Ропот волной захлестнул зал, и толпа взорвалась криками: «Он прав!», «Ты – человек!», «Мы подчинимся лишь змею!», «Ты не наш король!». Нахлынувшая было радость покинула Змеевика. Парень бросил взгляд на Дику – бледная девушка по-прежнему стояла у стены, обвитая стражниками. Взгляд ее голубых глаз заставил Вика очнуться и собрать все мужество. «Я должен. Ради нее». Скрепя сердце Змеевик повысил голос:

– Я добыл Лучезар. Сразился с Балауром Великим и получил благословение на царство. Я первый коснулся Господарева венца. Я победил Желтого змея! – Он вскинул окровавленные руки. – Я убил своего родного брата, следуя вашему – нашему! – закону змей! Я – ваш Господарь! Подчинитесь!

Змеи зароптали, зашипели, со страхом отползая от Вика, – и он чувствовал, что его окропленное кровавой росой лицо внушает им ужас, но по-прежнему в толпе витало сомнение. Синий змей подобрался ближе, извиваясь гибким блестящим телом, – твари так и расползались у него с пути. Змей поглядел на девушку, затем на Вика – и Вик испугался той непокорной злобной искры, что вспыхнула в ярко-синих глазах.

– Ты отправилс-ся в царство С-с-смерти, чтобы добыть Лучезар и с его помощью отринуть человеческую кровь и стать змеем. Но ты так и не использовал камень… Я не назову тебя с-с-своим Господарем, покуда ты не обратишьс-с-ся до конца!

Вик сухо сглотнул. Глаза змей нацелились со всех сторон, и сердце колотилось до боли. Больно, слишком больно. Если он использует Лучезар, больше никогда не станет человеком. Никогда не будет с ней. Балаур же проклял его: и если Змеевик использует камень, он вечно будет страдать оттого, что в своей жалкой и краткой человеческой жизни так и не испытал любви.

«Что мне делать?»

Еще недавно безысходность сменилась ликованием, а вот теперь нахлынуло отчаяние. Он в ловушке!

– С-с-совет, с-с-совет, – зашипели змеи.

Старейшины королевства окружили Вика и свистели, шипели и клекотали, с жаром обсуждая, следует принять им Господаря-человека или послушать слова его противника. Наконец совет расступился и к Вику подполз бронзовый полоз:

– Не гневайс-ся, Мертвый Господарь. Мы согласны принять тебя и будем верны вашему Змеиному Величеству до тех пор, пока Луна не взойдет на западе, однако сделаем это лишь, если ты отринеш-ш-шь человеческий лик и примешь змеев – навсегда! Иначе власть перейдет к тому, кто победит тебя в с-с-смертном бою. А выступать против тебя будут вс-с-се твои братья: победив одного, ты будешь сражаться с другим – и так, покуда не одолеешь всю с-с-сотню – или кто-то из них не одолеет тебя! Даем срок в одну луну – по окончании этого срока ты должен явиться к нам змеем!

Змеи зашипели и заерзали, но Вик сдвинул брови и кивнул.

– Да будет так!

«Ты должен платить за то, что коснулся венца. За то, что спас ее от гибели. И ты заплатишь эту цену, – сказал себе Вик, – но не сейчас».

Змеевик сжал в руке Лучезар. Этот месяц он – Мертвый Господарь. Пока еще. Сразиться с сотней братьев? Он не выстоит! Останется лишь принять их условие. «У тебя останется еще месяц, чтобы прожить его как человек».

Весь этот месяц ему придется держать змей в узде, чтобы они слушались его – совсем юного, – Господаря, да еще и человека. Змеи не какие-нибудь котята. Вдруг кто-то из них задумает отомстить Дике, как сделал его отец? Нет! Он станет Господарем навсегда, чтобы уберечь ее от мести…

Осталась лишь одна задача. И если они сейчас не повинуются… «Они будут слушать меня. Я – их Господарь!» – сказал себе Вик. Допусти он сейчас малейшую ошибку, все это несметное полчище растерзает и его, и ее… Змеи подчиняются лишь сильнейшему. Ему нужно задушить в себе чувства. Чувства – это слабость.

