И снова обед по расписанию. Потом дневной сон. «Как же, ведь это режим дня, это жутко полезно!» – воскликнут многие. Да, отчасти это верно. Как и то, что дневной режим для каждого маленького человечка – понятие сугубо индивидуальное. Вот и нужно укладываться спать, потому что так надо (хотя и спать-то совсем не хочется), а ровно через полтора часа срочно просыпаться. Снова «так надо»! Видите ли, пятнадцать тридцать на часах. Дежурный полдничный компот с галетным печеньем подали. А кому-то доспать охота, хотя бы ещё минуточек двадцать. Подъём. Прогулка. А там, глядишь, и родители с работы вернутся, из клетки вызволят, домой заберут.

Так пройдёт ещё три-четыре года. Потом школа. Очередной конвейерный этап Системы. Подъём в семь ноль-ноль. Бутерброд с сыром – в зубы, фрукты и бутылочку с питьевой водой – в ранец, ранец на плечо, ноги в руки, и помчался! Следующие десять лет жизни подрастающий ребёнок проведёт за унылой партой, внимая сорокапятиминутным речам по-своему несчастных педагогов. Его научат определять тригонометрическую зависимость косинуса от котангенса, составлять траектории перемещения электростатических зарядов, выделять газолиновые фракции бензина. Девяноста процентам школьников эти знания в жизни так и не пригодятся. Зато из них слепят нечто сущее, весьма отдалённое от идеалов божественного Мироздания, но вполне устраивающее технократическую Систему. Это нечто сущее будет прекрасно разбираться в электронных форматах файлов, не менее прекрасно ориентироваться во вспомогательных алгоритмах и символьных типах данных, но не сможет вырастить даже простой морковки для пропитания.

Без шуток, спросите у городской молодёжи, откуда берётся морковь или свекла, если внутри этих овощей нет ни семечек, ни косточек. Спросите. Послушайте, что вам ответят. Это не смешно, это страшно. Я как-то поинтересовался у одного знакомого молодого человека, программиста по образованию. Пацану двадцать два года. Двадцать два! Считай, здоровый умный мужик. Вначале он смеялся, за смехом пытался скрыть своё невежество. Потом, так же смеясь, он ответил, что морковь и свекла растут в гипермаркете. А после этого, когда я настоял на ответе, совершенно серьёзно понёс ахинею о том, что эти овощи вырастают из крошечных морковок и свеколок, которые весной в свою очередь вылазят из зелёных почек прошлогодней моркови и свеклы.

После школы наступит черёд специальных учебных заведений – всевозможных лицеев, колледжей, техникумов, институтов и университетов. И там воспитание винтиков будет происходить по накатанному сценарию. Хоть умри, но грызи примитивные знания. Хоть загнись, но превращай себя в убогую пружинку Системы. Ломай, круши, изводи в себе Человека, переделывай сознание в гаечку для чужих разводных ключей-требований! Через «не могу». Через «не хочу». Через «не идёт»…

Жуткая боязнь за невыполненную контрольную или курсовую работу будет учащимся великолепной мотивацией. Несданный экзамен повиснет над головой, словно Дамоклов меч. Перспектива проваленного зачёта стеганёт по воле, как бич римского вилика-надсмотрщика. Следом зашевелится страх перед родительскими нареканиями. К нему прилипнут ещё несколько боязней. Боязнь огорчить папу и маму. Боязнь быть позорным двоечником. Боязнь быть тем, кем не принято быть. Боязнь стать тем, кем быть нельзя. Нельзя по установленным, опять же, неизвестно кем, правилам. Боязнь быть не таким успешным, как другие.

Понимаете, что происходит, друзья? Какое насилие-то творится, понимаете? Изощряется бедная детвора, лебезит, старается понравиться Системе, быть ей удобоваримой, не слишком выделяющейся. А при этом пытается ухватить и свои радости – вволю побегать, попрыгать, порезвиться, пообщаться с друзьями и подружками, посмеяться, познать новые грани мира – по чистому зову души познать, а не так, как принято кем-то, когда-то, в рамках сорока пяти учебных минут.

