В Мельбурне мы увидели необычный вид общественного транспорта: трамвай, передвигающийся с помощью троса, протянутого почти на уровне тротуара. Двери второго вагона каждого трамвая были открытыми, и каждый пассажир мог войти в вагон или соскочить на ходу. Пассажир бросал монету в небольшой ящик, и по ее звону все остальные пассажиры понимали, что проезд оплачен. Во всем Мельбурн соревновался с более старым Сиднеем. Если один город обзаводился органом, то второй должен был иметь не только больший инструмент, но самый большой в мире. О концертах высокооплачиваемых бельгийских органистов было известно повсюду. Если представлялась хотя бы малейшая возможность посетить концерт, упустить ее я не мог, и это было самым большим наслаждением, которое я когда-либо испытывал от музыки. Когда включался регистр vox humana, орган звучал подобно человеческому голосу: то это был великолепный тенор, то баритон, то бас, а то контральто.

Мы стали завсегдатаями кафе-ресторана «Вена», владельцем которого был уроженец столицы Австрии. Двадцать лет назад он вместе с партнером открыл пекарню, и их выпечка различного вида, их Kaisersemmel и Kipfel стали настолько популярны, что их дело стремительно развивалось. Один из партнеров построил кафе; другой занялся строительством конюшни для скаковых лошадей, однако у него что-то пошло не так. Несмотря на успех, вскоре, потеряв рассудок, он скончался.

В Сиднее нам постоянно задавали один вопрос: «Что вы думаете о нашей гавани?» И действительно, Сидней соперничал с Рио-де-Жанейро по красоте и известности своей гавани, трудно было сказать, какая из двух прекраснее в мире.

Нас предупредили о встрече с геологом бароном Фуллоном-Норбеком, который на «Сайде» должен был отправиться с нами на Новые Гебриды и Соломоновы острова, где ему предстояло вести разведку месторождений никеля. Австро-Венгрия в это время ввела в оборот никелевые монеты. Это поручение, к сожалению, лишило нас возможности зайти на Таити, увидеть Гонолулу и Сан-Франциско. Мне особенно хотелось посетить Гонолулу, столицу тогда еще независимого королевства Сандвичевых (Гавайских) островов^[10], которым правила королева Лилиуокалани, тетка моего ординарца! Единственный выживший после кораблекрушения моряк явился в королевскую резиденцию, быстро выучился говорить на местном языке и доказал свою полезность. Красивый юноша влюбился в наследницу трона и женился на ней. За два года до этого события умер принц-консорт, и королева обратилась к нашему министру иностранных дел за справкой о родственниках своего мужа. Именно тогда я узнал, что тот молодой матрос был дядей моего ординарца. Мне было бы лестно быть представленным во время приема в королевском дворце старине Джону Доминису (таково было его имя).

Среди многих посетителей, которые пришли посмотреть наш корабль в Сиднее, был один старый очаровательный джентльмен, который после войны за независимость 1849 г. эмигрировал из Венгрии в Австралию. Он сколотил приличное состояние и стал важной персоной, но его обеспеченное существование не смогло избавить его от тоски по родине. Когда я спросил его за обедом, почему он не вернулся, он ответил, что боялся испытать разочарование. Он хотел бы надеяться, что все с радостью воспримут известие о его возвращении; но так как у него не осталось ни одного знакомого человека в Венгрии, люди равнодушно отнесутся к его приезду. Чтобы доставить ему удовольствие, я собрал наш мужской хор, и мы долго пели для него венгерские народные песни, одну за другой. Старый джентльмен настолько расчувствовался, что едва мог взять себя в руки.

Сразу после того, как барон Фуллон-Норбек поднялся на борт корабля, мы оставили Сидней и направились в Новую Зеландию, где бросили якорь в гавани Окленда. На Северном острове много вулканов и горячих источников. Как нам рассказывали, здесь в одном источнике можно поймать форель, а затем опустить ее в другой, находящийся поблизости, где ее можно запросто сварить, даже не сняв с крючка! Нам встретилось лишь несколько маори, а единственную в мире бескрылую птицу киви мы так и не увидели. Меня удивила бедность животного мира Новой Зеландии. Несколько лет спустя, обсуждая эту особенность в беседе с императором Францем-Иосифом, я сказал, что это было бы идеальное место для разведения серн. В результате нашего разговора туда было отправлено несколько пар серн, которые, как я узнал позднее, прижились и размножились.