Змеевик знал, что сейчас испытывает последнее терпение своих подданных, но не мог поступить иначе. Именно для этого он и стал правителем смертельно опасного народа, чтобы сказать:

– Отпустите девушку!

Стражники заколебались. Новый Господарь отпускает убийцу своего отца? Возмутительно! Змеи ожидали, что человека ожидает долгая и мучительная казнь, как только окончится выбор нового Господаря, – а тут такое! Глаза Синего змея вспыхнули вновь. Змеевик видел недовольство толпы, но поднял руку и заставил всех замолкнуть:

– Отпустите!

И, взглянув на его окровавленное лицо, змеи повиновались.

Какое-то время Дика стояла не шелохнувшись. Смотрела на него, Вика. Парень смог лишь кивнуть, надеясь, что она прочтет в его глазах: «Беги!» Девушка скользнула взглядом по его рукам, с которых все еще капала кровь, вздрогнула и метнулась к щели в дверях.

«Только не оборачивайся, – взмолился про себя Вик. – Беги, милая, беги так быстро, как только сможешь, – и не оборачивайся на меня».

И только когда девушка выскочила в дверь, он сделал то, что должен был выполнить победитель смертельной схватки. Вик отстегнул от пояса меч, один из слуг сразу подхватил драгоценный клинок. Снял с себя сапоги, расстегнул рубаху и наконец разделся донага.

Змеевик спустился с возвышения к лобному месту, где собирался совет. Здесь в полу было вытесано углубление в форме прямоугольника. Юноша приложил ладонь к выпуклому камню у подножия трона. Пол прямоугольника начал опускаться.

В этот бассейн когда-то окунался его отец. Теперь очередь Вика.

– Великая земля,

Я – твой сын,

Ты – мать моя.

Из щелей в камнях забили ключи, и бассейн заполнился водой. От фонтанов поднимался пар, из самых глубин земли вырывалась горячая вода. Змеи приволокли тело мертвого Желтого змея, бросили в купальню, и вода окрасилась в красный цвет.

Вик опустил ноги в воду, чуть не вскрикнув от обжигающего кипятка, но не отступил. Вода поднялась до места, где посередине его грудной клетки белел шрам в виде креста.

– Змею – змеево!

То была главная клятва подгорного царства.

– Змею – змеево! – подхватила толпа слова Змеевика, и между колонн пронеслось громогласное эхо.

Вик сделал несколько шагов в кровавой воде.

– Камню – каменное!

Вода схлынула. Из щелей с шорохом посыпались мелкие алмазы, и бассейн наполнился сверкающей массой.

– Камню – каменное! – подхватил хор.

Вик сделал еще несколько шагов.

– А человеку…

Горло перехватило. Он понял, что не может это сказать. «Давай. Соберись! Ради нее!»

– А человеку, – прошептал Вик, – прах.

Сияющие камешки быстро втянулись, пыль схлынула в щели, каменные плиты опустели. Зал замер. «Услышит ли меня земля?» – испугался Змеевик.

Плиты вздрогнули и разошлись – из темных отверстий вырвались густые пепельные облака, и обнаженное тело юноши потонуло в серой пыли.

– А человеку – прах!

Так звучала главная присказка этого народа: «Змею – змеево, камню – каменное, а человеку – прах». Дети Господаря должны были отринуть человеческую природу, чтобы взойти на престол, ибо то, что предназначено человеку – прах; лишь камень и змеиная мудрость вечны.

Небо на востоке заалело. От реки разливался перламутровый туман, и в деревьях на холме запели птицы. Наступало утро. Дика захлопнула дверь каморки на засов. Не достанут. «Гады. Твари ползучие!» Сердце колотилось, как у бешеного зайца, и девушка никак не могла отдышаться. Поднесла руки к лицу. Дрожат. Вот как. Она, Шныряла, дрожит! Небывалое дело.

