Майор, которого такие разговоры всегда выводили из равновесия, прервал нас вопросом:

– Сколько стоит шуба, которую нам продемонстрировала мадемуазель?

– Шестьдесят тысяч, месье, – выпалил Снглф.

Тут перед нами появилась Ева, одетая в свое платье. Майор сел, скрестил ноги, не спеша раскурил кубинскую сигару и выпустил дым, пахнувший табаком "Partagas". Некоторое время все молчали. Тут я начала хохотать во весь голос, Ева вытерла слезы, а продавец в конце концов решился спросить:

– Месье что-нибудь решил?

– Пардон? – прервал его майор на полуслове, вытащил из нагрудного кармана пиджака платочек и пропитал его дымом, выпустив в него несколько колец из своей сигары.

– Желает ли месье купить шубу?

– Желаю ли я купить шубу? Я жду, когда ты ее упакуешь, приятель, а моя карточка у тебя на прилавке.

Продавец согнулся в поклоне:

– Простите, что-то я сегодня не в себе. Момент – и все будет готово.

Вскоре он вернулся с роскошно упакованной шубой и вручил ее майору. Майор поцеловал меня, еще не зная, что это наш последний поцелуй, и передал шубу в мои руки. Я поцеловала Еву.

– Ее целовать некому, а тебя поцелую позже, из шубы, – сказала я ему и солгала.

С этими словами мы покинули салон и уселись в машину. Теперь за рулем был майор.

– Куда сейчас? – спросил он.

– Rue du roi de Cicile. Там ты нас высадишь. Мы пойдем покупать кондомы для нашей мамочки. Она просила три штуки с запахом лимона, два с ананасом и один – яблоки с корицей. Как те, которыми пользуешься ты. Мою машину можешь оставить там же, на стоянке.

Как только мы остались одни на улице Roi de Cicile, я направилась прямо в агентство по аренде квартир.

– Мне нужна квартира в третьем округе на четыре года. Marais. Трехкомнатная. Тихая. То есть, по возможности, с окнами во двор. Не выше третьего этажа.

Агент предложил нам три квартиры. Две поблизости от Cirque d' hiver и одну на Rue des Filles du Calvaire.

– Это все рядом. Можно сейчас же осмотреть все три.

– Пойдем сначала на Filles du Calvaire, – сказала я. – Ты знаешь, кто такие Filles du Calvaire? – обратилась я к Еве.

– Нет.

– Это девочки от шести до двенадцати лет, их было около двух тысяч, этих невинных. Их посадили на корабли и отправили в крестовый поход на Иерусалим освобождать от арабов Гроб Господень. Корабли захватили сарацины, девушек изнасиловали и поубивали, некоторых из них продали в рабство, а потом, через много веков, они получили в Париже бульвар и улицу, продолжением которой является Rue Vieille du Temple. Они получили улицу в церковном районе Парижа, как им и подобает… Квартира высоко? – обратилась я к продавцу.

– Нет. Второй этаж. Это здесь.

И все трое мы поднялись по винтовой лестнице.

– Как видите, предыдущий жилец выехал, оставив после себя на стенах все эти картины. Надеюсь, вам это не помешает. Впрочем, мы готовы забрать картины к себе до тех пор, пока он не сообщит, что хочет их получить.

– Это не помешает, если не будете мешать вы.

– Мадам может не беспокоиться. Кроме того, эта квартира имеет и другие преимущества. Возле самого подъезда остановка девяносто шестого автобуса. За углом на Rue de Bretagne рынок, один из самых красивых в Париже. Плюс к этому на углу находится маленький душевой павильон для собак.

– Ты меня убедил. Беру. Вместе с твоим павильоном для собак… Сегодня я все беру.

– Неужели ты не хочешь посмотреть еще какую-нибудь квартиру? – спросила Ева, как только мы остались одни. – И вообще, зачем тебе еще одна квартира? Покупаешь квартиру для новой шубы?

