Глава 2

На следующее утро Ксавьер нарочно задал быстрый темп – он хотел проверить Уинни, оценить ее, прежде чем принять решение, каким образом переделать этот захудалый городской мотель в шикарную гостиницу в корпорации Рамоса.

Дед заслужил всего самого лучшего.

В последние дни жизни Лоренцо признался Ксавьеру в том, что за прошедшие пятьдесят пять лет душа его стремилась сюда. Он с такой печальной улыбкой смотрел на Ксавьера, что тому хотелось завыть от жалости.

Он заставил внука дать ему слово не совершать его ошибок. И Ксавьер, прижав руку деда к сердцу, поклялся. Это обещание успокоило Лоренцо. А самому себе Ксавьер поклялся, что найдет способ отдать должное единственному человеку, по-настоящему его любившему.

Он не пожалеет никаких расходов. И не потерпит непокорных служащих.

Ксавьер велел Уинни быть у него в восемь утра, но она спокойно сказала, что это невозможно – она будет заниматься завтраками и освободится не раньше девяти часов, когда начнется смена у Тины.

Надо отдать ей должное – она пришла в конференц-зал ровно в девять. Поскольку он потребовал для себя завтрак в половине седьмого, то она, вероятно, была на ногах уже три с половиной часа. Но она вошла легкой походкой, свежая, бодрая, будто день у нее только что начался. Ксавьер почему-то почувствовал раздражение.

– Расскажите мне, почему вы лично занимаетесь завтраками, – без предисловия спросил он.

Она указала на стул:

– Я могу сесть? – Глаза у нее плясали. – Или я должна стоять перед начальником, и мне учинят допрос с пристрастием? – И, не дожидаясь приглашения, села напротив, скрестила ноги и положила руки на колени. – Доброе утро, Ксавьер. Надеюсь, вы хорошо спали?

Она не то что сидела слишком непринужденно, но и не была вся внимание, как большинство его подчиненных. И опять он не мог сказать, почему это его тоже раздражало.

Уинни словно угадала его настроение, и на ее гладком кремовом лбу появилась озабоченная складка.

– Не выспались из-за смены поясов?

– Нет. – Он смотрел прямо перед собой. – Я провел в Сиднее два дня до того, как поехал сюда. Вполне достаточно, чтобы привыкнуть.

Она поджала губы и помолчала, прежде чем снова заговорила:

– Вы ведь не начинали свою карьеру с основ гостиничного бизнеса?

– Мисс Стивенс, выбирайте выражения.

Вместо того чтобы побледнеть и вздрогнуть, она, кажется, улыбнулась. Он был готов поклясться, что уголки ее рта дрогнули.

– Будет проще, если я скажу вам, что мое второе имя Антония? Дело в том, что, когда я попадала в какую-нибудь неприятную историю, моя бабушка называла меня Уинни Антония Стивенс.

– У вас нисколько не испуганный вид.

– Поверьте – внутри я вся дрожу.

Ему ничего не оставалось, как улыбнуться… слегка. И раздражение у него куда-то пропало.

Уинни сложила вместе ладони и сказала:

– А теперь перейдем к завтракам: вы хотели об этом узнать.

Он выслушал ее объяснение. Гости, которым нужен завтрак, оставляют заказ в ящике на ресепшен до семи вечера накануне. Завтрак подается либо в гостиную мотеля, либо в их комнаты. Меню ограниченное, но вполне приемлемое. Ксавьеру показалось, что Уинни сама готовит.

Ксавьер взял на заметку сказать Рейесу, что если они хотят завтракать здесь, то должны заказывать еду своевременно.

– У вас есть помощница.

Это не было вопросом. Кто-то утром принес завтрак в его комнату, и это не была Уинни.

– У меня работает девушка, которая приходит на три-четыре часа утром, когда она мне нужна.

– Какая у нее квалификация?

Уинни непонимающе смотрела на него:

– А какая квалификация ей требуется? Она относит подносы в комнаты и моет посуду.

Теперь Уинни Антония Стивенс почему-то не выглядела непринужденно, скорее настороженно.