Да и ночка выдалась небывалой.

Когда Вик прощался, Дика поняла, что произойдет в царстве Господаря Горы, – времени оставалось мало. Она вспомнила, как Чертов палец перевернулся во время испытания Макабра, рванула туда – и примчалась вовремя! Вик только вошел в залу, как она появилась у двери. Девушка не стала дожидаться, пока отец прикончит парня или сделает его одним из мерзких змей. Всем сердцем Шныряла ненавидела Господаря.

«Ты у меня поплатишься за все, – скрежетала зубами девушка. – За то, что сделал меня нежительницей! За то, что чуть не убил Виктора! Старый червяк!»

Оказавшись тогда в оружейной палате, Дика взяла то, что могло убить Господаря Горы – яд Балаура! Ну, а ножи метать она всегда была горазда.

Но то, что произошло дальше…

Квадрат окошка понемногу светлел: рассвет захватывал небо. Шныряла плюхнулась на кровать и сжала руки на коленях. Нет сил ждать, думая-гадая, как же он там!

«Виктор…»

Дика подловила себя на том, что не может выкинуть его из головы. А то, как сердце колотилось при взгляде на его будто выточенное из мрамора лицо? Когда смотрела в эти глубокие зеленые глаза, обрамленные длинными ресницами…

– Дура! – упрекнула себя девушка. – Дура набитая, и башка твоя – мешок с соломой! Ты Кобзаревой брехни наслушалась?

Но Шныряла давно поняла, что так просто от этих мыслей не избавишься.

– Идиотка, – подытожила она. – Виктор уже не тот, что прежде. Ты просила его остаться. Если бы он действительно… тебя… Если бы он дорожил тобой, – поправилась Дика, боясь сказать лишнего, – не поперся бы к отцу в его идиотское царство! А тут вернулся – и ты снова уши развесила… Тебе ли о нем мечтать? Будто в зеркало себя не видела! Друг детства? В детстве детям все одно: лишь бы играть с кем-то… он и играл с тобой… А это – другое. Думаешь, ты ему нужна такая?

Дика с досады пнула горшок, и тот откатился к куче хлама. Шныряла подскочила и зарылась в мусор: где-то там под треснутыми кувшинами поблескивал осколок зеркала.

Дика ненавидела зеркала за то, что в них можно было увидеть себя.

Она распрямилась, трясущейся рукой подняла к лицу зеркальце. Убрала непослушную прядь, заглянула в осколок. Повертелась вправо-влево.

Бледное острое личико. Подбородок торчит. Губы тонкие, а зубы – не зубы вовсе! Настоящие клыки. Нос длинный, таким только прорехи в занавесях делать. Тени под глазами. А сами глаза? Один влево смотрит, другой вправо. Красота, куда уж там! Разве что цвет интересный – льдисто-голубой… Лишь одно в ней хорошее… Шныряла стащила косынку, и на плечи хлынули золотисто-рыжие волосы. Длинные ручьи заструились до пояса огненным каскадом.

Да, красивые. И все же…

Дика скривилась.

– Он зовет тебя Дакиэной, но разве ты волчица? Подзаборная шавка! – горько выплюнула она в отражение. – Шныряла, вот ты кто! Думаешь, они зря тебя так прозвали? Да погляди на свою рожу! Кому ты нужна такая – рябая, косая? Ему ли, принцу? Тьфу…

Шныряла сплюнула.

– Зря ты рисковала, спасая его от отца… Может, ему и не хотелось вовсе…

Шныряла вспомнила, как Виктор вел себя после боя с Балауром. Сердце радостно сжалось, но тут же заныло. «А может, Балаур про другую говорил! С чего ты взяла, что о тебе? Не забывай, ты – Шныряла, и всегда ею будешь! Та, кто шныряет под заборами, кого все пинают, кто никому не нужен!»

