Глава 7

Было уже около полуночи, когда они наконец похоронили Стрикленда и Барнабаса на небольшом кладбище возле деревни, где жили слуги и работники Химмель-хауса.

Эллиот помог Жану Луи и Этьену погрузить оба тела на повозку, стоявшую у замка, и они поехали в деревню вместе с Соней, чтобы договориться о похоронах с местным священником. Обсудив это с Сином и Гаем, они решили скрыть настоящее имя Доминика Стрикленда: не из уважения к его памяти, а ради его вдовы и ребенка, которых он бросил в Англии, инсценировав свою смерть.

Когда с похоронами было покончено, Эллиот пешком вернулся к походному костру, оставив телегу Соне. Все те несколько недель, что работал в цирке, Эллиот относился к любовнице Барнабаса Фарнама с прохладцей, а теперь находил ее общество невыносимым, особенно громкие лицемерные рыдания по поводу его смерти, поскольку то и дело его предавала.

Он собирался забрать одежду и лошадь, чтобы переночевать в Химмель-хаусе, но, подойдя к костру, увидел, что лагерь не совсем опустел.

Джо медленно подняла глаза; взгляд ее был затуманен, и Эллиот поначалу решил, что она уснула сидя, но потом увидел бутылку, которую она зажимала между щиколотками. Только по едва заметной расслабленности он понял, что Джозефина Блейд, как привыкли ее все называть, наклюкалась.

– Что ты тут делаешь? – спросила она, чуть запинаясь.

– Я только что из деревни, – сказал Эллиот, что, строго говоря, не было ответом на ее вопрос.

– Хм. – Джо подняла бутылку. – Первосортное бренди из погреба его величества. Будешь?

– Давай, – Эллиот оглянулся в поисках оловянной кружки из тех, что они возили с собой, и только тут заметил, что тюки с едой и разным барахлом исчезли. – А где остальные?

– Сегодня они переночуют в гостинице.

– Не хочешь пойти в Химмель-хаус? Сесиль сказала, там есть пустые комнаты.

– Не-а.

Эллиот нахмурился и опустился на корточки.

– Что случилось, Джо?

– Ничего. – Она потянулась за бутылкой.

Несколько секунд Эллиот пытался ее удержать, но когда Джо ухватилась за нее покрепче, отпустил.

Сделав большой глоток, она утерла рот тыльной стороной ладони, и Эллиот осторожно забрал у нее бутылку – уже полупустую – и присел на один из пней, служивших им стульями. Поставив бутылку подальше, он сказал:

– Ты, похоже, немного не в духе.

Джо пожала плечами.

Встречался ли ему в жизни еще кто-нибудь, с кем было бы так трудно разговаривать? Если и встречался, Эллиот не мог этого припомнить.

– Мы с Гаем позаботились, чтобы оба фургона были готовы отправляться в путь, как только рассветет. Марианна сказала, что хочет отдать фургон Барнабаса Соне.

Эллиот считал, что это неправильно: Соню следовало бы притащить домой, в Англию, и отдать под суд за то, что многие годы шпионила для французов, пока жила на британской земле, но Син предпочел предоставить право решать Марианне.

– Я думал, может…

Джо обернулась, схватила его за ворот и, рывком подтащив к себе, накрыла его рот своим. Несколько следующих секунд – может, десять, но точно не больше – прошли в поцелуях, объятиях и звуках рвущейся ткани и отлетающих пуговиц.

– Хочу… – пробормотала Джо, вскакивая на ноги и подтягивая Эллиота к себе.

– Чего ты хочешь? – задыхаясь, уточнил он, ковыляя за ней к ближайшему дереву.

Джо толкнула его спиной на древесный ствол, расстегнула пряжку его штанов, рывком выдрала пуговицы и, оголив до бедер, схватила уже твердое орудие.

Эллиот едва не задохнулся, потянул застежку ее штанов и принялся управляться с пуговицами так неумело, словно обе руки у него были левые.

Ее штаны соскользнули вниз, к сапогам, и Джо, высвободив одну ногу, обняла ею бедро Эллиота, так что его член ткнулся ей между ног. Эллиот развернул ее и, прислонив к дереву, вошел в нее таким мощным толчком, что ей пришлось привстать на цыпочки.

Джо, схватив его за волосы, какое-то время удерживала голову Эллиота, внимательно глядя на него темными глазами.

– Это только сегодня. Понятно?

Понятно не было. Он ничегошеньки не понимал, но для споров момент явно был неподходящий, поэтому сказал:

– Ладно. Только сегодня. Э-э, не хочешь прилечь на тюфяк или…

Она обрушилась на него сверху, точно волна на берег.

Эллиот простонал и удержал ее на месте, войдя до основания; ее тело было таким тугим и горячим, что стало ясно – долго он не продержится.

– Эллиот, – прошептала она ему на ухо, вжимая пятку в бедро и притягивая его так близко, что у него невольно вырвался вдох.

Обхватив губами его ухо, она покусывала и дергала его, выгибаясь так, что насчет ее желаний не оставалось никого сомнения.

Он еще крепче ухватил ее за ягодицы и принялся двигать бедрами.

Джо укусила его за мочку уха и пробормотала:

– Да, сильнее.

Отрывистый приказ прорвал последние шлюзы цивилизованности, выпустил что-то из глубин его естества, и он начал долбиться в нее страстно и безудержно, зная, что за это потом будет стыдно.