– Она трудолюбивая, ответственная и честная. Я считаю ее образцовой служащей.

– А вы?

– Образцовая ли я служащая? – Уинни откинулась на спинку стула. – Трудно сказать. Я управляю этим заведением последние семь лет. Я скорее вождь, чем простой индеец.

В глазах у нее заплясали огоньки, но Ксавьер не собирался идти на поводу ее шуток.

– Однако все же полагаю, что стала образцовым начальником.

– Я имел в виду следующее: вы трудолюбивы и честны?

Веселые искорки исчезли из глаз Уинни. Ксавьер до сего момента не замечал, что глаза у нее зеленые, но, возможно, это просто блики света, который в изобилии лился сквозь окна.

– Вы ставите под сомнение мои качества, мистер Рамос?

«Мистер Рамос». Звучит неприятно. Он отплатил следующим замечанием:

– Но вы ведь вынудили меня вас нанять.

Какого же все-таки цвета ее глаза? Необычного зеленого – не изумрудного или приглушенно-зеленого, как у листьев шалфея. Это был цвет, похожий на… жадеит.

– Вы поэтому рветесь в бой?

Ее откровенность попала в цель. Быть здесь – наконец-то! – в этом нелепом второсортном мотеле, с его смехотворной прелестью, чтобы сорвать корку с раны и дать волю гневу и ярости, которые кипели у него внутри с тех пор, как умер дед. А прямо сейчас он хотел разбить что-нибудь… или прибить кого-нибудь!

Но Уинни – пусть она и внучка той женщины – еще даже не родилась, когда Эгги использовала Лоренцо и заставила его страдать. Сердце у Ксавьера могло сколько угодно гореть негодованием, но, скорее всего, Уинни понятия не имела, что произошло пятьдесят лет назад. Не будет же он упрекать ее за это или считать виноватой? Было бы жестоко наказывать ее.

Ксавьер выпрямился. Не надо проявлять слабость. Уинни необходимо понять, что именно он сейчас главный. И чем скорее он донесет это до нее, тем лучше.

– Я намерен произвести здесь изменения.

– Разумеется. Здесь требуются изменения.

– Я не собираюсь воевать с вами. Но либо вы выполняете работу, на которую я вас нанял, либо прямо сейчас подаете заявление об увольнении.

Она вскинула голову, глаза смотрели холодно. Ксавьер уставился… на ее рот, на сексапильный изгиб нижней губы, и, чем дольше он не сводил с нее глаз, тем острее становилось желание, пронзившее его. Если он ее поцелует, то растопит ли лед в ее глазах?

– Да, сэр! – От ее окрика он очнулся.

Она покраснела и отвела глаза.

Он не хотел смущать Уинни – он хотел, чтобы она была готова выполнять любое его распоряжение. Не к чему вгонять ее в краску.

– У вас есть еще вопросы относительно завтраков?

– Я бы хотел устроить зал самообслуживания для завтраков.

– Это было бы замечательно, но у нас нет ни оборудования, ни персонала для этого.

– И тем не менее…

Он дал ей возможность проглотить его реплику. К концу дня, когда она поймет, что он намерен изменить здесь все, он ждет от нее заявления об уходе, как неподходящего для этих изменений сотрудника.

– В мотеле не подают ланчи и обеды?

– Нет. Ну… обычно не подают.

– Поясните.

– Мы подходим к нашим гостям индивидуально.

– И?..

– К примеру, я знаю, что Сандра Кларк душу продаст за котлеты из лосося, а любимое блюдо Годфри Трента – отбивные в сухарях.

Ксавьер не поверил своим ушам.

– Вы готовите их любимые блюда?

– Они платят за них бешеные деньги.

– Сколько?

Она сказала, и он покачал головой:

– Это ничто по сравнению с большинством цен в ресторанах гостиниц.

– Но намного выше, чем в тайском ресторане рядом или в закусочной на углу. Я получаю семьдесят процентов прибыли, а мотель получает благодарность гостей и их верность нашему заведению. Беспроигрышный вариант.