В дверь неожиданно постучали, и Шныряла напряглась. В мыслях нарисовалось змеиное полчище, притаившееся за крокусами, но девушка спохватилась: «Ага, стали бы эти ползунки стучаться». Дика схватила со стола нож, подкралась к двери и, прижавшись ухом к косяку, прохрипела:

– Кто там?

Тишина. Лишь ветер свистел на холме. Дика оглянулась на окошко: между деревьями посветлело, от травы поднимался курчавый туман. Она рванула засов, и дверь со скрипом приоткрылась. Дика высунула острое личико в щель и обомлела.

На пороге стоял он. В новых одеждах, черных, будто полуночная мгла. По низу мрачного камзола – вышивка змей, переплетенных в танце. Руки сцеплены за спиной. Не шевелится. Смотрит. Косы закинуты за плечи, лицо – осунувшееся, бледное. Лишь глаза светятся изнутри зеленым огнем.

Дика вдруг вспомнила, что оставила косынку на столе. Она швырнула на кровать осколок зеркала и вышла на порожек. В горле пересохло, да еще парень смотрел так, что ей стало не по себе. От его лица веяло опасностью и огнем. Дика мысленно дала себе пощечину. «Не смей раскисать. Ни один взгляд не превратит тебя в тарелку манной каши!»

– Что тебе, Вик?

Грудь юноши тяжело вздымалась и опускалась. Он продолжал смотреть. Шныряла скользнула взглядом по его шее – чистая. Кровь хоть отмыл, а то после того как тюкнул змея, с головы до ног был в красном.

Наконец парень разомкнул губы:

– Я больше не Вик.

Шныряла хотела пошутить, но слова застряли в горле.

– Отныне мое имя – Мертвый Господарь.

Юноша приподнял подбородок, по-прежнему не отрывая от нее глаз – и в животе Шнырялы заныло от этого взгляда. Она прокрутила в памяти сцены, которые видела в подземелье. Тот бой… И то, что Вик надел венец…

– Дика…

У Шнырялы поползли мурашки по коже от его низкого, мягкого голоса. «Дика…» – пронеслось в голове эхо, и на мгновение Шныряла растеряла всю ершистость.

– На исходе этой луны я окончательно стану Господарем. В моей груди будет биться Лучезар, который навсегда превратит меня в змея. Нет пути обратно. – Вик покачал головой. – Дика…

Шныряла переступила порог и закрыла за собой дверь. Туман выползал из-за деревьев белым и сизым кружевом, вился у ног. Под корягами еще таилась ночная тьма, и на небе по-прежнему сияли последние звезды, но утро побеждало. Воздух пах сыростью и весной. Ветер едва заметно перебирал волоски на голове Вика, и вдруг Шныряла вспомнила первую встречу с ним. Каким он был… Совсем мальчишка! Наивный Виктор смотрел огромными от удивления глазами на город. Все ему было в новинку! И он слушал ее, всезнающую подругу-бродяжку! Сейчас перед ней стоял другой человек – взрослый и холодный. Интересно, остался ли тот мальчишка внутри Мертвого Господаря?

– Прости.

– За что?

– Прости, что появился в твоей жизни в тот вечер. – Голос его был тих и неловок. – Прости, что причинил тебе столько зла. Я – причина всех твоих бед.

Змеевик поглядел на ее каморку, и Шныряле вдруг сделалось стыдно за лачугу. За кровать, сколоченную из ящиков. За накиданное грудой тряпье и горшки, которые Вик увидел, когда она приоткрыла дверь. И особенно за то, что перед его приходом она смотрелась в зеркало.

– Если бы я только мог – ты даже не знаешь, что бы я отдал, чтобы никогда, никогда не пересекать твой путь. Быть может, прыгни ты в соседний люк… Или если бы я выбрался на другой улице… Мы бы не встретились. Сейчас ты жила бы в Китиле и была счастлива. Я все испортил, Дика. Это все из-за меня.