– Представь, я собираюсь уйти от своего мужа… Кроме того, эта квартира мне просто понравилась. Мне давно хотелось жить в квартире с такой лестницей. Ты обратила внимание, этот подъезд, он просто божественный? Знаешь, в Париже есть несколько лестниц, которые я знаю с детства. Был один такой подъезд с чудной лестницей в Marais, я часто приходила туда целоваться со своими любовниками. На таких лестницах и в таких подъездах меня часто охватывает желание отдаться кому-нибудь прямо на месте. Этот подъезд на Rue des Filles du Calvaire как раз такой. Стеклянная дверь, деревянная с латунью винтовая лестница. Пахнет деревом сосны и лаком. В таком месте достаточно, чтобы кто-нибудь воспользовался одним твоим неверным шагом, и ты пропала…

Тридцать минут спустя мы снова стояли в салоне на авеню Montaigne с шубой в руках. Звучала музыка, и манекенщицы, завидев покупателей, начали показ мехов. Я почувствовала запах женских волос цвета воронова крыла. И крикнула:

– Снглф!

И он тут же появился из глубины помещения.

– Наконец-то… Я же сказала тебе подвязать хвостик цепочкой, а не бантиком, Снглф. А ты все никак… Итак, теперь вторая часть нашей сделки. Сколько тебе платят в год?

– Думаю, мадам может догадаться, что не так уж много.

– Отлично. Сейчас мы это немного подправим. Возвращаю тебе шубу, а ты мне вернешь пятьдесят тысяч, то есть столько, сколько она и стоит, а десять тысяч оставь себе за услугу, которую ты мне оказал. Идет?

– Мадам шутит?

– Мадам никогда не шутят. В противном случае они не мадам. Правда, ты смотри не пошути случайно. Так хочешь или нет получить десять тысяч?

– Момент, посмотрю только, найдется ли в кассе достаточно наличных, чтобы вернуть вам ваши деньги, мадам… К счастью, есть, вот, прошу, пятьдесят тысяч.

Несколько смущенный, Снглф взял у меня шубу, отложил ее в сторону, а я сунула в карман Майоровых пятьдесят тысяч.

– Вот так, ангел мой, – сказала я продавцу, – смотри только случайно не продай шубу, которую я только что вернула, а не то тебя дьявол укусит! Ты меня слушаешь?

– Да, мадам, слушаю и горю желанием узнать, что будет дальше.

– Дальше я пойду покупать своей новой шубе подходящие духи. К этой шубе нужны новые духи. Мне кажется, лучше всего подошли бы "Issey Miyake"…

– Не понимаю, какую шубу мадам имеет в виду теперь?

– Ну разумеется, ту же самую. Снглф, сегодня я еще раз появлюсь в вашем салоне. На этот раз со своим мужем, Адамом. И он купит мне эту же шубу. В противном случае я не смогу в ней показаться перед ним, я даже не смогу забрать ее домой, как сказала моя сестра Ева, присутствующая сейчас здесь… Ты меня слушаешь?

– Слушаю, мадам, но не понимаю.

– Как это – не понимаешь? У меня останется пятьдесят тысяч, у тебя – десять, к тому же я бесплатно получу шубу, которую мне купит муж… Что тут непонятного? Впрочем, совершенно не важно, понимаешь ты или нет. Достаточно, чтобы ты слушал. Итак, шубу не продавай! Кстати, имей в виду, моему мужу ты назовешь ту цену шубы, которая указана в прейскуранте салона, то есть пятьдесят тысяч… Мы с ним все же родственники…

С этими словами мы с Евой покинули салон. Со всех сторон нас одолевали запахи большого города, и я читала их как буквы.