Знания необходимо получать? Очень необходимо! Не вопрос. Никто и не призывает к безграмотности. Давайте получать. Только надобно обустроить учёбу так, чтобы она проходила для ребёнка интересно, доступно, безо всяческого давления над личностью. Без вбивания знаний чугунным молотом системы образования. Без уродования сознания школьника общепринятыми догматами и родительскими нареканиями.

Да, над качеством и содержанием преподаваемой информации тоже неплохо было бы поработать…

***

Вечер подходил к концу. На вопросы родителей: «Сыночек, как дела? Что в школе? Что новенького?», я ответил невыразительным мычанием. Совесть прилично давит. Но отвечать что-то было нужно. Вот я и мыкнул что-то вроде «почти всё хорошо». Так стыдно было в эту минуту, кошмар! Никогда ещё не проникала в нашу семью такая грандиозная брехня. И я брехун! А что мне было делать, кто скажет? Тут либо Жюль Верн, яблочки не по расписанию, вольница от пыльных классов и свежий воздух, либо обман.

«Ну, ничего, – утешаясь, думал я про себя тихонечко. – Один раз обману чуть-чуть… нет, даже не обману, а введу родителей, так скать, в малюю-ю-юсенькое такое заблуждение, один разик – и всё! Опять буду прилежным и рабски покорным химии и геометрии». Так я решил, и на следующее утро с чистым сердцем в школу… опять не пошёл! Доктор Фергюсон с верным Диком и преданным слугой Джо только-только озеро Чад миновали, чуть не погибли, понимаешь, а до Сенегала им ещё топать и топать. Полтораста страниц. Какая там школа!

Снова вышел на улицу, залез на свой любимый дуб, книжку – в руки, дочитываю невероятные приключения неустрашимых британцев. Грызу морковку. Вку-у-усная! А сочная какая, сахарная! Солнышко греет, листики, обласканные весенним ветерком, шуршат. Толстая муха, забавная такая, глупая, тяжёлая, рядом с ухом прожужжала. В солнечных лучиках золотятся тоненькие нити паутинок. Кроха-паучок в своём хозяйстве копошится, старается. Я на свободе, с любимой книгой! Над душой не висят ни спряжения глаголов, ни законы Ньютона, ни злющая историчка Сусанна Анатольевна со своей «Всемирной историей». («Историю» эту несчастную за последние двести лет раз пять переписывали, износилась вся, бедная). Какая лепота!

Вечером пришлось притвориться, что приболел. (Опять «ввёл в заблуждение»). Наверное, весенний ветерок, обманчивый, тёплый, «просквозил». Родители, наблюдая подавленно-угрюмое состояние своего дитяти, заподозрили было неладное. Но проверив дневник и не обнаружив там предполагаемых двоек и строгих замечаний, успокоились. На третий день я не пошёл на учёбу, потому что испугался. Как я буду объяснять в школе двухдневный прогул? Медицинской справки нет. Записки от родителей тоже нет. Что делать? Оставалось приняться за новую книгу. И на четвёртый день я не пошёл в школу. И на пятый тоже. Спустя три недели прогулов вся подписка Жюля Верна была прочитана от корки до корки. Хотел было взяться за Роберта Стивенсона и Джека Лондона, руки не дошли. Медленно меня начал заполнять липкий леденящий страх. Страх перед наказанием. Страх за то, что я очень подвёл папу и маму. Что обманывал их три недели подряд. Страх за то, что я какой-то больной псих! Как я мог такое учудить? Это, поди, не сова Манька, пылающая на новых обоях. И не вертолётики. И даже не гэдээровские фирменные сапоги, обречённым «Титаником» ушедшие на дно грязного городского ставка, когда я пытался побултыхать ногами в свежей проруби. Какой же я болван!..