Следующая остановка была в порту Нумеа, столицы Новой Каледонии, колонии Франции^[11], где располагалась каторжная тюрьма, куда ссылались самые отъявленные преступники. Режим содержания был предельно суровым. Если преступники соблюдали тюремные правила, то им делались различные послабления. Достигнув самого высокого, пятого уровня содержания, заключенный мог выбрать себе жену среди женщин-заключенных, и ему выдавался надел для ведения хозяйства. Однако неудивительно, что в таких условиях многие из осужденных сходили с ума, и тогда их переводили в сумасшедший дом, который построили дверь в дверь рядом с тюрьмой. Однажды мы увидели, как какой-то человек ловко, словно обезьяна, прыгал с ветки на ветку; видимо, это был обитатель того самого дома, вырвавшийся на волю.

Когда капитану потребовалось обратиться к губернатору, он взял меня с собой в качестве переводчика. В детстве меня обучал французскому языку наш дворецкий, швейцарец. В процессе переговоров выяснилось, что в отсутствие практики я сильно подзабыл язык.

На острове Новая Каледония водится особый вид оленя – пятнистый олень. Я ходил на охоту с местным охотником, который выслеживал дичь по запаху подобно собаке, и это ему отлично удавалось.

В поисках никеля мы отплыли из Нумеа на Новые Гебриды. Из-за предательских рифов и недостоверных лоций во время плавания в архипелаге островов мы пользовались паровым двигателем. В те времена Новые Гебриды и Соломоновы острова были независимыми, и я полагал, что на случай, если барон Норбек нашел бы этот самый никель, Австро-Венгрия имела план аннексировать эти острова. Я так и не мог понять, почему австро-венгерская монархия не предприняла никаких попыток для захвата колоний. Адмирал фон Тегетхоф^[12] попытался убедить власти Вены в необходимости для страны колониальных владений, указывая на то, что они привлекли бы к себе избыточное население империи, которое тогда не отправлялось бы на заработки в Америку. Вероятно, и Австро-Венгрия вполне могла бы добиться того же, чего добились небольшие страны, такие как Бельгия, Голландия или Португалия. Но адмирал Тегетхоф и его единомышленники не получили иного ответа, кроме того, что Австро-Венгрия не собирается проводить колониальную политику.

Новые Гебриды и Соломоновы острова населяли в то время только охотники за головами и каннибалы. Жившие в густых зарослях, уродливые, небольшого роста, иссиня-черного цвета кожи, бородатые, они вели постоянную ожесточенную войну с добытчиками соли за столь ценный продукт. Павших в бою воинов съедали. Миссионеров часто постигала та же участь. Островитяне устраивали им гостеприимную встречу, помогали в постройке дома; когда же со временем миссионеры набирали вес, их убивали и съедали.

Мне было поручено возглавить отряд, которому предстояло сопровождать Фуллона-Норбека после высадки на берег. Капитан поручил мне заботиться о его безопасности. Имея опыт передвижения по труднопроходимым джунглям, я подобрал отборную команду из 25 человек, а также моряков, хорошо вооруженных, которые должны были нести необходимое снаряжение. На первом острове мы взобрались на самую высокую гору. Геолог поднял камень, расколол его молотком и сразу же произнес: «Коралловое образование – можем идти дальше». На следующем острове все в точности повторилось. Я не позволял туземцам приближаться к нам, так как знал, что у них были отравленные дротики и стрелы. Каждый раз, когда они появлялись в поле нашего зрения, я сбивал выстрелами несколько кокосовых орехов с пальм, чтобы показать им, насколько далеко бьют наши ружья. У меня был переводчик из местных, бегло говоривший на английском. Его вывезли в Австралию, когда там появилась необходимость в рабочей силе. Местных жителей заманивали на корабли всякими мелкими подарками: стеклянными бусами, спичками, ножами. Когда они поднимались на борт, их просили выполнить кое-какую работу в трюме, и, когда они спускались вниз, корабль отчаливал. Мой переводчик научился в Австралии курить и был очень благодарен мне, когда я поделился с ним своим табаком, ведь со времени возвращения на свой остров он ни разу не имел возможности затянуться папиросой.