С финансовой точки зрения это имеет смысл, но в корпорации Рамоса так дела не ведутся!

– У вас здесь что? Гостевой дом? Уж точно не отель.

Уинни улыбнулась… своей особенной улыбкой.

– Точное определение. Мы – дом вне собственного дома. Вот почему наши гости постоянно к нам возвращаются. И еще потому, что в наших комнатах очень чисто.

– Ваши номера больше ничем не привлекают.

– Хм. Сурово. Допускаю, что «Дом Эгги» несколько обветшал. Но до сих пор не утратил своего очарования.

– Мотель захудалый. И очарование весьма сомнительное. – Ксавьер постучал пальцем по столу. – Я хочу осмотреть все здание. Сейчас.

– Комнаты три, восемь и двенадцать не освободятся до десяти, но остальной мотель в вашем распоряжении.

Он постарался следующие два часа погонять ее как следует, но она не отставала от него ни на шаг. Это обстоятельство не произвело на Ксавьера положительного впечатления, наоборот – чем больше он находился рядом с Уинни, тем сильнее укреплялся в решении с ней расстаться.

Увольнять ее он не станет – не унизится до этого, но будет счастлив принять от нее заявление об уходе. И он знает, как этого добиться.

Ксавьер повернулся к ней, прервав на полуслове, – они стояли в ванной одного из номеров, и она рассказывала о старой водопроводной системе в мотеле.

– Уинни, кажется, настал момент, чтобы вы узнали подлинную причину, по которой я купил «Дом Эгги».

– Прекрасно! – Она потерла ладони. – Наконец-то вы прекратите мои страдания.

У него губы вытянулись в струнку.

– Вы не похожи на страдалицу.

Уинни тряхнула головой, и ее пышные пряди волос запрыгали на плечах. Она лучезарно улыбнулась.

Dios, эта ее улыбка!

– Удовлетворите мое любопытство.

Сердце у него сильно забилось. Ясные зеленые глаза с живостью смотрели на него.

– У меня исключительно личный интерес.

– Личный? – удивилась Уинни.

Она снова потерла ладони, и… он мог думать лишь о том, каково ощутить ее руки на своем обнаженном теле. Ксавьера охватил жар, дыхание участилось. Он не помнил, когда в последний раз возникшее желание к женщине помешало его работе.

– О! Похоже на увлекательную историю. Я вся внимание.

– Эта история… – голос прозвучал намеренно сурово, – не для вашего развлечения.

– Нет, конечно. Простите. – Огонек в красивых зеленых глазах мгновенно погас.

Она ничем не заслужила от него выговора. Ее природная искрометность дразнила его. Он не хочет, чтобы она была такой приятной… такой привлекательной.

«Он не желает, чтобы она ему нравилась!»

– История, как вы изволили это назвать, отвратительна и не делает чести вашей бабушке!

Он стиснул зубы. Он не имеет права считать, что Уинни и ее бабушка одним миром мазаны. Если быть честным, то желания обидеть ее у него не было. Он просто хочет, чтобы она уволилась.

– История имеет отношение к Эгги?

«Расскажи ей эту историю, расскажи, что ты намерен сделать, а потом прими ее отставку. Пожелай ей всего хорошего, после чего тебе не придется никогда ее видеть».

Прежде чем он успел продолжить, она произнесла:

– Может, лучше поговорим в конференц-зале?

Он жестом указал, чтобы она вышла первой, но у входа в конференц-зал она пропустила его вперед и не села, пока он не пригласил ее. От ее неожиданной почтительности он заскрежетал зубами. Как бы не пришлось обращаться к дантисту, когда он вернется в Испанию!

Уинни повернулась к нему:

– Вы собирались объяснить, почему вы купили «Дом Эгги».

– Вам известно, что Эгги выиграла мотель в карты?

– Так вот в чем заключается правда? Я всегда думала, что эту историю бабушка рассказывала ради драматического эффекта.

– Это правда.

Если ей и было любопытно, то она ничем этого не выдала. Ксавьер проглотил горький привкус во рту.