– В последние недели и от моих снов воняет. Они стали густыми, как мамалыга, и черными, как деготь. А сквозь них текут огромные массы времени, похожие на подземные реки, хотя, проснувшись, я вовсе не становлюсь старее, чем я есть, чем была раньше. В моей жизни как будто существуют два времени. В одном времени не стареешь, но вместо тела тратится что-то другое. Карма? Может быть, наше тело и наша душа – это горючее? Горючее для чего? Может быть, Время – это сила, которая движет телом, а Вечность – это горючее души?

– Теперь нам пора немного передохнуть, – сказала я и повела сестру обедать во дворе небольшого ресторанчика. После обеда я достала из сумки телефон и позвонила мужу.

– Мы, как обычно, во дворике ресторана. Ждем тебя. Я немедленно должна показать тебе кое-что. Срочно приезжай. И захвати мою гитару.

Как только появился месье Адам, я попрощалась с сестрой выражением, которому я научилась у поколения шестьдесят восьмого года:

– Приходи в пять тридцать. Куда угодно, только не опаздывай.

– Издеваешься?

– Могла бы и сама догадаться. У "Шекспира", как обычно.

После этого я отвела мужа в меховой салон. Вместе с моей гитарой, которую он покорно нес в руке.

– Ты, Адам, заключен в свою осуществленную любовь, как в клетку, – сказала я ему, входя в салон.

– В какую любовь?

– То есть как – в какую? Разве ты не был влюблен в меня до женитьбы? Был. И разве ты не получил то, что хотел? Получил.

– Разве все это не получила и ты?

– Получила, но не с тем мужчиной. Знаешь ли ты, Адам, что во сне я все еще девушка? Уже десять лет, лежа в постели рядом с тобой, я вижу во сне, что я невинна. И мне постоянно снится, что я теряю невинность с кем-то другим, а не с тобой. В моих снах их было не меньше двухсот, тех, кто лишил меня невинности…

– Лили, прошу тебя! – взбунтовался он.

– Итак, это все, что касается невинности и того, что получил ты. Сейчас и я хочу получить кое-что. Хочу ту самую шубу, о которой я тебе говорила. Вот, я нашла ее здесь, в этом салоне. И влюбилась в нее… Я просила вас оставить одну шубу, – продолжала я, обращаясь к продавцу.

– Сейчас посмотрим. На какое имя, достопочтенная мадам?

– На любое из моих четырнадцати, мой юный месье.

– Посмотрим, посмотрим, мадам… Совершенно верно, шуба оставлена на имя Эмпуза.

– Правильно. Вот теперь мы с супругом пришли вместе, чтобы он купил ее.

Напуганный таким диалогом, Адам предпринял отчаянную попытку:

– Но ты же знаешь, Лили, что у тебя денег больше, чем у меня. Ты можешь ее купить, а я не могу.

– Это не одно и то же. Я хочу, чтобы мне ее купил ты.

И тут я мгновенно посерьезнела и шепнула мужу на ухо:

– Сейчас я ее примерю.

Я распахнула пальто, и капитан удостоверился в том, что под пальто его жена не носит ничего, за исключением духов "Jacomo de Jacomo".

– Лили, прошу тебя, не надо! Лили, идем домой. Прекрати эту комедию.

– Значит, берем шубу без примерки?

– Да-да, прошу тебя, без примерки! Сколько стоит это чудо?

На свой вопрос капитан получил неизбежный ответ, который заставил обернуться всех, кто находился в салоне.

– Пятьдесят тысяч.

– Пятьдесят тысяч?

– Дорогой мой, тебе кажется, что это много, только потому, что ты не видел ее на мне. Ты должен посмотреть, как она на мне сидит.

Тут я сбросила пальто, оставшись в чем мать родила, надела шубу, поднялась, на подиум и под музыку триумфально прошлась перед присутствующими, вызвав громкие аплодисменты.

– Тебе не нравится? Тогда я верну ее.

Я распахнула шубу, снова раздались аплодисменты.

– Не нужно, – поспешно вмешался мой муж, – запакуйте пальто мадам, она останется в шубе. И выпишите счет.

Как только счет был оплачен, продавец завернул мое пальто и я тут же всучила его мужу.