Наконец никель, а также золото были найдены в архипелаге Соломоновых островов на острове Гуадалканал, который стал ареной боев во Второй мировой войне. Поскольку у нас заканчивался уголь, а нам предстояло пройти через Торресов пролив между Австралией и Новой Гвинеей, то мы, покинув Гуадалканал, направились к острову Терсди (у северной оконечности Австралии, мыса Йорк на полуострове Кейп-Йорк), известному благодаря Робинзону Крузо. Там мы собирались загрузиться углем. Барон Фуллон-Норбек, которого я сопровождал в более чем тридцати высадках на берег и с кем был в наилучших отношениях, остался на острове, чтобы вернуться в Вену. На следующий год он продолжил поиски никеля, отправившись в путь на австро-венгерском корабле «Альбатрос». Это была экспедиция, которая имела трагический конец.

Видимо, Норбек посчитал, что туземцы не представляют опасности, и он убедил моего сменщика, что в мерах безопасности нет никакой необходимости. В любом случае, когда Норбек собирался совершить очередной разведывательный выход, он настоял на том, чтобы большая часть сопровождающих осталась внизу. Норбек и его люди начали подъем в сопровождении большого числа туземцев. Их вождь шел рядом с начальником экспедиции лейтенантом Будиком и попросил знаками показать ему револьвер, висевший у того на поясе. Когда Будик начал объяснять, как действует оружие, ниже по склону раздалось несколько выстрелов, и туземцы внезапно напали на отряд. Вождь принялся размахивать каменным топором, но Будик застрелил его. Несколько туземцев было убито, остальные бежали. Но и с нашей стороны не обошлось без потерь. Несчастному Фуллон-Норбеку раскроили череп. Мичман Бофор был убит, и с ним семь матросов. Раненых перенесли на корабль, но, когда на следующее утро на берег высадился отряд собрать трупы павших в стычке, от них не осталось и следа.

Хотя мы и не испытывали особых трудностей, тем не менее мы были рады добраться до Амбона, очаровательного острова в Молуккском архипелаге, принадлежащего голландцам, и снова оказаться среди цивилизованных людей. Следующим портом на нашем пути был Борнео (Калимантан).

Когда погода была спокойной, наш корабль сопровождали акулы, жадно бросавшиеся на любую пищу, выброшенную за борт. Один наш младший офицер был профессиональным ловцом тунцов; он ловил акул гарпуном с расстояния 10–15 м с необычайной ловкостью. Нескольких этих тварей он поймал на крючок. С этой целью в воду была опущена петля на прочном тросе, закрепленном одним концом на рее. Трос, пропущенный через блок, держали около сотни человек. Когда акула, привлеченная кусками мяса, проплывала через петлю, матросы резко потянули за трос, и акула вскоре повисла в воздухе. Акула яростно забилась, а в это время матрос набросил вторую петлю на хвост, и мы добили ее топорами. Внутри ее мы обнаружили три пузыря с потомством акулы. В «Энциклопедии» Брема написано, что акула производит на свет от 30 до 50 детенышей; в нашем же экземпляре их было 55, и мы выпустили их в ведро.

Между островом Целебес (Сулавеси) и островом Борнео (Калимантан) я заступил на ночную вахту при ясном и звездном небе. Поставив все паруса, мы делали 8 узлов, и каждые полчаса вахтовый боцман выкликал: «Все в порядке!» На всякий случай ради безопасности я осмотрел горизонт в бинокль, и по правому борту вдруг обнаружил большой четырехмачтовый корабль под парусами, но без всяких навигационных огней. Он шел прямо на нас подобно «Летучему голландцу». Ситуация была критической. Если я сверну, а маневр не удастся, возможно прямое столкновение. Или он нас, или мы его протараним на большой скорости. Я все же решил взять лево руля; матросы прекрасно справились со своими обязанностями, они быстро обрасопили паруса, и мы прошли борт о борт с кораблем-незнакомцем, едва не задев закрепленную у него на корме шлюпку.

На борту корабля не было видно ни одного человека. Видимо, все спали. Чтобы разбудить их, я выстрелил из сигнальной пушки на палубе. Это происшествие было самым волнующим переживанием для меня за все время плавания.

Мы бросили якорь у селения Кудат, расположенного в живописной бухте (залив Маруду) в северо-восточной части острова Борнео (Калимантан) на самом севере острова. Здесь совсем не было европейцев. С целью заняться спортом я купил еще в Сиднее небольшой одноместный ялик. Взяв с собой ружье, я поднялся на ялике вверх по реке, протекавшей в джунглях, где обитало множество мартышек и попугаев. Когда я вернулся и сошел на берег у поселения, к моему удивлению, навстречу из хижины вышел гладко выбритый белый человек. Как оказалось, это был англичанин, известный охотник на крупную дичь, который путешествовал по миру в поисках редких видов животных. Он приплыл сюда на китайской джонке поохотиться на бантенга, местную разновидность дикого быка. Ему не пришлось меня долго уговаривать присоединиться к нему. Четыре дня спустя, после того как он договорился о своих планах с султаном – а в то время в этой части острова Борнео существовал независимый султанат, – мы отправились в путь. Он предупредил меня об аллигаторах, которые могли напасть на лодку.