– Мой дед Лоренцо Рамос был ее партнером в игре. А мотель принадлежал ему.

– А! – Уинни долго не сводила с него глаз. – Он был влюблен в Эгги?

У Ксавьера свело желудок.

– Почему вы это сказали?

– Когда снова будете в фойе, взгляните на портрет за стойкой ресепшена. Это Эгги в молодости. Она была очень красива… и своевольна. У нее было много поклонников.

Поклонников? Дед не был просто поклонником – он любил Эгги. А Эгги подогревала его любовь и завоевала его сердце обманным способом, а потом отбросила в сторону, словно любовь… ничто.

В полном одиночестве и отчаянии Лоренцо уступил давлению семьи и женился на самой что ни на есть холодной и равнодушной женщине, которую Ксавьер мог представить, – на его бабке.

Лоренцо совершил самую большую ошибку в жизни, а Эгги прожила жизнь с полученным нечестным способом состоянием. Где справедливость?

Гладкий лоб Уинни перерезали морщинки.

– И ваш дед все эти годы таил злобу? Из-за того, что она переиграла его в карты?

Уинни сложила руки на столе и так на него смотрела, что было ясно – она ему не верит.

– А может, он страдал оттого, что не покорил ее?

– Дед переживал потому, что ваша бабушка обманула его, играя с ним в карты. – Ксавьер вскочил с кресла и стал ходить по комнате. – Мотель все эти годы должен был находиться в «Рамос корпорейшн». – Он чуть не ткнул в Уинни пальцем. – Она манипулировала им, влюбила в себя, а затем… обманула!

Он продолжал мерить шагами комнату, а Уинни молчала. Тогда он повернулся к ней со словами:

– Вы ничего не хотите сказать?

Она повела плечом. Растерянной она не выглядела.

– Ваш дедушка рассказал вам все это?

– Да, умирая.

Уинни наморщила лоб:

– Ксавьер, когда умер ваш дед?

Он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул:

– Почти пять недель назад.

На секунду взгляд у нее смягчился.

– Сочувствую вашей потере.

– Спасибо.

Повисло молчание. Наконец Уинни произнесла:

– Значит… он попросил вас…

– Перед смертью он взял с меня обещание купить мотель.

У него есть монетка в одно пенни и карта, дама червей, которые отдал ему Лоренцо. Ксавьер поклялся вложить это в руку Эгги. Очевидно, Эгги поймет, что означают эти вещицы. У Ксавьера не было желания встречаться с женщиной, принесшей деду столько горя. Но он обещал.

«Уинни в этом не виновата».

Он снова сел и подавил вздох.

– Мне очень жаль, что именно я тот, кто открыл вам неприятную правду о вашей бабушке.

Ксавьер ожидал взрыва негодования, но она лишь отвела взгляд и уставилась на свои руки, сложенные на коленях.

– Вам нечего на это сказать?

– Хм… Поздравить вас? Вы ведь выиграли?

Он замер.

– Вашу дерзость я не оценил.

Она посмотрела на него, но в ее зеленых глазах он не увидел боли. А что он увидел? Жалость?

– Ради бога, Ксавьер. Вы ждете, чтобы я поверила в слова умирающего человека? Вы серьезно этого ждете?

Он молча запрокинул голову.

А она продолжала:

– И что потом? Война Монтекки и Капулетти? С ума сойти! Мне есть чем заняться. И вам тоже. Но вот чем вам не следует заниматься, так это мстить за то, что ваш дед оказался слишком инертен, чтобы при жизни решить свои проблемы.

– Слишком инертен!.. – Ксавьер не сдержался и заорал на нее, вскочил, едва не опрокинув стул. Боль от потери деда охватила его с новой силой. – Вы ничего не знаете о моем деде! Он был самым добрым, самым мягким из мужчин, и он не заслужил того, как с ним обошлась Эгги.

