Глава 6

Лили вышла из кареты перед зданием, где происходили занятия, и с легкой улыбкой приветствовала Анну-Марию Фербаум, которая, опередив ее на несколько минут, уже поднималась по лестнице. Даже с этого расстояния Лили заметила, что на однокурснице было новое платье. Анна-Мария шла подчеркнуто медленно, с прямой спиной, чтобы мальчишки со школьного двора могли как следует ее разглядеть. Гимназисты были почти одного возраста с многими курсистками, которые выпустились из лицея в пятнадцать или шестнадцать лет и сразу записались на курсы для учительниц. Во время занятий барышни были строго отделены от юношей, но во дворе, куда они выходили на перемену, все были более чем осведомлены о близости противоположного пола. В частные гимназии ходили лучшие – и богатейшие – сыновья гамбургских семей. Именно этим и объяснялось поведение Анны-Марии.

Лили, приподняв брови, смотрела на девушку, которая была лишь немногим моложе нее. Талия Анны-Марии казалась неправдоподобно тонкой, а на шее висела широкая шелковая лента со сверкающим кулоном.

– Вот воображала! – прошептала Лили. Она недолюбливала Анну-Марию, и это чувство было взаимным. Ну что за нелепость – одеваться так на занятия!

Когда карета отъехала, Лили вспомнила, что первым уроком сегодня была гимнастика. Тяжело вздохнув, она направилась к большому залу – физическую активность она ненавидела и надеялась, что им хотя бы не придется снова делать все эти ужасные упражнения на брусьях и на перекладине. Она вечно позорилась при их выполнении, падала и набивала синяки, за которые Зеда по вечерам бранила всех на чем свет стоит – горничная считала гимнастику неприличной и не могла поверить, что будущие учительницы Императорского института обучались в том числе физкультуре.

– Это против законов природы! – твердила она. – Ты испортишь себе здоровье, пойдешь к врачу, но будет уже слишком поздно! Так и бесплодной можно стать – да-да, такое случается, если все время падать на живот. Я считаю, это просто возмутительно!

Лили молчаливо с ней соглашалась. Но не потому, что считала гимнастику неприличной, а потому, что попросту не выдерживала нагрузок.

Обогнув кусты сирени, Лили вышла на посыпанную гравием дорожку, по которой гимназисты срезали путь на луг, и оказалась совершенно одна среди кустов и деревьев. Место было просто чудесным. С каким удовольствием она осталась бы здесь вместо того, чтобы идти на ненавистный урок. Села бы у реки и читала… Но тут огромная ручища внезапно зажала ей рот.

Лили хотела закричать, но у нее перехватило дыхание, и она не смогла выдавить ни звука. В панике она забилась в чужих руках, пытаясь освободиться, но ее грубо обхватили за талию и потащили в кусты.

– Тихо, девочка! – пробурчал чей-то низкий голос.

Лили и не думала слушаться. Вцепившись пальцами в руку мужчины, она попыталась его оцарапать, но он слишком крепко ее держал.

– Эй, спокойно! Я не причиню тебе зла!

Брыкаясь изо всех сил, Лили попала ему по голени. Мужчина крякнул, когда почувствовал удар тяжелого каблука, но ни на миллиметр не ослабил хватку. Не отрывая руки от ее рта, он грубо развернул девушку к себе и прижал ее к дереву, так что теперь они оказались лицом к лицу.

Лили смотрела на него, широко распахнув глаза. Ей не хватало воздуха, она лихорадочно вдыхала и выдыхала через нос. Мужчина был огромным, широкоплечим, с кольцами в ушах и с растрепанной рыжей гривой. Его руки были сверху донизу покрыты татуировками с неизвестными ей символами.

– Молчи, кому говорят! – снова пробурчал он. – Меня послал Йо.

Лили ошеломленно посмотрела на незнакомца. Мысли лихорадочно метались в голове. Она не понимала, что происходит. Его отправил Болтон? Паника мешала ей ясно рассуждать, но все же она отметила про себя, что мужчина говорил с иностранным акцентом.

