2

2 октября 1998

08:27

Кто же они друг другу, эта парочка? Влюбленные или брат с сестрой?

Этот вопрос вот уже почти месяц терзал Мариам – хозяйку бара «Ленин», расположенного на перекрестке Сталинградского проспекта и улицы Свободы, в нескольких метрах от входа в университет Париж-VIII-Венсен-Сен-Дени. Бар в ранний утренний час пустовал на три четверти, и Мариам пользовалась моментом, чтобы расставить столы и стулья.

Парочка сидела на своем обычном месте в глубине зала, возле окна, за маленьким столиком на двоих. Они держались за руки и смотрели друг другу в глаза. У обоих – голубые.

Любовники?

Друзья?

Брат с сестрой?

Мариам вздохнула. Ее раздражала неопределенность. В большинстве случаев она могла довольно точно сказать, кто с кем из ее студентов крутит любовь. Она задвигалась быстрее. Надо еще протереть столы и хорошо бы подмести. Через несколько минут со станции «Сен-Дени-Университет» – конечной на 13-й линии метро – хлынет толпа спешащих, взбудораженных и уже усталых студентов… Станция открылась всего четыре месяца назад, но за это короткое время совершенно преобразила квартал. Университет в Сен-Дени теперь напрямую связан с центром Парижа.

Мариам быстро расставила вокруг столов дополнительные стулья. Среди тысяч прилежных и озабоченных учебой студентов немалую долю составляли те, кто перед лекциями обязательно заглянет в «Ленин» – выпить чашку кофе и спокойно выкурить сигарету, оттягивая минуту, когда надо будет тащиться в аудиторию. Подумаешь, опоздаю немного… А может, вообще прогулять? Мариам привыкла к тому, что без четверти девять в ее заведении начинается столпотворение. У нее на глазах университет Париж-VIII-Венсен-Сен-Дени, знаменитый своими гуманитарными факультетами и бунтарскими настроениями, превращался в заурядный вуз на городской окраине. Нынешняя профессура воротила нос от Парижа-VIII – им подавай Сорбонну, в крайнем случае Жюсьё…^[2] Пока здесь не было метро, преподавателям приходилось ходить через квартал Сен-Дени и тем самым более или менее проникаться атмосферой этого района. Но теперь все иначе. Едва покинув здание университета, они ныряют под землю, садятся на поезд 13-й линии – и вперед, к столичной культуре, библиотекам, лабораториям, министерствам и прочим прекрасным вещам…

Мариам повернулась к стойке за губкой и исподтишка покосилась на парочку, которая не давала ей покоя, – красивую белокурую девушку и явно робеющего в ее присутствии здоровяка-парня.

Нет, они ей все нервы вымотают. Она уже ни о чем другом думать не может.

Кто они друг другу?

Мариам ничего не понимала в системе высшего образования, все эти зачеты, модули, забастовки ни о чем ей не говорили, но она как никто знала, что такое перемена. Она никогда не читала работ Робера Кастеля, Жиля Делёза, Мишеля Фуко, Жака Лакана и прочих звезд Парижа-VIII, может, пару раз видела кое-кого из них у себя в баре или на площадке возле университета, но считала себя крупным специалистом в психологии, социологии и философии – правда, в достаточно узкой области, касающейся студентов и их взаимоотношений. Среди завсегдатаев бара у нее были свои любимчики, и она, как хлопотливая наседка, опекала их, а влюбленным раздавала советы, ничем не уступавшие рекомендациям лучших профессионалов.

Мариам еще раз посмотрела на парочку возле окна. Несмотря на весь ее опыт, несмотря на всю ее интуицию, эти двое оставались для нее загадкой.

Эмили и Марк.

Она злилась, что не может с ними разобраться.

Робкие любовники или родственники?

Тайна, покрытая мраком. Мариам так и не пришла ни к какому выводу. Что-то с ними было не так. Вроде похожи, но в то же время совершенно разные. Как их зовут, Мариам знала – она помнила имена всех постоянных посетителей.