– А вы не замечали, что когда мужчина страдает от разбитого сердца, то это всегда вина женщины, а когда у женщины сердце разбито, то и в этом случае она виновата? – Уинни тоже вскочила и уперлась руками в бедра. – Хотите знать, что мне поведала печальная история о вашем деде? Да то, что он глупец, раз поставил на кон в карточной игре свой мотель! О чем он только думал?

Глупец? Ксавьер сжал кулаки – его охватила дрожь.

– Мне известно, что Лоренцо женился, и у него родились три сына. Не похоже что-то на разбитое сердце. Вы удивлены? Вы что, ожидали, что я не наведу справок о «Рамос корпорейшн»? Я знаю, что Лоренцо основал грандиозную гостиничную сеть.

Лоренцо с головой ушел в работу, потому что домой его не тянуло. Но Ксавьер не собирался рассказывать об этом Уинни.

– А это означает, что он мог бы выкупить «Дом Эгги» в любой момент, пока был жив… если ему это было так важно.

«Если?»

– Он был гордый человек!

– Если он действительно любил Эгги, но из гордости не стал ее добиваться, то… то разбитое сердце он заслужил.

– Вы такая же бессердечная, как и ваша бабушка!

Уинни прикрыла глаза и тяжело вздохнула.

– Я всего лишь указываю вам, что вы знаете только одну сторону истории. Могу вам сказать прямо сейчас, что Эгги любила мужское внимание и никогда не делала из этого секрета. И также могу сказать, положа руку на сердце, что она ни за что не стала бы мошенничать в делах чести. Но вы ее не знаете, и поэтому я не жду, чтобы вы мне поверили. То, что произошло между Эгги и Лоренцо, не имеет к нам с вами абсолютно никакого отношения – нас это не касается. И у меня нет никакого желания беспокоиться по этому поводу в дальнейшем.

Сердце у него жгло.

– Вы не любите свою бабушку?

– Наоборот – я ее обожаю.

– Неужели вам все равно то, что я собираюсь стереть любой след Эгги, вашей обожаемой бабушки, в этом мотеле?

Нахмурившись, она приблизилась к нему.

– Ксавьер, Эгги живет в сердцах всех тех, кто ее любит: в моем, в сердце моей матери… в сердце Лоренцо. А это, – она указала на конференц-зал, имея в виду весь мотель, – это будет лишь кучей старого кирпича, когда вы тут все разрушите.

У этой женщины нет ни капли сентиментальности! Но из-за нее он чувствует, что в чем-то виноват, словно он мальчишка, совершивший плохой поступок, который надо исправить.

Ксавьер вскинул голову с таким властным видом, что Уинни захотелось стукнуть его.

– Я могу принять ваше увольнение в любое время, мисс Стивенс.

– Что же вы не назвали меня Уинни Антония? Ведь полное имя имеет больший вес.

Он сердито посмотрел на нее, но не успел открыть рот, как она продолжила:

– Я не собираюсь увольняться. Я знаю, что в мотеле грядут изменения. Это не предмет спора – некоторые изменения назрели уже давно. Что касается истории с нашими дедушкой и бабушкой, то, как я и говорила, я не намерена этим заниматься.

Ксавьер испепелил ее гневным взглядом, но в дверях в этот момент появилась Эйприл.

Уинни встала и извинилась.

– Надеюсь, что это важно, – пробормотала она себе под нос.

Эйприл зашептала Уинни на ухо. Повернувшись к Ксавьеру, Уинни коротко заявила:

– Простите, но мне совершенно необходимо срочно уйти.

– Неужели нельзя?..

– Нет, никак нельзя.

Времени на спор не было. Уинни быстро шла по коридору к комнате под номером двенадцать. Не обращая внимания на табличку «Не беспокоить» на двери, она постучала.

– Миссис Гладстон? – Уинни постучала громче. – Серена?

Ответа не последовало.

Не раздумывая, Уинни открыла дверь своим магнитным ключом. Дыхание застряло в горле, когда она увидела Серену, лежащую на полу.

– Эйприл, немедленно вызывайте скорую. – Уинни кинулась к женщине, опустилась на колени и взяла за руку. – Скажите, что она диабетик и у нее беременность двенадцать недель.