Ну что ж. Сам начудил, самому и расхлёбывать кашку. Чего бы придумать? Следующим утром на дуб решил не лезть, остался на свой страх и риск дома. Ходил из угла в угол, ходил. И так прикидывал, и сяк – ничего в голову не идёт. Нужно ведь сразу двух зайчиков поймать – и проблему решить, и изловчиться, чтобы родители не узнали про моё преступление. Конечно, идеальным вариантом было бы найти медицинскую справку. Достать бы эту заветную бумажку, а потом в учёбе я бы, у-ух, поднажал! Догнал бы и перегнал всех. Зубрил бы до полного онемения задней части организма. Да только где же её, родимую, взять-то? Ходил, бродил, страдал, думал. Полез в шкаф. Вытащил домашнюю папку с документами. Порылся. Может, повезёт? Вынул из бокового карманчика несколько старых бумаг. Так, что тут у нас? Квитанция об оплате за электроэнергию (четыре копейки за один киловатт!), приглашение пункта приёма макулатуры на получение книг. Талон на бензин АИ-93 (тридцать шесть копеек за литр!) А это… а это… а это что такое?! Мамма мия! Не может быть. Я не поверил своим глазам. Справка!

Ничего не понимаю. Откуда? Как? Где? Серая, потёртенькая, слегка мятая. Но всё же справка. И тут я вспомнил, как было дело. С год назад я заболел острой респираторкой и провалялся дома дней, наверное, десять. После выздоровления участковый врач, как полагается, выписал мне справку. Но каким-то непостижимым образом в школу она тогда не попала. То ли упала за холодильник или за стол, то ли завалялась среди газет. В общем, родители повторно в больницу ходили, новую справку выписывали. Это же надо, такое везение!

Присмотрелся. Дата, естественно, другая, годичной давности. Но разве у меня есть выбор? Буду рисковать. Авось не станут в школе присматриваться. Самое главное, на справке стояла кругленькая печать поликлиники. И размашистая, мало разборчивая роспись терапевта тоже имелась. Диагноз написан. Дополню только его немножечко, подправлю лезвием дату, и готово! Но для начала, прикинул я хитро, следует придать заветной бумажке презентабельный вид.

По-заговорщицки шурша домашними тапками, я направился на кухню. Нагрел на газовой конфорке чугунный утюг (для веса), положил справку на лист «Известий», тщательно разгладил. Сверху другим газетным листом накрыл. Старался ох как усердно! Даже запотел слегка. Наконец, схема была готова. Я снял раскалённого соучастника преступления с конфорки и поставил на подставку у стола. Везёт же ему, чугунному утюгу! Он ни в чём не виноват. А я вот кручусь, верчусь, переживаю. Натворил бед, теперь изворачиваюсь, словно скользкий речной линь.

Прогладил справку для верности раза четыре. Убрал верхний лист газеты, а там – блеск! Справочка гладенькая, ровненькая, без сучка и задоринки. Правда, слегка затёртая, пыльная, да на сгибе немного грязная. Ну да ладно. Это не беда. Зажав в запотевшей ладошке свой пропуск счастья, я галопом поскакал в детскую комнату. Положил справку на письменный стол, включил настольную лампу. Тщательно подобрал шариковую ручку, чтобы цвет пасты совпадал. Предстояла вторая, не менее ответственная часть дела – дополнить диагноз нужным комментарием. Простудой ведь три с половиной недели не болеют! Сижу, думу думаю. Почесал затылок, сморщил лоб. Ну что ты скажешь, не идёт мысля! Опять почухал затылок. Чего бы такого придумать? Так-с, используем дедуктивный метод Шерлока Холмса. Как он там говорил? Любое звено частного заключения выводится из общей цепи событий. Получается, что? Нужна болезнь, при которой я бы в принципе не имел возможности посещать школу. А если я не могу попасть в школу, следовательно, я не могу до неё дойти. А если не могу дойти, значит у меня что? Правильно! Пе-ре-лом. Лучше, если перелом ноги. Или сразу двух. Чтобы наверняка. Хотя нет, сразу две ноги «переломать» как-то стрёмно. Не поверят. Одну – самое то. На костылях-то в школу даже с одной переломанной ногой не пускают. Ура! Гениально! Сейчас только потренируюсь, чтобы почерк похожий был. Благо, у всех педиатров и травматологов почерк – ну вылитый мой. Ни фига не прочтёшь и не поймёшь. Как ни старайся.