Парень, Марк, учился в Париже-VIII уже два года и был в «Ленине» частым гостем. Высокий, пожалуй даже симпатичный, но какой-то слишком правильный, что ли… Этакий лохматый «маленький принц», чересчур мечтательный и малость неуклюжий; похож на вечного первокурсника, не знающего правил и постоянно попадающего впросак; явный провинциал, к тому же небогатый: одевается чуть старомодно – видно, на крутые шмотки денег нет… В учебе тоже серединка на половинку. Насколько она поняла из разговоров, Марк учился на юридическом факультете и изучал европейское право. Все эти два года вел себя спокойно, больше слушал, чем говорил. Теперь Мариам знала почему.

Он ждал ее. Свою Эмили.

Она поступила в этом году, в сентябре. Значит, она года на два-три моложе его.

Кое-что общее в них было. Например, слегка просторечный выговор. Мариам затруднялась определить его происхождение, но то, что оба говорили одинаково, отметила с ходу. Между тем с Эмили этот выговор не монтировался совершенно, как, впрочем, и имя – слишком простое и обычное: Эмили. У Эмили были светлые волосы, как и у Марка, и голубые глаза – тоже как у Марка. Какие-то черты сходства между ними, бесспорно, имелись, но… Насколько неловким, простоватым, зажатым в каждом своем жесте выглядел Марк, настолько же Эмили казалась раскрепощенной и наделенной каким-то неуловимым аристократизмом, проглядывавшим в горделивой посадке головы и врожденной грации движений, которая передается по наследству от долгой череды благородных предков и шлифуется воспитанием в особой, привилегированной среде… Возможно, в каком-нибудь другом, знаменитом университете вроде Эколь Нормаль Сюперьёр или на великосветском приеме девушек с аурой, подобной той, что окружала Эмили, полным-полно, но здесь, в квартале Сен-Дени, она явно выделялась из общей массы.

Еще одна загадка была связана с деньгами. Уровень жизни Эмили не имел ничего общего с тем, что мог себе позволить Марк. Мариам умела с одного взгляда определить, где и почем куплены тряпки, в которых ходят ее студенты, – в H&M или в «Заре», у «Дженнифер» или в бутике «Ив Сен-Лоран»…

До «Ив Сен-Лорана» Эмили, похоже, недотягивала, но совсем чуть-чуть. Ее одежда отличалась простотой и элегантностью, оранжевая шелковая блузка и черная, асимметричного покроя юбка стоили, надо думать, небольшого состояния. Вывод: даже если Эмили и Марк родились и жили в одном и том же городе, принадлежали они к разным кругам общества.

И при этом были неразлучны.

Между ними угадывалась настоящая близость, а за месяц-другой совместной учебы такая просто не успевает сложиться. Они производили впечатление людей, знакомых с детства. Эта близость проскальзывала в тысяче мелких, привычных до автоматизма знаков внимания, какие Марк оказывал Эмили, – достаточно было посмотреть, как он касается рукой ее плеча, как отодвигает для нее стул, как придерживает перед ней дверь или наполняет ее бокал…

Мариам с легкостью расшифровала эти проявления заботы: так старший брат ведет себя с младшей сестрой.

Она протерла стул и со стуком поставила его на место, не переставая думать о странной парочке.

Эмили поступила в Париж-VIII в сентябре. Как будто приехала на подготовленную Марком площадку. Как будто он два года держал для нее место в аудитории и стол у окна в баре «Ленин». Мариам догадывалась, что учится Эмили блестяще, что она из тех студентов, что все схватывают на лету и полны честолюбивых помыслов. Изучает искусство или литературу. От Мариам не укрылось, с какой заинтересованностью Эмили читала учебники и другие книги, с какой легкостью, буквально по диагонали просматривала конспекты, над которыми Марк корпел часами.

Выходит, все-таки брат и сестра? Несмотря на социальные различия?

Ага, как же! Марк явно влюблен в Эмили.

Не увидит этого разве что слепой.