Шныряла хотела прикусить язык, но слова помимо воли ринулись наружу.

– Из-за тебя, Вик? Чушь! Смерть такая – бьет всех без промаху. Плевать ей, принц ты или нищенка, она подкосит всех. Отнимет все, что у тебя есть! Ты не можешь знать, как и что было бы. Вдруг я бы получила бутылкой по башке? Или свалилась с лестницы? Сдохла от голода?

Вик отшатнулся.

– У Смерти свои планы. Не вини себя, понял?!

Змеевик закрыл глаза, прижал пальцы к векам и тяжело задышал. Мотнул головой, и косицы грустно звякнули:

– Дика… Я думал… Думал…

Змеевик вдруг отнял ладони от лица, перехватил ее руку, и от этого прикосновения девушка вскрикнула. Юноша сжал ее пальцы в своих ладонях – чуть влажных и холодных, точно камень, и Шныряла обмерла.

– Дика, у меня есть только месяц, чтобы прожить его как человек. Но послушай же меня внимательно!

Он глубоко вдохнул и разразился тирадой – столь горячей, что Шнырялу бросило в жар.

– Если бы я родился в городе и мы встретились как обычные дети, все могло быть иначе! Но, Дика! Мне плевать на это, слышишь? Плевать, что теперь я не смогу коснуться тебя, что ты никогда не станешь моей женой и что будущее у нас в прошлом. Мне плевать! Живым или нежителем – я бы все равно сказал то, что скажу. Дика, слышишь? Я счастлив как никто другой на этом свете! Потому что мне не придется дожидаться, пока луна покатится вспять, чтобы сказать… Дика, я люблю тебя!

Шныряла задержала дыхание, не веря своим ушам. Сердце неистово колотилось в ее груди, и она подумала было, что ослышалась. Это сон? Нет же! Виктор из плоти и крови, хоть и мертвец, спустя годы стоит перед ней и держит ее за руку. И это его слова. И как Вик на нее смотрит – бледный, потерявший все самообладание. Какой еще Господарь! Он сейчас точь-в-точь тот взъерошенный мальчишка, которого Шныряла встретила в прошлой жизни.

– Пусть для всех я буду Мертвым Господарем, но ты знаешь другое мое имя – и оно также будет истинно. Дика… назови его. Пожалуйста, назови меня по имени.

И Шныряла, с трудом сглатывая комок, выдавила:

– В-виктор…

– Дакиэна…

Виктор какое-то мгновение колебался, глядя на нее – и Дика даже не поняла, что он собирается сделать, – а когда поняла, уже было поздно. Он глубоко вдохнул и сделал то, чего ни один нежитель делать не мог – потому что после смерти у нежителей не было семей. Не было детей. Касаться друг друга так было не положено, и Вик совершил величайшую дерзость. К счастью, никто из кладбищенских их не видел, и этот миг разделили лишь тишина и рассвет.

Шныряла невольно застыла под его прикосновением, которое оказалось неожиданным, точно удар. Когда же она наконец поняла, что Виктор ее целует, Дика попыталась отстраниться, но он не дал ей это сделать, удержав ее руки в своих. Губы Виктора нежно касались губ Шнырялы, оставляя на лице запах травы и тумана. Юноша часто и тяжело дышал, его дыхание скользило по ее щеке – и от этого по коже бежали мурашки. Он прикасался губами снова и снова, одну ладонь робко положил на талию, а второй провел по волосам. Его пальцы бережно касались длинных рыжих волн, перебирали локоны, и он крепко прижимал ее к себе. Шныряла закрыла глаза.

Весь мир исчез.

Она перестала быть ощеренной дворнягой и стала девочкой – беззащитной девочкой, которую обнимал тот, о ком она грезила холодными ночами в детстве.

Только сейчас все происходило на самом деле.