9.

В хате мать пересчитывает на столе медную мелочь и выходит на рынок. Отец спит на животе, рубцы подсохли корками, остатки горилки в шкалике рядом с кроватью.

Нестор закрепляет за край стола мясорубку, разворачивает бурый сверток и прокручивает мясо в фарш.

Поспешно моет за собой мясорубку. Фарш на куске ржавой жести уносит.

В бурьяне за хатой лепит котлетки. Вытаскивает из-под камня спрятанный пакетик и сыплет в котлетки толченое стекло.

В хате (мать уже вернулась) он, улучив момент, берет с запечка один из двух коробков спичек.

10.

Ночью у ограды помещичьей усадьбы Нестор тихо свищет. Два огромных сторожевых пса выскакивают из темноты, рыча в щели меж досок. «Хорошие песики…» – котлетки по одной летят к псам, хватающим их на лету.

Нестор то спит в траве, прикрывшись курточкой, то пробуждается и лежит, глядя в небо: звезды отражаются в глазах, рот сжат.

Тихо скуля, испускают дух в усадьбе псы.

Мальчик лезет через ограду.

Крадучись, из тени в тень, бесшумно скользит по неясному пространству. Достигает хозяйственных построек. Спотыкается!

Отчаянный куриный вопль! заполошное кудахтанье.

Замирает!

Вдали под навесом сонный сторож с берданкой на коленях разлепляет глаза, прислушивается и – звуки затихают – опять впадает в забытье.

Достигнув стены конюшни, Нестор медленно обследует постройку вокруг, трогает замок на воротах. Конский всхрап изнутри.

Очень осторожно мальчик опускает на бок пустой бочонок, подкатывает к стене и влезает в узкое горизонтальное оконце под крышей.

Пережидая стук сердца, пытается разглядеть окружающее внутри конюшни. Чиркает спичку.

Кони в денниках. Кипа сена в конце прохода у стены.

На ощупь доходит до сена и поливает его керосином из припасенной заранее бутылочки. «Не помешает. Лучше пойдет!»

Чиркает спичкой – и спокойно смотрит, как пламя охватывает сено, доски, дверцы ближних денников. Подпрыгивает, хватается за край окошка и ловко проскальзывает наружу.

11.

Суетится народ, расплескивая воду из ведер и плеща в огонь: не подойти к пылающей постройке. Со звоном и топотом мчат четверкой пожарные звери-кони красную бочку с насосом. Далеко играет зарево в улетающем вверх сине-черном небе.

Не оглядываясь, спокойно и деловито шагает в темноте мальчик.

12.

– Ты чего в запечке шаришься?

– Ничего, мамо.

– А где был?

– Объявления срочные относил.

– Ночью?

– Ну говорю же – срочные. Поздно печатали.

– А ж это не от тебя керосином так пахнет?

– Нет. Чего это от меня.

– А почему лампа пустая оказалась?

– Кака лампа? Я почем знаю.

– Ой, донюшко, чует мое сердце… тревожно мне… Есть хочешь?

13.

Мать порет Нестора:

– Говори, где ночью был! Говори, где ночью был!

– Ну хватит бить, – спокойно просит он.

– Ты знаешь, кто Шабельского конюшню сжег? Знаешь?!

– А если знаю, то что? – рассудительно говорит мальчик. – Пускай лучше не знаю.

Отец выливает остатки из штофа в стакан, выпивает, крякает, пророчит одобрительно:

– Ох, найдешь ты себе бед на свою голову!

Мать, подхватившись, бьет сына снова, и вдруг, обняв его и баюкая, заливается слезами и тихо, безнадежно воет.

– Ничего, мамо, – тихо и серьезно утешает Нестор. – Я от вас все стерплю. – Сжимает рот и белеет; обещает кому-то: – А больше ни от кого не стерплю. – И добавляет не совсем понятно:

– И никто не должен!

14.

Овцы щиплют траву, луг, пастух, заросли кустов.

Пятеро братьев сидят в кустах.

Вдруг один куст начинает медленно передвигаться, близясь к крайней овце! Пастух дремлет, пригревшись на солнце.

Пара маленьких рук, высунувшись из куста, зажимает овце морду, чтоб не заблеяла. Другая пара рук ловко опрокидывает ее набок.