Но «потом» еще не наступило.

Все прочие мысли отошли на задний план, осталось только отчаянное желание довести ее до пика.

Тем временем Джо вовсе не была пассивным бревном. Она отвечала на каждое движение его бедер своим, все сильнее вдавливая в него пятку и до синяков хватаясь за плечи. Это было стремительно, яростно и непреодолимо.

Только когда Джо закричала от наслаждения, а он был глубоко в ней, Эллиот понял, что излился внутрь. Даже плавясь от экстатического восторга, он осознавал, что это значит: для зачатия хватит и одного раза.

Джо была слегка навеселе, когда Эллиот на нее наткнулся, но теперь – после того как она бросилась к нему в объятия и стонала как блудница – в голове до боли прояснилось.

«Что я наделала?»

Когда страсть поутихла, Эллиот взял ее на руки, как младенца, и отнес на одеяла, а сам лег рядом.

Его голос в темноте прозвучал мягче обычного:

– Я знаю, что ты не спишь, Джо. Я почти слышу, как ты жалеешь, что это произошло.

– Что сделано, то сделано.

Эллиот рассмеялся.

– Мы слегка поторопились: признаю, – но ведь неплохо вышло.

Да, вышло весьма неплохо, даже хорошо, так хорошо, что становилось страшно. С ее точки зрения, Эллиот был просто идеальным мужчиной.

Единственным, что нарушало совершенство, было его происхождение. У сына графа нет будущего с кровожадной наемницей, беспородной артисткой цирка.

Эллиот вздохнул.

– Почему только одна ночь, Джо? Почему бы нам не…

– Не договаривай. Я не буду ничьей шлюхой.

Она отвернула голову к костру, и у нее защипало глаза: наверное, от дыма, или пылинка попала, или еще что-нибудь…

– Джо. – Эллиот взял ее за подбородок и повернул лицом к себе. – Посмотри на меня.

Она резко обернулась и требовательно, хмуро глядя на него и радуясь, что костер уже едва теплится и Эллиот не сможет как следует рассмотреть ее лицо, спросила:

– Что?

– Ты знаешь, что я не это имел в виду!

Джо несколько раз глубоко вздохнула и, лишь почувствовав себя спокойнее, сказала:

– Прости, я знаю, что ты хотел не это сказать.

– Думаешь, у нас нет будущего, потому что мы из слишком разных слоев общества?

Джо молча смотрела на него.

На мгновение Эллиоту стало стыдно.

– Боже, это если предположить, что ты вообще питаешь ко мне хоть какие-то чувства! Ты, наверное, считаешь меня самоуверенным, несносным и…

– Я считаю тебя совершенством.

У Эллиота отвисла челюсть.

Боже милостивый: она, похоже, и правда совсем пьяна.

– Я… я просто хотела сказать, что ты мне нравишься, – выдавила Джо, запинаясь, когда он уставился на нее с открытым ртом и выпученными глазами. Это были слова влюбленной девочки-подростка, и она сразу же добавила: – В смысле – ты хороший, порядочный…

Эллиот чуть склонил голову, нахмурив брови.

– Ты не чешешь языком попусту и не переживаешь слишком сильно по всякому поводу, так что было приятно с тобой путешествовать без кучи всякого… – Только сказав все это, Джо поняла, насколько странными кажутся ее слова. – Наверное, ты меня теперь считаешь полной дурой.

Эллиот засмеялся.

– Я считаю тебя очаровательной.

– Очаровательной? Вот уж так меня еще никто не называл.

– Большое упущение.

Его взгляд был таким теплым и искренним, что Джо залилась краской. Ох, только бы опять не начать бормотать всякую ерунду. Джо смотрела на что угодно, только не в его внимательные синие глаза.

– Упомянув о разнице в нашем статусе, мне кажется, ты преувеличила проблему. Это правда: я четвертый сын графа, – но у меня нет никаких обязательств перед семьей: я не обязан искать себе блестящую партию, чтобы сохранить наш титул. Сам я тоже не завишу от семьи: мне даже не дают деньги. Если они и не одобрят мой выбор, этим все и ограничится. Им не понравилась моя профессия – ну и что? Мы пережили это и все еще близки. Поначалу будет непросто – ну или может возникнуть неловкость, – но когда они узнают тебя получше…

– Думаешь, они примут меня после того, как узнают, чем я зарабатывала на хлеб? Что меня вырастил опозоренный армейский сержант? Что я всю жизнь якшалась с преступниками? Что сейчас работаю в цирке? – Джо перевела дыхание и добавила: – Что я убийца?

Эллиот нахмурился.

– Чем опозоренный?

Джо не смогла сдержать горькой усмешки.

– Это все, что ты услышал из моих слов?

Эллиот взял ее руку в свои.

– Пожалуйста, просто скажи мне, от чего ты бежишь.

– Ни от чего, – соврала она, высвободив руку, и села, подтянув одеяло к груди.

– Мне нет дела до того, что твой дядя чем-то себя опозорил. А что до общения с преступниками… Как ты думаешь, с кем мне самому приходилось постоянно иметь дело по долгу службы? – Эллиот наклонился к ней. – А если ты имела в виду убийство Бруссара и ему подобных, что ж – ты оказала услугу обществу.