Потренировавшись минут десять в черновике, я почувствовал, что к решению наболевшего вопроса готов. Оставалось лишь поставить жирную точку. Набрав в лёгкие побольше воздуха, затаив дыхание и отчаянно выпучив глаза, более-менее похожим (детским!) почерком я присовокупил к сухому медицинскому официозу своё дополнение. Чуть-чуть подчистил лезвием дату. Кстати, хорошо вышло. И вот, финал. Исходный документ, слегка видоизменённый и дополненный моей находчивой рукой, принял следующие очертания:

«СПРАВКА. Выдана ХХХ Виталию Николаевичу, 29 февраля 1976 года рождения, в том, что он действительно болел ОРВИ. Обозначены следующие наблюдения и выводы:

Перенёс острую респираторную вирусную инфекцию. Жалобы на повышение температуры. Ухудшение в ночное время. Инфекция мочевыводящих путей. Слабость. Снижение аппетита. Нёбные миндалины – гипертрофия 1–2 степени. Костно-мышечная система без патологии. Хрипы сухие, свистящие, жужжащие, гудящие отсутствуют. Одышка отсутствует. Тоны сердца громкие. Дыхание через нос затруднено, отделяемое из носа – слизистое. При аускультации дыхание жёсткое. Мочеиспускание не нарушено. Лечение назначено. И ещё сломал левую ногу».

На следующее утро, повыше подняв честные глаза и нагло прихрамывая через два шага на третий, я отправился в школу навёрстывать учебный пробел.

***

Выжили ли от смеха преподаватели, когда я страдальчески преподнёс им свой больничный аусвайс, уже и не помню. Наверняка выжили! Потому что в тот же день к нам домой примчалась наша учительница Нина Семёновна и родители узнали горькую правду. (Стационарные телефоны тогда были редкостью и даже роскошью, про мобильную связь и слыхом не слыхивали).

На сей раз меня никто не наказывал. Даже знаменитый солдатский ремешок не был вынут из широких отцовских брюк. В семье сложилась такая атмосфера, будто бы кто-то из наших соседей или друзей засобирался в мир иной. Тишина, скорбь, шёпот голосов. Я забился в детскую. Лёг на кровать, с головой спрятался под одеяло. Внахлёст сложил руки на груди (для большего трагизма образа). Типа, собрался помирать. Славуня – рядом за столом сидит, пытается сделать вид, что занята уроками. Тоже молчит. Родители за стеной шушукаются. Ох, что же меня ждёт-то?!

Пролежал под одеялом минут сорок. Нет, такое ожидание просто невыносимо! Нужно срочно прояснить ситуацию и приготовиться к самому худшему. Я тихонечко вылез из-под одеяла и прокрался на кухню, якобы попить водички. А сам тайком зыркнул в коридор. Вижу, отец расхаживает из спальной комнаты в зал, из зала в спальную. Туда-сюда, туда-сюда. Молчаливый, подавленный, расстроенный жутко. Нервно приглаживает волосы. Задумчиво трёт виски. Мама, заметил, сидит в кресле. Плачет. Ну как любимое всеми дитя, растущее в порядочной и благополучной семье, такое смогло начудить? Мебель, утопленные сапоги, забег тараканов, Манька, теперь вот школьные прогулы на полчетверти. А дальше чего ожидать? Славуня, та вообще до конца не врубится, как себя вести: то ли, глядя на меня, покрутить пальцем у виска, то ли меня поддержать – скорчить смешливую гримасу со страшными глазами.

Одно стало ясно – сегодня меня наказывать не будут…

***

Сижу на кровати под одеялом, пыхчу, остервенело съедаю себя. Я – негодяй! Я – чёрствая скотина! Лживый подлец. И нет прощения мне в веках! (Самобичевательные речи лились фразами из романов Жюля Верна). Как же я подвёл родителей! Отец разочарован и подавлен, мама плачет. Это невыносимо. Лучше бы уже заругали по теме «бессовестного негодяя», а затем и ременюки как следует выписали. Полегче бы стало, верное слово. Я изгой. Меня никто не любит. Да я и не заслуживаю этого! Я никому не нужен. Я поступил не как все. Как двоечник. Я самый настоящий преступник, рецидивист со склонностью к прогулам уроков, разламыванию мебели и сжиганию соломенных чучел. Жизнь кончена… Всё пропало…