В балке жарят мясо на костре. Срезают, пробуют, обжигаясь.

– Надо лопату принести, – говорит Нестор.

– Зачем лопату?..

– Што, уси дурные? Шкуру да кости прикопать. Да поглубже.

– А поглубже-то зачем?

– Точно, дурные. Шоб собаки не разрыли! Савка, сбегай по-быстрому.

– Домой бы снести, старикам, – говорит Карп.

– А спросят – откуда? – вздыхает Гришка.

– Отец убьет, – сомневается Емелька.

И тут на краю балки возникает вихрастая голова:

– Эй, Махно! Там отец ваш…

И сразу делается нехорошо и тревожно.

15.

Кладбище, и крышка некрашеного гроба накрывает лицо и скрещенные руки отца. Стук забиваемых гвоздей; на истертых вожжах опускается гроб в яму. Падают комья земли, и песня возникает тихо, словно из пространства над людьми:

…Прощайте же, братья, вы честно прошли свой доблестный путь благородный…

И стоят у могилы пятеро братьев Махно, по ранжиру мал-мала младше, и с меньшего края Нестор. Рыдает на свежем холмике полуседая мать – и вдруг странная гримаса, как страшная улыбка, искажает лицо мальчика и застывает.

И бешеное пламя пляшет и бьется в его глазах.

16.

Это бьется белый огонь за дверцей вагранки. Расплавленный металл, как огненная патока, тягучей дугой струится в формы и застывает, теряя цвет от оранжевого к багровому.

Остывшие чугунные заготовки подручный клещами подхватывает из хрупкой глины и кидает рядком на тележку.

Эту тележку Нестор везет в дальний край цеха. Там надевает асбестовые рукавицы и дополняет аккуратный штабель.

Утирает пот рукавом прожженной брезентовой куртки. Жадно глотает воду из жестяной кружки, прикованной цепочкой к баку.

Подзатыльник:

– Опять отлыниваешь? – рявкает мастер. – Только бы прохлаждаться!

…Теперь Нестор говорит подручному формовщика:

– Больше клади, а то мастер ругается.

– Куда тебе больше?

– Давай. Вон те давай.

– Да они еще горячие!

– Ничего. Свезу.

И, чуть отъехав, осторожно передвигает пару еще светящихся заготовок к самому краю тележки. Взмахом сбрасывает асбестовые рукавицы на темный цементный пол и дует на ладони.

Медленно толкает тележку, зыркая исподлобья. Рулит к мастеру и, объезжая его со спины, вдруг резко дергает свой груз назад и вбок.

Горячие болванки валятся мастеру на ноги. Тот отпрыгивает и вопит:

– Охренел?!

Нестор смотрит ощерившись. Поединок взглядов. Работяга рядом, поняв, крутит головой: «Ну и ну».

17.

Кабак, и металлисты с получки пьют в кабаке. И Нестор с братьями за столом:

– Две пары чаю, пироги с вишнями и медовых пряников! – командуют половому.

– И графинчик вишневой наливочки, – раздается интеллигентный голос из-за их спин. Это подошел знакомец – Вольдемар Антони. Он подсаживается к братьям и разводит по рюмкам темно-рубиновую влагу.

После очередного графинчика братья теплеют и плывут в мечтательных и бессмысленных улыбках. Ан-тони втолковывает тихо старшему, Емельяну, клонясь к его уху:

– Он спаивает народ и сосет из людей трудовые гроши. А мы на эти его деньги народ освободим! – стукает кулаком.

– Освободим! – икнув, подтверждает Гришка, слушающий сквозь истому и полусон. Средние братья ревнуют к старшему, которому оказывается внимание; Нестор равнодушно пьет чай.

18.

– Лышенько ты мое, ведь отовсюду тебя гонят!.. – причитает мать. – С училища выгнали, над попом ты смеялся. С типографии выгнали, срамные слова ты хозяину напечатал. С заводу выгнали, говорят, мастера покалечить хотел. Куда ж ты пойдешь, куда ж теперь тебя пристроить-то?

– А зачем меня пристраивать? – супится Нестор.

– Да как же зачем-то? В ученье, в люди чтоб вышел…

– Я, может, не во всякие люди выходить хочу…

19.