Марк любит ее. И никакой не братской любовью. Страсть, пожиравшая его изнутри, не могла укрыться от зоркого ока Мариам. Ошибка исключена.

Мариам понимала, что больше уже ничего не понимает.

Она следила за ними уже почти месяц. Любопытство было сильнее ее. Порой ей удавалось заметить у них на столе надписанную тетрадь с конспектами. Так что их фамилию она знала.

Марк Витраль.

Эмили Витраль.

Но даже общая фамилия ни о чем не говорила. Логично предположить, что перед ней брат с сестрой, но тогда откуда эти касания, которые наводят на мысли об инцесте? Она своими глазами видела, как Марк гладил Эмили по спине. Конечно, они могут быть женаты… Это в восемнадцать и двадцать лет? При том, что оба студенты? Случай маловероятный, но не невозможный. Или однофамильцы? Нет, в такие совпадения Мариам не верила. Если только они не дальние родственники. Какая-нибудь запутанная семейная история с приемными детьми и прочим в том же духе…

Мариам с яростью протирала и передвигала стулья, на что чашки за барной стойкой отзывались возмущенным звяканьем.

Судя по всему, Эмили очень привязана к Марку. Но во взглядах, которые она бросала на него, – особенно когда думала, что на нее никто не смотрит, – читались чувства более сложные, чем любовь. Казалось, ее гложет изнутри какая-то боль… Эта глубоко запрятанная печаль выделяла Эмили из толпы беззаботных студенток и придавала ей особое очарование. Завсегдатаи бара «Ленин», принадлежащие к мужскому полу, дружно пялились на нее, но ни один не смел за ней приударить – ее отстраненность словно держала их всех на расстоянии.

Всех, кроме Марка.

Он и находился здесь только ради Эмили. Не ради учебы, не ради науки. Исключительно ради нее – чтобы быть рядом и защищать.

Телохранитель.

Уж это-то Мариам сразу поняла.

Но остальное? Что же все-таки их связывает? Мариам не раз и не два заводила с Эмили и Марком разговоры на самые разные темы, но так ничего и не выпытала.

А, ладно, что толку голову ломать? В один прекрасный день она все узнает.

Она торопливо протирала последний стол, когда Марк махнул ей рукой.

– Мариам! – позвал он. – Принеси нам два кофе, пожалуйста. И стакан воды для Эмили.

Мариам усмехнулась про себя. Марк никогда не заказывал кофе, если приходил один. А вот если был с Эмили – всегда. Большую чашку.

– Сейчас принесу, голубки, – ответила Мариам.

Она назвала их так намеренно, чтобы подразнить.

Марк смущенно улыбнулся. Эмили – нет. Она сидела, низко опустив голову. Мариам только сейчас заметила, что Эмили нынче утром выглядит просто ужасно, как человек, всю ночь не сомкнувший глаз. Ее вежливая улыбка и безупречный, как всегда, наряд могли обмануть кого угодно, но только не Мариам. Готовилась к важному экзамену или зачету? Спешно дописывала курсовую?

Нет, учеба тут ни при чем.

Мариам вытряхнула в ведро кофейную гущу, сполоснула фильтр и включила кофемашину. Две чашки эспрессо.

Случилось что-то серьезное.

Впечатление такое, словно Эмили собирается сообщить Марку крайне неприятную новость. Мариам на своем веку перевидала сотни прощальных свиданий. Сначала бурное объяснение, а потом парень остается понуро сидеть перед своей чашкой кофе, а девушка уходит, чуть смущенная, зато свободная. Глядя сейчас на Эмили, можно было предположить, что она всю ночь мучительно раздумывала, но к утру приняла окончательное решение – и плевать на последствия.

Мариам медленно шла в дальний угол бара «Ленин», держа в руках поднос с двумя чашками кофе и стаканом воды.

Бедный Марк. Неужели он еще не догадался, что его дело швах?

Уж в чем в чем, а в бестактности Мариам никто бы не упрекнул. Она молча поставила на стол чашки и стакан, развернулась и удалилась, даже не стараясь прислушаться к чужому разговору.