– Это тебе на память, – сказала я ему, – а теперь простимся. Прощай, Адам!

И схватила свою гитару. – Что это значит, Лили?

– Это значит то, что перед Богом и всем честным народом я покидаю тебя. И тебя, и твои обгорелые усы. А если кто-нибудь из присутствующих имеет что-либо против, то пусть скажет об этом сейчас или потом не говорит никогда!

С этими словами я направилась к дверям. К изумлению присутствующих, продавец вдруг выпалил:

– Остановись! Остановись! Не входи и не выходи! Берегись трехспальной кровати! Ничего от тебя и ничего в тебе…

Адам ошеломленно посмотрел на него и крикнул мне вслед:

– Но почему?

Я остановилась и ответила:

– Почему? Если ты не помнишь, я объясню тебе почему. Когда я в семнадцать лет вышла замуж, у меня была такая грудь, что никто из знавших меня не запомнил моего лица. Даже ты, мой муж. Как-то вечером, когда я танцевала, ты упал передо мной на колени и приложил руку к моему животу. Тогда я впервые почувствовала боль. Боль продолжалась семь лет. Слабая, иногда она усиливалась, но чаще я почти не замечала ее. Как-то ночью боль стала резкой, колющей, я, обезумев, отшвырнула книгу, которую читала в постели, и бросилась к врачу. Меня осмотрели под рентгеном и сделали снимок находившегося во мне крохотного, совершенно правильного скелета семилетней девочки. Мне пришлось изрядно напрячь память, чтобы высчитать, кто был ее отцом. Теперь я это знаю. Отцом был ты…

С этими словами я открыла дверь из салона на улицу. Капитан только тут пришел в себя и прокричал:

– Лили, вернись, куда же ты, Лили?

И получил ответ:

– В Киев. У меня с моим новым любовником медовый месяц. Сейчас это модно – ездить в Киев в медовый месяц…

В этот момент какой-то представительный господин, находившийся в салоне, воскликнул "Браво!", а продавец бросил мне через порог:

– Обернись, обернись, море шумит, волны зовут тебя…

Потрясенный капитан, продолжавший стоять посреди зала, смерил его злобным взглядом и рухнул в кресло со словами:

– Мать твою в потолок! – А потом добавил: – Властелин мира, жена, которую ты мне дал, улетела!

Это были последние слова, которые я слышала от мужа.

В самом сердце Парижа, на месте, откуда через один из рукавов Сены открывается прекрасный вид на церковь Матери Божьей, находится букинистический магазин английских книг "Шекспир". В хорошую погоду товар раскладывают перед входом, и именно здесь я снова встретилась с сестрой.

– Дело сделано? – нетерпеливо спросила Ева, разглядывая на мне новую шубу. – Какие теперь у тебя планы?

– Поселюсь в квартире, которую сегодня сняла на Filles du Calvaire.

– Значит, все-таки эту квартиру ты сняла для своей шубы?

– Нет. Я ушла и от мужа, и от майора Бейли. Как я тебе уже говорила, теперь я изменю свою проклятую жизнь. Потом будет поздно, мне и так уже двадцать шесть. Я собираюсь закончить учебу. А потом завести детей. Но не с кем попало.

– А как же медовый месяц, и новый любовник, и Киев?

– Никак.

– Что значит никак?

– У меня нет нового любовника… Сейчас время учиться.

– Не понимаю. Я думала, что ты оставляешь старого любовника и мужа ради нового любовника.

– Правильно, но новый любовник – это пока что лишь гипотетическая возможность. С меня довольно и мужей, и любовников. Возможно, мне стоило бы найти любовницу. Женщины лучше понимают, что нам приятнее всего…

– Значит, с этим, в бабочке, у тебя ничего нет? Тебе еще нужно его заловить. Да ты еще хуже, чем я!