– Если я тебя сейчас отпущу, ты ведь не станешь устраивать переполох? – спросил он. Одна его рука сжимала шею девушки, как тиски, другая все еще зажимала ей рот, так что хотя он и не связывал ее по рукам и ногам, она все равно не могла пошевелиться. Его глаза искрились весельем. Происходящее явно его забавляло.

Лили испуганно кивнула.

Когда он осторожно опустил руки, готовый, стоит ей закричать, схватить ее крепче прежнего, на лице у него вдруг появилась широкая ухмылка.

– А Йо не преувеличивал – ты и вправду та еще штучка! – сказал он.

Лили вытерла рот рукой.

– Как вы смеете! Кто вы? – закричала она.

Он испуганно огляделся по сторонам и сделал к ней движение, намереваясь снова ее схватить. Она поспешно сделала шаг назад, отступая дальше в кусты, и чуть не упала, но он успел схватить ее за руку.

– Черт возьми, не так громко! Я же сказал, что не причиню тебе вреда, – теряя терпение, скомандовал незнакомец. – У меня для тебя новость.

Сердце Лили по-прежнему бешено колотилось, молотом отдаваясь в висках. Когда, как следует ее разглядев, мужчина заметил, какого страху навел, он вдруг рассмеялся.

– Не дрейфь, малышка! Йо – мой лучший друг. Извини, если вел себя грубо. Не мастак я заговаривать с барышнями на улице. Ты бы убежала от меня с криками. Мне говорили, что при первой встрече я произвожу не самое лучшее впечатление.

– Что ж, кто бы вам это ни сказал, он был прав! – сердито заметила Лили. Ее собеседник снова захохотал.

– Возможно! – признал он, блеснув глазами. – Но еще я где-то слышал, что не следует судить о характере человека по его внешности.

– Вы только что силой затащили меня в кусты. Я бы сказала, что этого достаточно, чтобы сделать определенные выводы о вашем характере. – Лили и сама не знала, где успела набраться храбрости, чтобы столь дерзко вести себя в таком положении. Впрочем, собеседник сказал, что его прислал Болтон, и это немного ее успокаивало. – Так кто вы и что вам нужно? У меня нет при себе денег!

Прежде, чем он успел ответить, рядом с ними внезапно послышались голоса. Мужчина молниеносно сгреб ее в охапку, зажал рот рукой и потащил в кусты. Там они и стояли, не шевелясь, пока мальчишки не прошли мимо, громко споря об исходе футбольного матча. Мужчина еще некоторое время прислушивался, прижав ее к себе, а затем отпустил. Она быстро попятилась и снова с отвращением вытерла рот. От мужчины воняло потом и пороком.

– Если бы мне нужны были деньги, я не стал бы тащить тебя в кусты, а сразу бы приставил нож к твоей тонкой шейке, лапочка! – сказал он весело, но не злобно. Девушка ответила ему испуганным взглядом. Когда же он вслед за тем запустил руку в карман, она в панике отступила назад, но вместо ножа он вытащил небольшой клочок бумаги и протянул ей. – Йо передает привет.

Лили дрожащей рукой взяла у него записку и развернула ее. Девушка все еще была в полном замешательстве. Как собеседник узнал, что она здесь? Как он мог догадаться, что она пойдет одна через это место? Она пробежала глазами записку и в ужасе подняла руку ко рту.

– О нет! – потрясенно воскликнула она. На вырванном из газеты клочке бумаги корявым почерком было написано всего несколько слов:

«Пауль умер вчера. Подумал, что вы должны знать. И. Болтен».

– О нет, этого не может быть! Я думала, он идет на поправку. – Лили не могла отвести взгляда от записки. Она чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, и остатки самообладания стали покидать ее. На мгновение у нее закружилась голова.

– Где… – хотела спросить она, но, подняв голову, осеклась и в замешательстве огляделась по сторонам.

Мужчина исчез.