Пока не наступил назначенный день, я решил попытать удачи в одиночку. Я взял с собой двух гардемаринов и договорился, что лодка заберет нас на следующее утро в 6 часов. Мы никого не подстрелили, лес представлял собой сплошную чащобу. Однако мы провели канун Нового года в очень романтичных условиях. Мы разбили лагерь на лесной прогалине и плотно поужинали. В полночь открыли бутылку шампанского и выпили за наших любимых, за счастливое возвращение на родину и вообще за Новый год. Но мы забыли выпить за хорошую погоду! Это было непростительной ошибкой. Мы были разбужены страшным ливнем. Нас била дрожь, мы насквозь промокли. Было ясно, что лодка за нами скоро не придет. Вряд ли мне было когда-либо холоднее, чем в ту ночь на экваторе.

Охотничья экспедиция с англичанином была очень успешной. Мы стояли, укрываясь за деревьями на краю просеки, на которую по ночам обычно выходили звери. Неожиданно из леса вышел огромный бык. Хотя расстояние до него было около 300 м, я рискнул выстрелить, а затем еще два раза. Англичанин тоже начал стрелять, и, когда бык упал, мы подошли и обнаружили, что попали в него десять раз. Мы отрезали ему голову и положили ее на термитник. За невероятно краткое время она была обглодана дочиста, и мне, как сделавшему первые три выстрела, череп достался в качестве трофея, который я с гордостью взял с собой домой.

Однако на наше плавание не следует смотреть как на череду охотничьих экспедиций, официальных приемов и экскурсий по различным достопамятным местам. Мы не оставляли наши научные труды, продолжала поддерживаться строгая дисциплина на борту. Наконец мы снова прошли через Суэцкий канал, чему все были рады.

Мы встали у причальной стенки, чтобы пропустить почтовый пароход согласно правилам прохода через канал, однако буксирный трос намотался на гребной винт. И так как уже темнело, капитан решил провести ночь в канале. Мы были расстроены; в плавании уже были более двух лет и мечтали как можно быстрее добраться до дома. Поскольку я отвечал за работу водолазов, то попросил капитана отправить одного из них выяснить, что за неполадки с винтом. Мы осветили место погружения прожектором, и водолазу удалось обрезать трос. Его работе мешали целые косяки рыб, привлеченные ярким светом.

К югу от острова Крит нас понес свежий ветер. В полночь я заступил на вахту, и приблизительно час спустя мы подошли близко к берегу и начали следовать юго-западным курсом. Внезапно я почувствовал сильный удар по корпусу корабля, было такое ощущение, что мы сели на мель. Однако лоция показывала, что в этом месте нет никаких мелей. Мы были в растерянности и ничем не могли объяснить случившееся. Только позднее мы узнали, что на Крите случаются резкие подземные толчки; это землетрясение поколебало морские воды.

На подходе к Каттаро (ныне Котор в Черногории) мы приняли сообщение, что наше судно посетят с инспекцией фельдмаршал эрцгерцог Альберт и адмирал барон Штернек, главнокомандующий военно-морским флотом. Большое разочарование ожидало гардемаринов. Вместо желанного отпуска их распределили на различные суда эскадры, стоявшей в бухте.

Во время океанического плавания было принято удлинять вымпел на корабле на три фута после прохождения каждой тысячи морских миль. Когда мы входили в гавань Пулы, наш вымпел плыл за нами в воде далеко за кормой.

После окончания нашего кругосветного плавания я взял положенный мне трехмесячный отпуск. Когда я ехал по Венгрии и видел наших крестьян, одетых в живописные национальные костюмы, которые они тогда еще носили, убиравших золотистую пшеницу, я так и порывался обнять их. Свой первый вечер в Будапеште я провел в Национальном театре. Мое место было в первом ряду, и со слухом у меня все было в порядке, но я едва мог понять хотя бы одно слово. На протяжении трех лет я так редко слышал венгерскую речь, что ее звуки стали для меня почти чужими. Мне потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к ней.

На следующий день я прибыл в Кендереш. После столь длительной разлуки мое воссоединение с родителями, братьями и сестрами было чрезвычайно радостным.