– Ева, ты уверена, что остаешься женщиной и во время сна? Я тебе прямо сейчас покажу, как находить новых любовников. Сделать это легче всего тогда, когда и не собираешься искать. Просто хлопай глазами и смотри. Ты видишь на витрине с книгами объявление?… Видишь. Прекрасно, а теперь прочитай его.

К стеклу книжного магазина "Шекспир" был прилеплен листок бумаги пепельного цвета. Написанный по-английски крупными буквами текст сообщал:

– Теперь тебе ясно?

– Нет.

– Поэтому у тебя и нет любовника. Я только что купила новые духи Elisabeth Arden "Blue Grasse", как и полагается для нового любовника, а здесь, у "Шекспира", отыскала эту чертову женскую версию. Это словарь, в котором на двести девяносто третьей странице нью-йоркского издания Кнопфа есть дырка, та самая, которую этот парень ищет в качестве предмета обмена. Имея в руках такую штуку, я позвоню по телефону из объявления. Интересно узнать, что есть в его экземпляре…

Если поднять крышку и открыть ящик, перед нами окажется поверхность для письма. Она ограничена латунной рамкой, снабженной некоторыми вспомогательными средствами, обеспечивающими доступ в разные отсеки и части ящика.

Итак, в рамке расположены два замка и одно углубление для внутреннего ключа, который по размеру больше, чем ключ от внешнего замка. По форме он представляет собой трубку с треугольным отверстием в торце. В прошлом похожими инструментами пользовались зубные врачи, чтобы рвать зубы. Латунь, из которой сделан ключ, местами изъедена и покрыта зеленым налетом.

В верхней части ящика находится первый внутренний замок. При закрывании этого замка внутренним ключом возникает особый эффект. На дне ящика, из имеющегося там отверстия, при повороте ключа выступает винт. Для того чтобы во время качки ящик не упал со стола или с другой поверхности, на которой он стоит, с помощью упомянутого ключа и винта его можно зафиксировать на деревянной основе. И пока ящик закрыт на ключ, винт остается недоступным.

– Будь у тебя хоть две левые руки, не украдешь! – так сказал об этом хитром устройстве официант.

Между латунной рамкой ящика и покрытой сукном поверхностью для письма, в верхней его части, находится пять маленьких отделений из светлого и темного дерева, напоминающих пять ванночек. В одном из них, по-видимому, когда-то стояла чернильница, так как на дереве осталось несколько зеленых клякс, а в другом баночка с песком для посыпания свежих записей. Четыре из пяти ванночек квадратные, а пятая прямоугольная, она имеет форму корытца из темной древесины тика и предназначена для перьевых ручек. В центре этого корытца есть небольшая дужка. Судя по всему, к нижней стороне этой ванночки можно было прикреплять промокательную бумагу, которая довольно быстро вытеснила из употребления песок. Таким образом, отделение для ручек могло использоваться и в качестве миниатюрного пресс-папье.

Два отделения пусты.

В прямоугольном корытце лежит темно-зеленая ручка из кедрового дерева, на конце ее медное устройство, куда вставляют перо.

В соседней ванночке осталось немного красноватого песка, кроме того, там лежит старый свисток в форме фаллоса и стеклянная пробка от флакона, который в ящике не обнаружен. Свисток предназначен для того, чтобы вызывать духов умерших. Звук у него странный, что-то похожее на "кмт! кмт! кмт!". Это зов, на который откликаются ледяные сны мертвых душ, когда они, чтобы согреться, забираются иногда в теплые сны живых. Только тогда их и можно вызвать. Точнее, свисток служит для того, чтобы мог подать голос тот, кто хочет вызвать души мертвых. Если свистнуть три раза, вызовешь душу умершего и ее ледяной сон из их временного пристанища. Душа умершего и ее сон найдут тебя по звуку свистка. Таким образом, свисток предупреждает о том, что, возможно, существует нечто, что запрятано в шкатулке гораздо глубже, чем нам известно.

Конец ознакомительного фрагмента.