* * *

Чуть позже Лили выбралась из кустов возле гимнастического зала и, выдернув пару веточек из волос, на глазах у кучки изумленных гимназистов невозмутимо расправила грязное платье. Молодые люди что-то кричали ей вслед, спрашивали, не нужна ли ей помощь, но Лили, не замечая ничего вокруг, поспешила к зданию.

Остаток дня девушка провела словно в трансе. На гимнастике она столько раз падала с брусьев, что учитель в конце концов решил, что ее беспокоит ежемесячное недомогание, и посадил ее на скамью. Во время других занятий было не лучше: она ни слова не могла воспринять из речи учителя. Герр Кляйнляйн даже отчитал ее за рассеянность, но она и бровью не повела. Обеспокоенные состоянием подруги Эмма и Берта несколько раз спрашивали ее, все ли в порядке, но она только кивала. В ее голове крутилась лишь одна мысль: Пауль мертв.

На ее совести была человеческая жизнь.

* * *

Альфред Карстен вышел из Розенхофа, перешел улицу и остановился у воды. У него вошло в привычку задерживаться здесь в полдень на несколько минут, если позволяла погода – чтобы перекусить и подумать. Он медленно опустился на скамейку и окинул взглядом корабли. Пересчитал флагштоки, посмотрел в небо, завороженный полетом чаек. Многочисленные эверы и баржи, сотни парусников, существовали по отдельности и вместе как отдельные элементы макрокосма, известного как «гамбургский порт». Эта картина всегда его впечатляла. За последние тридцать лет количество товаров, ввозимых по воде, утроилось. Чем больше Латинская Америка освобождалась от колониального гнета Португалии и Испании, тем более интенсивными становились ее отношения с континентом. Кроме того, промышленность портового города все больше ориентировалась на экспорт. «Сейчас самое время покончить с порто-франко» – подумал Альфред. Какая может быть свобода без свободной торговли?

Большую часть доходов Империи составляли таможенные пошлины. Поскольку Гамбург был от них освобожден, городу пришлось выплачивать компенсацию. Несколько лет назад отступные снова повысили – на сей раз до колоссальной суммы в пять марок на жителя. При мысли об этом Альфред покачал головой. Нелепость.

Он был убежден, что введение пошлин стало бы верным разорением для Гамбурга. Статус свободного порта был необходим для торговли. Но Бисмарк приставил им нож к горлу, включив Сент-Паули и Альтону в имперскую таможенную зону. Все протесты были проигнорированы – жестокая мера была приведена в исполнение, несмотря на то, что подавляющее большинство крупных предпринимателей были против насильственного присоединения. Особенно судовладельцы, экспортеры, торгующие с Америкой, импортеры облагаемых пошлиной товаров вроде чая и кофе, а также оптовики и компании, производившие товары на экспорт. Даже они не смогли повлить на ход событий. Таможенные границы чрезвычайно усложняли торговлю, поэтому в последние тридцать лет большинство компаний сосредоточивались в пригородах – в Фирланде, на островах и северо-восточных окраинах.

Издалека послышался гудок поезда, прервав поток его мыслей. С тех пор, как несколько лет назад проложили линию между Харбургом и Штаде, по городу начали курсировать поезда. Большинство жителей жаловались на грохот, но только не он. Шум поезда напоминал ему о временах молодости, когда он много путешествовал, и жизнь представлялась одним большим приключением.

Как всегда, когда он вспоминал о прошлом, его охватила меланхолическая задумчивость. Если бы он мог однажды сесть на поезд с Михелем! Мальчик от радости потерял бы голову. Он никогда не выезжал за границу, не знал даже собственного города. Может, им стоит разок прокатиться в карете? Они могли бы взглянуть на строительство нового моста – Нордерэльббрюке, которое должно было завершиться в следующем году. Но тут Альфред покачал головой. Что-то он размечтался. Все это было слишком рискованно.