– Нет, – неловко, но решительно говорит Емельян щеголеватому, при соломенном канотье и пестрой бабочке, Вольдемару Антони. – Не будем мы кабатчика экстра… экспрори…

– Экспроприировать, – светски подсказывает Ан-тони.

– Грабить, короче, не будем! – отрезает Емельян.

– Совесть мучит, что ли? Так это вы награбленное им же – для пользы людей вернете.

– Вот ты и возвращай.

– Я же говорил: вы мне нужны, потому что сам я под надзором. С меня фараоны глаз не сводят.

– Во-во. А нам фараоновы глаза даром не нужны. Ищи дураков!

20.

Бакалейная лавка.

– Хлопчик, ну-ка подмети, вон там, в углу, рассыпано!

– Лестницу подай-ка!

– Сверху вон ту банку достань!

Бах, тресь, дзиннь!..

– От байстрюк! От безрукий! Шоб ты сказився!

Арбузно – бух! – головой об стенку.

Нестор хватает нож для обрезки шпагата и молниеносно приказчик полоснут по руке – сатиновая рубашка в крапинку окрашивается по разрезу красным. Приказчик ахает и отпрыгивает.

…Нестор вылетает в дверь и катится по пыли. Поднявшись, хватает камень и запускает в витрину. Звон и грохот! Свисток городового сверлит знойный воздух вслед убегающему мальчику.

21.

– Значицца, так, – говорит Нестор. – Деньги мы заберем. Но половину тебе – на революцию, а половину нам – на еду.

– А вот если берешь для себя – это не революционная экспроприация, а бандитский грабеж, – отвечает Антони.

– Как хочешь, – мальчик пожимает плечами. – Ищи других.

– Слушай. Вы же сами – народ. Неужели для народа не можете совершить нужную вещь? Мы оружие купим, освобождение всех трудящихся готовим!..

– Если мы – народ, давай так. Я отдаю тебе все.

А потом ты мне – сам! – даешь половину. Потому как мы нуждающиеся.

– Далеко пойдешь! – посмеивается Антони. – Брат твой старший не согласен. И остальные тоже.

– Моя забота. Согласятся. Левольвер дашь?

– Одолжу. Как обещал.

И протягивает завороженному Нестору маленький никелированный «лефоше».

22.

На дверях книжной лавки – реклама нового выпуска «Ната Пинкертона»: красавец-сыщик преследует преступника в черной маске. Проходящий Нестор смотрит внимательно.

23.

Уже ночью кабатчик пересчитывает выручку, сгребает в мешочек мелочь, складывает ассигнации. Стук в заднюю дверь.

– Кто там?

– У жены падучая случилась, пена идет! Доктора звать надо!

Кабатчик открывает дверь – и фигура в маске приставляет револьвер ему к животу:

– Деньги! Живо! Все!

Другая фигура накидывает петлю ему на шею и быстро приматывает к опорному столбу под балкой, как кокон. Фигуры обшаривают стойку, буфет, конторку, ящики. Открывают печную вьюшку и отвязывают от нее сверток: деньги!

– У-у, г-гады! – бьется кабатчик.

– Рот! – командует маленькая фигурка, и ограбленному запихивают в рот край полотенца, которым вытирают стойку.

– Скажешь полиции – убьем! – Грабители исчезают в темноте.

24.

Днем с Антони в балке делят деньги.

– Осторожней надо, – говорит один.

– В Гуляй-Поле больше ничего не надо, – говорит другой. – Подальше от дома.

– А Шабельского я все одно сожгу, – говорит Нестор.

– Револьвер, – протягивает руку Антони.

– Какой револьвер?

– Ну, без шуток!

– Потом отдам, – говорит Нестор. – Далеко спрятан. Еще пригодится. Ты себе другой купишь, ты знаешь где.

– А ведь мы теперь преступники, – с некоторым удивлением говорит Савка.

– Вы теперь – борцы за народ, – дозирует смесь чувства и напыщенности Антони.

Интермедия
Россия доворовалась: держитесь, гады!

1.

Малая репетиция, малая демонстрация, малое пророчество всех революционных ужасов в России – произошло непосредственно в день коронации Государя нашего Императора и Самодержца Николая II Александровича. И говорили же ему: «Саша, меньше помпы, папа совсем недавно умер», – но наш главный был очень тих и вежлив сверху и с невыразимой тупой упертостью упрям внутри.