говорила себе Пирра. – Вот исполнится тебе двенадцать, и только тебя здесь и видели. Умчишься на колеснице, будешь жить на Горе и заведешь собаку». Эти мысли помогали мириться с унылой жизнью. Яссассара пообещала: в двенадцать лет Пирра покинет Дом Богини. В ночь перед двенадцатым днем рождения девочке не давало уснуть радостное предвкушение.

А наутро Пирра узнала правду.

– Ты же обещала, что отпустишь! – кричала она в лицо матери.

– Ничего подобного, – холодно возразила Яссассара. – Я обещала, что ты покинешь Дом Богини. Так и будет. Сегодня ты отплываешь в Ликонию. Там ты выйдешь замуж.

Пирра бесновалась, кусалась, вопила, но в глубине души понимала, что все это ей не поможет. Воля Верховной жрицы Яссассары тверда, как гранит. Эта женщина правит Кефтиу семнадцать лет и готова пожертвовать чем угодно, лишь бы государство оставалось сильным, – даже родной дочерью.

В конце концов Пирра притихла. В мрачном молчании позволила женщинам нарядить себя в пурпурную тунику, расшитую золотом. А когда вошел Усерреф, даже не взглянула в его сторону. Раб, заменивший ей старшего брата, тоже предал ее. Участвовал в обмане.

– Прости, – тихо, почти шепотом произнес Усерреф. – Мне запретили рассказывать…

– Давно ты знаешь? – не глядя на него, спросила Пирра.

– С позапрошлого сезона урожая.

– Два года?

Усерреф молчал.

– Так вот зачем ты уговорил меня учить акийский язык, – с горечью проговорила Пирра. – «Старый ткач нас научит», «будет весело», «надо же как-то время скоротать»!

– Подумал, быстрее освоишься, если будешь знать тамошний язык.

– Радовалась скорой свободе, а ты молчал!

Нахмурившись, Усерреф разглаживал на коленях юбку.

– Должна же у человека быть мечта, – пробормотал он. – У всех есть мечты. Они нас поддерживают.

– Даже если эти мечты не сбудутся?

– Даже тогда.

Пирра холодно велела ему убираться прочь и только потом сообразила, что он говорил о себе. Десятилетним мальчиком Усеррефа похитили, увезли из родного Египта и продали в рабство. Он прослужил в Доме Богини тринадцать лет и все это время отчаянно тосковал по дому.

Пирра неловко попыталась расположиться поудобнее среди тюков. Перед отплытием Усерреф дал ей бурдюк. Девочка умылась, как могла, но запах и вкус рвоты никуда не делись.

В темноте Пирра постаралась разглядеть богатые дары для вождя Ликонии. Ее приданое. Кувшины высотой в человеческий рост, полные крепкого черного вина, тюки крашеных тканей, алебастровые сосуды с ароматными маслами, распространяющими по трюму запах миндаля, оловянная посуда. Пирра едва не задохнулась от гнева. Если подумать, она ведь тоже часть груза.

Мать все продумала, прежде чем наказать дочь за неповиновение. Пирра страдает от неудобств и унижения, но и только: никакого вреда ей не причинили. Яссассара распорядилась: в Ликонии высаживаться в стороне от прибрежных поселений и привести невесту в порядок, прежде чем та предстанет перед вождем.

Накануне отплытия Усерреф пытался успокоить Пирру.

– Меня тоже отправляют в Ликонию, – говорил он. – Будешь не одна.

Эти слова ее немного ободрили, и все же стоит подумать о будущем, и от страха становится нечем дышать.

Об Акии Пирра знает очень немногое. Эта земля лежит далеко к северу от Кефтиу, населяют ее воинственные дикари. Доверять им нельзя, они себе на уме. Ликония, южная часть Акии, – самая дикая из тамошних областей. Дома Богини там не возводят, а народом правят не жрицы, а вожди, живущие в крепостях. И Пирра тоже будет жить в крепости. Мать сказала, что отныне там ее дом, и крепость она покинет только в гробу.

Пирру снова охватила паника. Из одной каменной тюрьмы в другую!

– Выпустите меня! – закричала Пирра, молотя кулаками по доскам.

Никто не откликнулся.

«Ты не в трюме, – сказала себе Пирра. – Ты летаешь по небу вместе с соколом».

Зажмурившись, Пирра вспомнила тот момент, когда Усерреф снял повязку, и девочка застыла на палубе, жмурясь от яркого света. А потом впервые увидела Море. Белые голуби кружили над золотистым берегом, зеленые паруса развевались на фоне бескрайнего голубого неба.

Тогда Пирра и заметила сокола. Вытянув шею, разглядывала облака и тут услышала странный клич. Звук был такой, будто треснуло шелковое полотно. Что-то темное на секунду загородило Солнце, а потом стремительно ринулось вниз. Голуби метнулись в разные стороны, но враг оказался намного быстрее. Не успела Пирра и глазом моргнуть, а грозная птица уже нанесла удар. Описала изящную дугу, вышла из пике и полетела прочь с мертвым голубем в когтях.

– Кто это? – с почтением спросила Пирра.

Усерреф поклонился удаляющейся черной точке.

– Херу, – прошептал он на родном языке. – Да будет Он жить вечно.

– Он вылетел прямо из Солнца, – тоже понизила голос Пирра. – Где он живет?

– Нигде и везде. Там, где захочет. Это же сокол.

Жить, где захочешь… Свободно перелетать с места на место…

– Никогда не видела, чтобы птица так быстро летала, – сказала Пирра.

– И не увидишь. Соколы – самые быстрые существа на свете.

Свернувшись калачиком в темном трюме, Пирра погладила пальцами личную печать. На аметисте вырезана крошечная фигурка птицы. Раньше Пирра думала, что это воробей, но теперь поняла: нет, это сокол.

И вдруг Пирра вообразила, что она сама сокол. Вот она сидит на мачте корабля, а потом расправляет крылья и улетает прочь. У девочки даже дыхание перехватило. До сих пор Пирра о побеге не задумывалась. Да и зачем? Девочка верила обещанию матери и ждала, что скоро ее выпустят на свободу. Но что, если… Что, если она сумеет добыть желанную свободу сама? Пирра оживилась. Мысли закружились в голове бурным водоворотом.