Он задумчиво надкусил ранет, который принес с собой. Яблоко было кислым, видимо, еще не созрело, – но он все равно съел его, наслаждаясь терпким, щекочущим привкусом. Они с Францем собирались пообедать в трактире, но Герта пообещала на ужин камбалу с холодным фруктовым супом на десерт, и он решил не портить аппетит.

Мимо прошла баржа. От Франца его мысли перескочили на Олькерта. И сам он, и его брат заработали свой капитал на торговле гуано. Кто бы мог подумать, удобрение из экскрементов и останков морских птиц… Поначалу Альфред, как и все остальные, был настроен весьма скептически – считал затею Олькертов верным разорением. Но братья всем им преподали урок. Торговля гуано была беспошлинной. Бисмарк пожаловал Олькерту дворянство, поэтому торговец не мог теперь ссориться с Пруссией, и поддерживал все начинания канцлера. Олькерт был оппортунистом, Альфред всегда это знал. Но он не мог отрицать, что союз их семей стал бы эпохальным событием, объединив крупнейшую судовую компанию и крупнейшую верфь Гамбурга. Франц был бы круглым дураком, если бы упустил такую возможность. Не так уж некрасива Розвита. Что творится с этим мальчишкой?

Альфред глубоко вздохнул и снова окинул взглядом многочисленные корабли, пароходы, эверы и баржи, бороздившие Эльбу. В Гамбурге быстро поняли, что против Бисмарка они бессильны – он шел к своим целям напролом. Поэтому в какой-то момент большинство участников Торговой палаты выступили за то, чтобы составить программу сотрудничества. Не можешь противостоять – попробуй договориться. Будет ли свободным от пошлин город или отдельная его зона – вот вопрос, к которому все сводилось в конечном счете. Оставалось только убедить Сенат. Так возникли и первые планы складского района – Шпайхерштадта, – он, конечно, должен был находиться поблизости от контор и магазинов. Единственной спорной областью оставался район Кервидер, который необходимо было снести. При строительстве порто франко, которое шло в Гамбурге полным ходом, ориентировались на успешные проекты последних лет – на Штрандхафен, Сандторхафен и Грасбрукхафен, современные, оснащенные по последнему слову техники порты, соединенные между собой удобной железной дорогой и где все было рассчитано на максимальную эффективность.

Впервые за свою многовековую историю город будет считаться таможенной территорией Германии. Посреди города появится настоящая граница – таможенный контроль, метровые заборы, защитные ограждения… При одной мысли об этом становилось не по себе. И это означало, что Гамбург вновь понесет огромные потери. Когда было принято решение о строительстве таможенного канала, 24 000 человек были вынуждены покинуть свои дома после волны экспроприаций. Альфреду очень нравился Кервидер, перед сносом он даже заказал у Коппманна, заплатив ему безумную сумму, фотографию этого района, которая теперь висела у него над письменным столом. Временами он был склонен к сентиментальной ностальгии, этого нельзя было отрицать. Пострадали также Довенфлит и церковь Святой Анны – в какой-то момент они просто пошли под снос, и люди были вынуждены сами искать себе убежище. Старинный Гамбург постепенно исчезал под натиском прогресса с его лопатами и кирками. И хотя Альфред знал, что изменения необходимы и даже приветствовал их, ему очень больно было за ними наблюдать. Порой ему казалось, что его душа слишком привязана к этому городу.

Непросто обстояло дело и с кварталами для бедноты. Большинство рабочих оседали неподалеку от гавани – они не хотели да и не могли переехать. Так вокруг порта постепенно выросли трущобы, которые горожане часто называли просто Абруцци, где арендная плата постоянно росла, а условия жизни были скудными и часто неприемлемыми. Люди буквально толкались там, как крысы в грязи. Альфред давно чувствовал, что с этим нужно что-то делать. Вот что следовало бы снести! Разломать все к чертям и построить новые, более дешевые дома – таков был его девиз. Рабочие в них нуждались, и компания могла бы себе это позволить, тем более, что дело обещало быть выгодным. Он уже прощупал почву и если трущобы попадут под раздачу, доберется до них первым…