Но в чём, собственно, я виноват? Почему родители, наверняка презирая меня, никак не поймут, что и мне оправдание есть? Пусть малюсенькое, незначительное, но всё же? Не приемлет душа насилия над собой. Не приемлет! Не могу сидеть месяцами в сером пыльном классе и слушать монотонное бурчание равнодушных Мух, Лосей, Парабол и Роботов. Не хочу внимать очередным придурковатым нормам существования. Ненавижу нудные неинтересные уроки! Не хочу изо дня в день бояться и дрожать, что не выучил тот или иной предмет. А учить их я тоже не хочу! Неинтересно. Не потому, что тупой, а потому что ко всем нам, школьным разгильдяям и отличникам, применяются тупые, кем-то регламентированные подходы и установки. И даже не тупые! Они ни хорошие и не плохие. Они никакие. Чужие! Понять мы этого не можем, мы ещё дети. И сформулировать не можем. А вот почувствовать – запросто. Чтобы распознать чужака, сердечку детскому не нужны знания дифференциальных уравнений. Потому все школьники и пинают свои портфели и ранцы. Потому и поджидают каникулы, как самое счастливое избавление от рабства.

Такое детское поведение вполне объяснимо. Большой и дружной толпой мы втиснуты в одни и те же рамки Системы, комфортно воспринимать которые мы не способны ни на физиологическом, ни на ментальном уровне. Но Система давит, она мощнее, её усилия узаконены, и нужно подчиняться. Подчинился – послушный винтик, никто тебя не тронет. Не подчинился – изгой. На изгоев обрушивается вся карательная мощь Системы, начиная от родительских слёз, нареканий родственников и заканчивая административно-правовыми мерами принуждения – общественным порицанием, презрением и отказом в переводе на следующую ступень образования. Страшно быть изгоем. Дети подчиняются. После детского сада они ломаются ещё раз.

Педагоги учат нас по правилам и нормам, установленным неизвестно кем. Мы якобы внимаем школьной науке, насколько хватает детского терпения. Ведём себя не как чувства подсказывают, а как принято. Опять же, неизвестно кем. Якобы соглашаемся с чужой правдой, с чужими ценностями, с чужими мыслями – только лишь потому, что они прописаны в солидных школьных учебниках, умных газетах и взрослых энциклопедиях. Совершаем общепринятые поступки, выводим общепринятые умозаключения, общепринято реагируем на влияние внешнего мира. Поведенческие шаблоны подаются под строгим прямоугольным штампом: «Так принято». Какая странная и лукавая закавыка! Целый мир живёт по правилам и установкам, принятым неизвестно кем. Никто не понимает природы Системы, зато все твёрдо уверены: это правильно. Это нужно. Так заведено. Не дёргайся…

***

Я точно изгой. Нужен огромный мешок. Вёдер на шесть-семь. В деревне у бабули в такие мешки с полей и огородов картошку собирают. И название у него есть – чувал. Так вот. Мне нужен вместительный чувал. Для пятёрок. Буду носить их из школы. Втиснусь в рамки. Стисну зубы. Буду учиться до полного онемения пятой точки. Буду сидеть, зубрить и сдавать предметы. Я очень сильно люблю папулечку и мамулечку. Славуньку, сестричку, тоже люблю. И девушка у меня любимая уже есть. Наташка-гимнастка, в нашем классе, в правом от меня ряду, за второй партой детство своё просиживает. Мы с ней совсем не дети. Взрослые! От провожаний домой и транспортировки портфеля давно уже к поцелуям в щёчку перешли. Я хочу оправдаться перед всеми. Я стану послушным, умным и безропотным отличником. Докажу, что могу! Ведь мне так хочется, чтобы меня снова полюбили и зауважали!

И никакие переломанные ноги и ОРВИ теперь меня не остановят!..

Система

Что такое система? Обратимся за помощью к энциклопедическому словарю русского языка. Система или сочетание – это множество взаимосвязанных элементов, выделенное и обособленное от среды и взаимодействующее с ней (системой) как единое целое.